Катажина Грохоля - Сердце в гипсе
Мы въехали в Германию. Я бросила взгляд на надпись крупными буквами: Ausfahrt. Должно быть, очень приятный городок, только его не видно.
— В это время все спят в Германии? — интересуюсь я деликатно, чтобы не раздражать Остапко.
— С чего это они должны спать? — Остапко не очень расположена к беседам, а потому я попыталась быстро сменить тему:
— Ты будешь сок?
Дорога перед нами ровная, как полотно. И снова надпись: Ausfahrt. Но мы поехали прямо. Прошло еще полчаса. Ausfahrt. Я начала беспокоиться.
— Ты хорошо знаешь дорогу на Берлин?
— Да, а что?
Ничего, это я так просто.
Прошло еще пятнадцать минут, и снова надпись: Ausfahrt. Я приняла отчаянное решение.
— Остановись!
— Зачем?
— Остановись!
Остапко резко затормозила и свернула на обочину.
— Что случилось?
— А то, что мы уже полтора часа ездим по кругу! Когда мы въехали в Германию, то были в километре от Ausfahrt, а теперь до него уже семь километров, — не выдержала я.
Остапко взглянула на меня сочувственно, а потом завела машину.
— Ausfahrt — это съезд, а не название населенного пункта.
Я знаю, дорогой мой папочка, если бы ты был на моем месте, ты бы выучил немецкий...
Во вторник мы колесили по Берлину в поисках какой-то фирмы. Остапко наконец-то нашла по карте дорогу, я издалека полюбовалась Ангелом Мира, станцией метро «Зоопарк», потом два часа ехали в сторону каких-то складов. Затем два часа искали место для парковки.
— У тебя есть деньги? — уточнила Остапко.
А то, конечно. Под предлогом, что негде спрятать деньги,я взяла у Адама контейнер, который носят на шнурке на шее. А между тем в нем почти пять тысяч марок.
Мы спустились вниз по какой-то металлической лестнице. В самом конце — небольшой склад. Там сидел Франц — человек, с которым Остапко занимается бизнесом. Она отдала ему мои деньги, меня на долю секунды охватило беспокойство, но через минуту Остапко к моим пяти добавила свои пять тысяч марок. Они о чем-то по-своему полопотали, Франц пожал мне руку на прощание, а Остапко подмигнула:
— Дело сделано.
Не знаю, что сделано, не пойму, какая связь между этими складами и моими деньгами, но Остапко успокоила меня:
— Не бойся, ты же видела, как изменилась моя жизнь. Он сказал, что через три недели пришлет первую выручку, возможно, это уже будет около четырех тысяч. Радуйся, что у тебя есть я. Он просто хорошо их прокручивает. Я далеко не каждого в это посвящаю.
У меня осталось триста марок. Хватит на сапоги и полотнища для пилы — и все. Собственно, мне незачем начинать волноваться. Все будет хорошо.
К дому Мажены мы подъехали ночью. Улица Поля Робсона оказалась целиком забита машинами. В половине двенадцатого ночи Остапко в отчаянии въехала на тротуар.
— Ты что, не могла этого сделать раньше? — робко спросила я.
— Нет, не могла, потому что забирают машины, неправильно запаркованные.
Мне уже ни о чем не хотелось спрашивать, хотя я абсолютно не поняла, почему их забирали два часа назад, а теперь уже можно парковаться и на тротуаре. Не мое дело. Завтра мы уедем. Походим только по магазинам в центре — и домой. Я сегодня звонила, но никто не ответил. Не знаю, куда подевалась Тося и почему Адама в это время не было дома.
Утром Остапко вынесла из квартиры Мажены бесчисленное количество свертков. Нам пришлось трижды спускаться на лифте.
— Что это?
— Да вот, попросила отвезти родителям, разное там... — неубедительно объяснила Остапко.
Мы вышли из дома Мажены, дико обвешанные свертками, — и прямо на Polizei. За полицейскими виднелась очень красивая машина с подъемником. Abschleppdienst3. Для эвакуации неправильно запаркованных машин. Все объяснения — ясно, что не мои, потому что я по-немецки ни гу-гу, — бесполезны. Двести семьдесят пять марок как в воду канули. У Остапко уже не было ни гроша, я заплатила. Хотя они даже не зацепили тросы, с помощью которых машина Остапко оказалась бы на эвакуаторе. Мне не верилось, что они могли бы это сделать. Но пока нам выписывали штраф, тросы закинули уже на другую машину. Сделано это было в течение шестидесяти секунд. Боже мой, немцы действительно оказались очень организованными людьми. Они выписали нам штраф и, дружелюбно бросив через плечо «tschuus»4, исчезли. Как хорошо, что нет с нами Адасика, — он бы ужасно переживал.
Наша поклажа не влезала в багажник. Мы затолкнули сумки на заднее сиденье. В одиннадцать сборы были закончены. Наконец-то можно было отправляться. Я захлопнула заднюю дверцу и уселась на переднем сиденье. Наконец-то! На любимую родину!
Остапко прислушивалась. Какой-то тихий шум.
— Что это?
— Не знаю. Наверное, мы что-то не то нажали.
Мы замерли. Уловили едва различимый, непрекращающийся скрежет, доносившийся откуда-то сзади. Остапко включила движок, но даже сквозь негромкое урчание мотора слышалось дребезжание. Она выключила двигатель и по очереди нажала на все кнопки.
— Блин, совершенно не знаю эту машину. Я не знаю ее тем паче. Вышла, открыла заднюю дверцу. Наклонилась над сиденьем, оттуда, вероятно, шел этот шум.
— Может, я включила подогрев сидений? — Остапко не переставала удивляться. — Кажется, это машина с передним приводом.
Мы проверили, двигатель находился спереди. Но сзади что-то дребезжало.
— Мы не можем так ехать. Я не пойму, что там такое.
— Боже. — Я начала нервничать. — Сделай что-нибудь! — Я боюсь садиться в машину. А если мы взорвемся? Что в этих свертках?
Остапко пошла назад. Мы вынули с таким трудом втиснутые туда сумки. Горела маленькая красная лампочка сзади возле пепельницы. Надпись «6 В».
— Что это? — поинтересовалась я осторожно.
— Без понятия.
Мы прислушались. Лампочка горела, но уже ничто не дребезжало.
Мы заткнули обратно сумки. Было уже двенадцать часов. Опять зашумело.
— Может, нам подъехать в какой-нибудь автосервис? — У меня дрожали руки. — А если это бомба?
Мы выгрузили сумки. Шум прекратился. На часах — двенадцать тридцать. Мы засунули все обратно. Взмокли, замучились — а сзади опять доносился шум. Остапко вползла по сверткам. Дотянулась до своей сумки, открыла молнию. Извлекла электрическую зубную щетку, которая крутилась как ненормальная. Нажала на кнопочку. Шум стих.
Мы сели в машину и в молчании выехали из Берлина. За двадцать пять марок я в супермаркете купила оливковое масло, две бутылки дешевого белого вина для Адасика и пилинг для тела Тосе.
Надпись крупными буквами Ausfahrt меня не взволновала. Путешествия — хорошая школа. У меня в голове пронеслось, что вот впервые с того момента, как Адасик появился в моей жизни, я отважилась на риск. Сделала что-то для нашего общего блага, собственноручно. Мне не о чем беспокоиться. Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать. Через три недели поступят первые деньги. Тогда отведем душу. Как знать, может, даже съездим в Берлин за покупками и увидим тот самый Пергамский алтарь, а Тося получит от меня такие сапоги, какие захочет?
А зубная щетка? Я бы не выдержала все это, если бы вовремя не вспомнила, как однажды, давным-давно, вызвала аварийную газовую службу, потому что у меня была утечка газа. Стояла страшная вонь, а Экс как раз куда-то отбыл. Приехали ремонтники в количестве двух симпатичных мужчин. И действительно почувствовали весьма неприятный запах. В течение трех часов они искали место утечки, обнюхивая все углы, и нашли-таки в шкафу мандарин, который туда четыре месяца назад положила трехлетняя Тося. Мандарин стал фиолетовым, и от него шел душок.
Так что и на сей раз все обошлось не самым худшим образом.
Я вернулась
Ох, до чего приятно очутиться дома! Тосю слегка разочаровал крем, зато Адасик меня поцеловал и даже словом не обмолвился о полотнищах для пилы. К сожалению, они отлично без меня со всем справились. В квартире чистота, животные накормлены, Борис не отходил от меня ни на шаг, а я гадала, что будет сегодня ночью, потому что в наши планы с Адамом не входило спать вместе с собакой. Тося подозрительно поинтересовалась, почему я не купила ей сапоги. Я пообещала, что очень скоро у нее будут потрясные сапоги, и даже не одна пара!
Я и не заметила, как наступил июнь. Жарища, как на Гавайях. У Тоси в следующем году выпускные экзамены, а итоговые оценки за этот оставляли желать много лучшего.
Позвонила моя мама и сообщила, что Тосины оценки оставляют желать много лучшего, и тут же вспомнила, что и моя успеваемость за год до выпуска тоже была далеко не безупречной.
Позвонил мой отец и сказал, что он, конечно, так и предполагал, что у Тоси будут такие отметки, потому что она идет по моим стопам, и что будь он на моем месте, то приложил бы все усилия...
А я для себя решила, что у Тоси к окончанию школы все будет не так плохо. До выпускных экзаменов еще целый год, времени достаточно, чтобы чему-нибудь научиться. Не пойму, почему моего ребенка не хотят оставить в покое.
