Алексей Слаповский - Пыльная зима (сборник)
Через полчаса они пили, полулежа, глядя в листву дерева, нависшего над балконом, и – сквозь листья – в синеву неба. Неделин рассказывал о себе. Он рассказал все: кем был, кем работал, как жил, как влюбился в ресторанную певичку, как превратился в ее хахаля непонятным образом, как попал сюда, как тут тоже влюбился в валютную проститутку и не смеет к ней подойти. Пьяница попросил описать ее, и оказалось, что это его двоюродная сестра и он хоть завтра устроит им встречу, можно здесь, можно в номере у Неделина, договорились, завтра же! – и тоже рассказал о себе.
– Я был капитаном КГБ и МВД, – сказал он. – Я убивал, но меня тоже убивали. У меня не было личной жизни. Я сижу в театре. Опера. Вдруг открывается дверь. И на весь театр. Там Борис Годунов поет. Но на весь театр: «Майор Куролапов (это моя фамилия), майор Куролапов, на выход!» А я с любимой тоже девушкой. Говорю ей прости и еду. Срочно. Еду. Дом. Подвал. В подвале вооруженный преступник. Вооружен ножом и пистолетом Макаров. Знаешь? Нет? Двадцать шесть патронов непрерывного боя. У меня тоже пистолет Макаров. И фонарь. Это главное. У меня фонарь, а у него нет. Я иду. Он стреляет по слуху. Пули бьют возле головы. Я ориентируюсь и посылаю ему в глаза луч света. Он слепнет. Стреляет наугад. А я прицельно. Как в тире. В середину лобной кости. Сразу. С одного выстрела. Выхожу. Усталый. Смотрю, у входа лежит Сеня. Лейтенантик. Корешок. Шальная пуля. Я так плакал. Я железный человек, но я плакал. Он мне был как сын. Я его хотел женить на своей дочери. У меня была дочь-медалистка, золотая медаль за школу. Плавала в море… И не вернулась. Никто не знает. Я второй раз в жизни плакал. Больше никогда. Сейчас плачу – это не то. Это не слезы. Это пот души. Слезы – пот души, ты это знаешь? Плакать полезно и нужно. Мне врачи посоветовали: плачь. Я плачу. Могу плакать полчаса – на бутылку. Спорим? Я на коньяк один раз плакал полтора часа без перерыва. Ручьем лилось. Могу и сейчас, если на коньяк. Полтора часа.
– А почему ушел со службы? Выпивать стал?
– Ни в коем случае. Ты думаешь, ты один такой? Я тоже превратился.
– Брось.
– Не веришь? Все не верят! А я тоже. Догонял алкаша. По линии КГБ. Обратно сижу с девушкой в кино. «Фантомас». Открывается дверь, билетерша орет ее убирают. Кричат: «Старший лейтенант Куролапов, на выход!» Я бегом. Пистолет Макаров всегда при мне. Тридцать два патрона, автоматическая стрельба. Приказ: алкаш ограбил овощную палатку, унес ящик марочного вина, выпил и в пьяном виде совершил налет на продавщицу газировки, отнял деньги. Вооружен гранатой. Итак, я в погоне. Я догоняю. Он поворачивает на бегу свое звериное лицо, заросшее безобразной щетиной. Я бегу ровно, как на дистанции, бегу с достоинством, одет по форме, в белой рубашке с галстуком. Смотрю, это не я бегу, а на меня бежит ментяра, а я держу гранату. Ты понял? То есть как у тебя. А все не верят. Ты-то веришь?
– Верю.
– А я доказать не могу. Я на самом деле подполковник Куролапов, подполковник МВД, ты понял? У меня универсальные права: от мотоцикла до вертолета могу управлять всеми видами транспорта. И пистолет именной. Показать?
– Покажи.
– Ничего подобного! Обязан хранить в полном секрете. С какой целью засланы в город? Кто с тобой работает? Кто с тобой работает? Признавайся, кто с тобой работает?!
– Опять орешь, Куролапов? – раздалось снизу. – Милицию вызвать?
Куролапов угомонился, отвалился от Неделина, которого уже вознамерился душить слабыми пьяными руками, – Неделин, смеясь, отпихивал, – и упал на подушки, захрапел. А Неделин долго еще лежал, попивая вино, глядя на темнеющее небо и проявляющиеся звезды, и мечтал о завтрашнем свидании с валютной проституткой.
Проснувшись, он нашел Куролапова бодрствующим, веселым: вино со вчерашнего осталось. Неделин напомнил Куролапову о двоюродной сестре.
– А что? – удивился Куролапов.
– Ты же обещал меня с ней познакомить.
– А-а-а… Обещал так обещал. Если Куролапов обещал, это железно. Тебя когда познакомить? Прямо сейчас?
– Вечером.
– Тогда в семь часов вечера здесь же. Подкинь деньжат, чтоб я не скучал!
Неделин оставил денег столько, чтобы можно было на них выпить, но не напиться, а сам отправился в гостиницу, где принял ванну, побрился, поспал – и оказался в полной боевой готовности.
Ему всегда было неловко проходить через вестибюль и видеть администратора. Хотелось еще раз извиниться перед ним, сказать что-то. Но когда он набирался решимости сделать это, администратора не оказывалось на месте или была не его смена, а когда администратор появлялся – исчезала решимость. На этот раз Неделин сумел, подошел, сказал просто и задушевно:
– Парень, ты все-таки на меня сердишься, да? Извини дурака.
– Да бросьте вы! – улыбнулся администратор. – С кем не бывает. У всех нервы! – И вздохнул, сожалея о всеобщей нервности, сожалея как патриот, как человек.
ГЛАВА 12
Неделин помнил, что дверь в квартиру Куролапова, если это обиталище уместно назвать квартирой не запиралась, поэтому не стал звонить или стучать, а пошел прямо на балкон.
Куролапов возлежал на подушках в окружении трех красавиц. Подобным народ дал прозвище «синюхи» или «синеглазки». Первое прозвище оправдано синевой их подбитых своенравными кавалерами скул, синевой также, но уже с багровым оттенком, их алкогольных носов и щек, синевой дешевых косметических теней, которыми они густо намазывают веки, а второе – тем, что они в действительности в большинстве своем почему-то синеглазы. Красавицам было: младшей – около тридцати, старшей – не менее сорока. Средняя выглядела одновременно и на тридцать, и на сорок, и дело тут не во внешности, а в том, что глаза ее смотрели тускло, вне момента, как бы из всей прожитой жизни разом. Устало.
– Альберт пришел! – закричал Куролапов. (Какой еще Альберт ему приснился?) – Сейчас выпьем! Альбертик, дай денежку. Сейчас, девчонки! – и вытеснил собой Неделина в комнату, закрыв двери на балкон.
– Ты кого привел? – спросил Неделин.
– Я не понял! – возмутился Куролапов. – Ты просил бабу, а я тебе сразу трех! В чем претензии?
– Мы говорили о двоюродной сестре. Которая это самое. Проститутка.
– Все правильно! Любка и Сонька, сестры мои двоюродные, они проститутки, как заказано. А Нинка, иха подруга, она не проститутка, но выпить любит, а если захочешь, то пожалуйста. Все со справками, никогда не болели. Отличные женщины, я тебе говорю!
– Валютная проститутка, – напомнил Неделин, уже понимая, что Куролапов наврал.
– Можно и без баб обойтись, – сказал Куролапов. – Что нам, умным людям, поговорить не о чем?
– Беги за вином, – сказал Неделин.
Он улегся на балконе среди подушек, не стесняясь разглядывал красавиц, изумляясь их уродству, их нелепым потасканным нарядам, их жадности к вину, их мутному хмелю, их грязным загорелым рукам, их беззубым ртам, их попыткам говорить при постороннем культурно, но попытки эти не удавались, дамы срывались то и дело на привычный мат. Куролапов, мигом обернувшийся, блистал, рассказывая срамные анекдоты.
– Музыки нету, – пожалела Нина, старшая. – Зачем проигрыватель пропил, Куролапов?
– Я сам музыка! – сказал Куролапов и принес из комнаты гитару, на которой уцелело только три струны.
Женщины, однако, отнеслись к гитаре серьезно, сели поудобнее, но и строже: приготовились.
– На Муромской дороге! – сказал Куролапов и стал нащипывать струны, верно и чисто выводя мелодию песни. Начала тихим грудным голосом Нина, подхватила Соня, средняя, тоже тихо и глубоко, а на припеве высоко, но без баловства и лишнего ухарства, как это бывает в пьяном застолье, вступила младшая – Люба. Куролапов аккомпанировал, сам не пел, только изредка вплетал в песню низкую басистую ноту, он глядел на женщин внимательно, а они старательно, как школьницы, следовали указаниям его головы, он дирижировал ею, показывая и такты, и необходимую высоту звука.
Песня кончилась, и только тогда женщины дали себе волю – заплакали. Куролапов зарыдал. Неделин почувствовал, как щиплет в глазах.
– Вы, – сказал он Любе, взяв ее за руку и проникая в ее синие глаза, – кто по профессии?
– Минетчица! – ответила за нее Нина.
– У вас есть дети? – не обратил внимания Неделин.
– Детей топим в унитазе! – опять ответила за нее Нина.
Куролапов ударил ее гитарой по затылку (струны загудели):
– Не лезь, дай человеку пообщаться!
– А чего тут общаться? – сказала усталая Соня. – Шли бы в комнату. Любка, видишь, мужчина не терпит. Не динамь.
– А я что? – Любка шустро подхватилась, потащила за руку Неделина. – Пойдем, любимый! – кричала она. – Пойдем, золотой! Сю-сю-сю, холосенький маль-сик! Ся-ся-ся! Бу-бу-бу! Ня-ня-ня!
И потащила, повалила в комнате на какой-то топчан, заскрежетавший пружинами, стала грубо лапать и хотеть. Неделин отворачивался от ее мокрых губ.
– Бабы, он отлынивает! – хохоча, закричала Люба.
