Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2
Почти не сознавая, что она делает, Флорри, пачкая пальцы в крови, стала расстегивать пиджак Барни; люди толпились вокруг, подталкивая друг друга, и, разинув рот, следили за ней. Флорри нащупала бумажник. Он пропитался кровью и вместе со своим содержимым вдавился в тело Барни возле сердца. Флорри отняла руку.
Всхлипывая, она сняла свое забрызганное кровью пальто, свернула и подложила Барни под голову; сквозь толпу протиснулся представительный мужчина с маленьким черным чемоданчиком в руках и, подойдя к Барни, опустился на колени.
— Мертв, — объявил он.
Флорри стояла, как окаменевшая, и все глядела на землистое, залитое кровью лицо Барни. Потом, словно приняв внезапное решение, она пробилась сквозь толпу и исчезла в темноте. В мозгу у нее стучала настойчивая мысль: сделать то, чего не сумел Барни; в ушах звенели его слава: «Держись подальше от Уэста».
* * *Прошло три месяца с тех пор, как был убит Барни Робинсон, и его фотография появилась на стене кабинета Уэста рядом с фотографиями жокеев и боксеров. Джон Уэст узнал об убийстве из коротенькой заметки в мельбурнской газете: пассажир по имени Джексон, прибывший на таком-то пароходе, убит на пристани, и некоторые обстоятельства убийства вызывают недоумение сыскной полиции. Есть подозрение, что убитый путешествовал под чужим именем. Его спутница, — по-видимому, его жена — скрылась неизвестно куда.
Джон Уэст нисколько не чувствовал себя виноватым, и угрызения совести его не терзали. Убийство Барни вызвало у него сложную реакцию, не имевшую, однако, ничего общего с душевными переживаниями. Он раздумывал, следует ли послать в Перт Тэннера, чтобы отомстить за Барни, или благоразумнее будет замять это дело? И надо ли вообще посылать кого-нибудь в Перт ради попытки провалить законопроект? После совещания с неизменным Фрэнком Лэмменсом Джон Уэст быстро пришел к определенному решению. Настало время немного отступить; Джон Уэст уже научился тому, что иногда нужно понести поражение в единичной схватке, чтобы выиграть битву за власть.
Через Фрэнка Лэмменса удалось договориться с высшими чинами мельбурнской полиции; мельбурнские сыщики ничем не сумели помочь пертским сыщикам, и убийц так и не нашли.
Джон Уэст решил не вмешиваться в ход событий, происходивших в Перте, и предоставил им идти своим чередом. Законопроект был утвержден; Джон Уэст один из ипподромов продал, а другой сдал в аренду на самых выгодных условиях.
Он ждал, что к нему явится Флорри, расскажет ему подробности о смерти мужа и, быть может, вернет пять тысяч фунтов. Он не доверял женщинам и знал, как сильно Флорри любила Барни. Надо было разыскать ее и заставить молчать. Она все не приходила, и Уэст послал к ней Лэмменса, но ему сказали, что мистер и миссис Робинсон уехали отдыхать неизвестно куда.
— Конечно, она прибрала к рукам мои пять тысяч, так я и думал. Во всяком случае, теперь она хоть болтать не станет, — сказал Джон Уэст Лэмменсу.
Когда кто-нибудь спрашивал о Барни, Джон Уэст оборачивался к висевшей на стене фотографии и говорил; — Кто бы мог подумать, что у нашего Барни такое больное сердце, а? Умер скоропостижно в Южной Австралии. Хороший был парень, умный и образованный.
Уэст был несколько расстроен тем, что пришлось отказаться от своих планов относительно Перта, но его отвлекли другие дела, требующие внимания, — дела коммерческие и политические. Выборы в федеральный парламент принесли лейбористам поражение, но для Джона Уэста это явилось крупной победой, ибо в предвыборную камланию его влияние в лейбористской партии сильно возросло. Он купил Рилу место в парламенте от Нового Южного Уэлса, и Рил легко прошел на выборах.
Во время предвыборной кампании пресса не упускала случая обвинить лейбористов в том, что они связались с известным сторонником шинфейнеров, архиепископом Мэлоном. Официальный орган Протестантской федерации призывал избирателей голосовать за «протестантство и лояльность», чтобы не отдать страну в руки иезуитов. Сектантские разногласия разъедали лейбористскую партию; это главным образом и явилось причиной ее провала на выборах.
Джон Уэст пристально следил за раздорами в лейбористской партии. Морис Блекуэлл писал в «Голосе труда», что из этого поражения лейбористская партия должна извлечь для себя урок и строго придерживаться принципа веротерпимости. Архиепископ Мэлон пришел в ярость. Он выступил на многолюдном собрании, гневно обвиняя Блекуэлла и некоторых лейбористов в том, что они не понимают, какую огромную пользу приносит лейбористской партии поддержка католиков. Он грозил лишить лейбористов этой поддержки, если они не включат в свою программу требование субсидий католическим школам.
Джон Уэст очень ловко использовал имевшиеся у него козыри. Католическая федерация заполняла своими людьми все лейбористские организации. Заключив союз с архиепископом Мэлоном, Джон Уэст обеспечил себе их поддержку. Теперь задача состояла в том, чтобы избирательную машину, созданную им до войны, слить с этой новой машиной и превратить в одно целое.
Джон Уэст всегда приспособлял свои политические взгляды к своим личным интересам и планам. Делал он это бессознательно: просто мысль его так работала. Он затевал какую-нибудь кампанию или пускался в рискованное предприятие исключительно из личных побуждений, а потом провозглашал те принципы, которые должны были оправдать его действия.
Вскоре Джон Уэст убедил и себя и других, что он рьяный шинфейнер, что независимость Ирландии и субсидии католическим школам для него важнее всего на свете. Нередко можно было слышать, как он неумело насвистывает «Зеленое знамя». Он вспомнил, как когда-то мать говорила ему, что она потомок ирландских королей и что доказательством тому служит герб ее семьи. В свое время Джон Уэст относился к этим рассказам скептически, но сейчас они стали для него святой правдой. Кое-кому он начал рассказывать, что предками его были ирландские короли и что на его семейном гербе изображены кривая сабля и лев, стоящий на задних лапах, а над ним — девиз: «Уэст — к победе».
В 1920 году, когда архиепископ Мэлон обратился к Джону Уэсту за финансовой помощью, чтобы оплатить огромные расходы по устройству процессии в день святого Патрика, приходившийся на конец марта, Джон Уэст выписал ему чек на солидную сумму и сказал, что не только охотно окажет любую материальную помощь, но и самолично примет участие в устройстве процессии.
Тем временем в спортивных кругах назревало нечто вроде бунта против власти частных владельцев ипподромов и стадионов. На случай если правительство штата Виктория введет такой же закон, как и в Западной Австралии, Джон Уэст решил уберечь от опасности свои скаковые клубы.
И тут он снова отправился в мебельный магазин Леви.
Сидя за столом напротив Леви-младшего, Джон Уэст заметил, что Леви с каждым днем становится все больше похож на своего покойного отца. Он как-то весь съежился и походил скорее на прожорливую хищную птицу, чем на человеческое существо.
Джон Уэст был антисемитом и убеждал себя, что Леви — типичный представитель еврейского народа.
Уэст объяснил Леви цель своего визита. Начавшееся в Западной Австралии движение против частного владения спортивными клубами, вероятно, перекинется и в другие штаты, и к этому надо быть готовым.
— И что же вы предлагаете, мистер Уэст?
— Я предлагаю создать общественный клуб, который ведал бы всеми бегами и состязаниями пони в штате Виктория, а также, если окажется возможным, получить разрешение устраивать скачки.
— Как? Лишиться всех доходов?
— Не будьте дурачком, — ответил Джон Уэст. — Мы создадим клуб, который по виду будет общественным, и попросим правительство назначить директора. Мы с вами сдадим новому клубу свои ипподромы на таких условиях, что все доходы фактически останутся в наших руках. Я пришел посоветоваться с вами, так как вы должны назвать кандидатов в члены этого клуба. Само собой разумеется, учитывая, что бóльшая часть акций предприятий принадлежит мне и я сделаю всю работу сам, я имею право представить больше кандидатур, чем другие.
— Очень умно придумано. Очень умно. Но мне кажется, что к нам отнесутся с некоторым подозрением, мистер Уэст.
— А мы с вами вовсе не будем фигурировать в этом обществе. Правительство назначит директором Беннета, человека опытного, сведущего в конном спорте, к тому же он — член верхней палаты.
— И ваш друг.
— И мой друг, потому что он знает, что я навел порядок в скачках и бегах.
— Отлично, мистер Уэст. Я подберу двух-трех чиновников, которые работали на меня в прежние времена, потом кое-кого из моих управляющих, ну и еще кого-нибудь в этом роде. А вы тем временем действуйте. Кто же будет инициатором этой… гм… общественной организации?
