Эдгар Вулгаков - Течение времени
– Сколько раз смотрел «Проделки Скапена?».
– Сколько вы представляли, я хотел сказать, играли. Шесть!
– Я видел тебя в первом ряду, с края, вместе с толстунчиком-шпингалетом.
– Он не шпингалет, я же вам говорил.
– Хорошо, хорошо, он не шпингалет. – Как попадали в зал?
– Для наполнения.
– Без вас было бы десять, а с вами пятнадцать?
– Примерно так.
– Интересный у нас разговор. Так вот, слушай. Нашей премьерше Астровой давно обещали бенефис. А зрителя нет и нет, а денег, как, понимаешь, тоже все нет и нет. А главреж и директор смылись, конечно, по делам. Но, тем не менее, позвольте! Впрочем, все это ни к чему. Труппа решила сегодня устроить грандиозную попойку. А играть завтра для воинской части в двенадцать. Вам ситуация ясна, молодой человек? Во-первых, завтра извольте вылезти из трусов и надеть что-нибудь поприличнее. Хотя это и не важно, так как вас никто не увидит в суфлерской будке. Что-то я разговорился. Ближе к делу, и потому, во-вторых, держите пьесу, она размечена. Ход действий вы знаете, кто кого играет – тоже. Будете суфлером, потому что Петра Петровича к утру не откачаешь. А труппе без банкету больше нельзя, у всех давно горит душа. Ясно?! Так вот – спасай искусство! Да, пора представиться. Как вас позволите величать?
– Алешей.
– Ха, значит тезки. Оба Алексеи.
– Нет, я Алеша, иначе не буду суфлером, а он Витя.
– Ладно, пусть будет Алеша, пусть будет Витя. Но в суфлерской будке Вите делать нечего. Пускай из зала слушает подсказки, может быть, услышит. Интересно, с какого ряда? Алеша, завтра приходи в одиннадцать. Я буду как стеклышко, остальные, по возможности, тоже. Смотри, не подведи искусство. Искусство – это то, чему мы служим не за злато, а по велению души и сердца.
После спектакля Алеша не мог связно рассказать, что происходило в театре. Он помнил только, что, изображая ловкость, Скапен, растянулся на авансцене, громко ударился о суфлерскую будку, произнеся: «Ах, черт возьми!», что какой-то Дон, уткнувшись носом в кулисы, простоял как вкопанный весь акт, хотя Алеша читал ему не только текст, но и последовательность движения по сцене. Кое-как спектакль удалось закончить. Вылезшего из суфлерской будки, взволнованного Алешу окружили артисты, которые хлопали его по спине, благодарили. Алексей пожал руку и сказал, что его почти тезка спас искусство, а премьерша Астрова даже поцеловала его в щеку, хотя он ее об этом не просил. Когда актеры отошли, Витя сказал:
– Ты орал так, что я слышал тебя на последнем ряду. Наверное, ты осип.
Как-то накануне выходного папа объявил:
– Завтра на рассвете мы с дядей Колей, которого ты знаешь, едем на рыбалку. Теперь ты уже большой. Поедешь с нами, или у тебя другие планы?
– Вот это да! Какие еще планы! Я с тобой, и только с тобой на рыбалку! Как можно такие вопросы задавать!
– В таком случае, днем обязательно надо поспать, а вечером – в постель не позднее восьми. Мама подготовит тебе теплые вещи – на рассвете на Оке очень прохладно.
Алеша отнес Василию пеклеванного для Цесарки, предупредил Марию Васильевну, чтобы Мишка сидел дома, то же самое сказал Мишке и отправился спать.
Ранним утром над Окой стоял туман, было зябко. Дядя Коля отвязал лодку, папа на носу поставил фонарь, и они тронулись к противоположному берегу. Примерно на середине реки послышалось чавканье шлиц колес парохода, приглушенное туманом, а затем свисток и чей-то голос:
– Эй, на лодке, осторожней на волне! – Так предупреждали, что следует поставить лодку перпендикулярно к идущей за пароходом волне, чтобы волна ее не перевернула. Когда они добрались до заветного места, туман стал рассеиваться. Став на якорь перед камышами, папа и дядя Коля установили штук десять удочек. Алеша в этот момент чуть было не задремал, но, плеснув в лицо водой, пришел в себя. Ему выделили одну удочку и рогатину, которую папа, чуть оттолкнув лодку, заостренным концом вогнал в илистое дно реки. Как надевать на крючок жирного червячка и другие тонкости, Алеша знал и, закутавшись в зюйдвестку, под которой на нем были шерстяные вещи, а на ногах резиновые сапоги, чувствовал себя превосходно. Теперь надо было смотреть за поплавком и быть особенно внимательным при восходе солнца, когда начинался первый жор, то есть когда проснувшаяся рыба шла на поклевку.
Ока с первыми лучами солнца постепенно из серой становилась с каждым мгновением все более и более голубой, затем все более и более синей, наконец почти глубоко-синей – словно небо умылось в реке. Из камышей вылетели утки, затем поодаль проплыла одна, вторая, третья утка с утятами, где-то плеснула крупная рыба, а из леса стали доноситься сначала робкое, а затем все более громкое кукование и барабанная дробь дятла. И Алеша забыл про рыбную ловлю. Вот зачем он сюда приехал, вот что должен был он увидеть собственными глазами и услышать собственными ушами – как просыпается Ока, лес, земля, наконец, весь мир! Как мир управляется солнцем, как солнце, согревая воду и землю, дает начальный импульс движению дневной жизни! Как замечательно, как красиво все вокруг, как совершенно! Может быть, не совсем так в те дни думал Алеша. Но он совершал открытия, он был околдован миром и смотрел на него широко раскрытыми глазами, он сделал маленький шажок к пониманию красоты. Алеша давно не смотрел на утопленный поплавок, папа сам снял с его удочки увесистого окуня: мальчик был погружен в новое, почти недетское ощущение окружающего мира. Папа забросил еще раз Алешину удочку, и на сей раз Алеша вытащил плотвицу, но без азарта и энтузиазма, с каким таскал ершей у переправы. Солнце было уже высоко, и неожиданно папа спросил:
– А не пора ли, Алеша, встречать маму? Надо идти по берегу в сторону парома, и вы встретитесь. Ты плаваешь, как топор. До берега через камыши здесь метра четыре, но неглубоко. Я тебя провожу.
– Зачем, я сам.
– Будешь сам, когда научишься плавать. С лодки слезай осторожно, тихо. Я первый, затем ты, без всплеска, тихо, тихо. Коля, я тут же вернусь.
– Хорошо, а то скоро надо сматывать удочки.
Когда Алеша увидел маму, то бросился к ней навстречу. Обнимая и целуя ее, он возбужденно рассказывал о новом самом главном открытии, которое он сделал сегодня: как прекрасен мир, как его будит солнце, как каждую минуту меняется окраска неба и реки, как по своим правилам живут рыбы и птицы, и что всеми процессами на земле руководит солнышко.
– Я теперь лучше понимаю древних египтян, которые жили не возле, а вместе с самой природой – не так, как мы в городах, вдали от нее. Вот почему они обожествляли солнце, как прародительницу всего живого, помнишь, я читал об этом в книжке о Древнем Египте.
Однажды выдался ветреный день, а папа как раз был свободен, и они решили запустить воздушного змея. Кстати, воздушный змей, сделанный из легких и прочных дранок, связанных между собой промасленной бумагой, с длинным хвостом из рогожи и крепкими бечевками, давно дожидался своего часа. Поскольку Алешу было трудно привлечь к изготовлению змея из-за его занятости всевозможными важными делами, папа сам смастерил змея. Высотой с Алешу, змей должен был обладать достаточно большой подъемной силой. Вот папа с одной стороны, а Алеша с Витей с другой стороны понесли змея к самому высокому обрыву над Окой. С ними пошла мама, державшая большую шпульку с бечевкой, и рядом с ней Мишка. Шпульку надели на заколоченный в землю заранее приготовленный металлический прут. Ребята едва успели расправить хвост змея, как папа, сделав нескольких шагов и держа змея за узду как можно выше, направил его навстречу ветру, набирающему силу, и крикнул, что можно пускать. Тут же была отодвинута в сторону упругая пластинка, прижимающая бечевку к шпульке, и под крики «Ура!» змей начал стремительно набирать высоту. А к змею полетели заранее заготовленные на плотных листах бумаги «телеграммы» с такими словами: «Змей, привет от землян!», «Змей, ты бесстрашен, как летчики-пилоты и полярники»… Телеграммы через прорезь надевали на бечевку, они летели одна за другой, и всем было весело, особенно Мишке.
На следующий день папе надо было ехать в Москву. Станция железной дороги находилась на противоположном берегу Оки, в семи километрах от переправы. Цесарку поставили под легкий кабриолет с козлами и откидывающимся верхом на случай дождя. На козлах сидел Вася. Было решено, что Алеша с мамой проводят папу: либо до станции, либо после переправы на пару километров. Все зависело от Цесарочки, как она будет идти – легко или с напряжением. Алеша расположился между родителями, обхватил их сзади руками, насколько мог, и экипаж медленно тронулся к переправе. Цесарка шла легко, явно без усилий, и этому все радовались. Значит, окрепла. Но как осторожно она шла, выкидывая передние ноги несколько вперед, как бы ощупывая дорогу! Вася внимательно смотрел за дорогой, словами и легким похлопыванием по крупу кнутовищем подбадривая лошадь. И ничем нельзя было отвлечь Васю от этого занятия. Он был одним из экзаменаторов на пригодность лошади к такой службе. И вдруг Цесарка заржала, словно хотела подтвердить, что она готова работать, она – не нахлебник и может честно зарабатывать свой хлеб. Алеша соскочил с коляски, он прыгал и хлопал в ладоши от радости.
