Филипп Джиан - Трения
— Ну же, — промямлил он. — Только попробуй!
Наверно, я был недостаточно зол. Во всяком случае, не настолько, чтобы раскроить ему веслом череп. Однажды я размозжил башку Ольгиной собаке, когда она взбесилась и попыталась перегрызть мне горло. Так что я знаю, как это бывает. Приятного мало. В общем, я сел.
— Ну что, мудозвон, кишка тонка? А хочется, правда? Ты ведь знаешь, о чем я? А, мудозвон?
Я почувствовал удар в живот. Мы подплывали к берегу, я видел людей, их черные фигуры. Они шли по песку, спотыкаясь, похожие на корабельную команду, только что сошедшую на берег после качки. А я сидел, согнувшись пополам, под пристальным взглядом Роже, который посмеивался, довольный собой. Если бы он ударил меня, когда я замахнулся на него веслом, произошла бы гнусная сцена. И мать потом носила бы мне апельсины.
Он попытался меня схватить, когда я вылезал из лодки. Я выпрыгнул и оказался почти по колено в ледяной воде.
Я смотрел на его рот, когда он произносил:
— Ну что, понравилось?
Это была какая‑то отвратительная резина, которая растягивалась во все стороны, живой шланг. Жуткая наркотическая галлюцинация, я был словно загипнотизирован, впал в столбняк. Он схватил меня за рукав. Я отпихнул его. Кто‑то сказал нам, что Цецилия пошла домой. Но он никого не слушал, он смотрел на меня не моргая, и его прядь плескалась на ветру.
— Не держи меня за идиота, — выдавил он наконец.
*
Когда мы вернулись, все молчали. Цецилия стояла посреди слабо освещенной комнаты, с еще мокрыми волосами, прямая и напряженная.
На обратном пути Роже не разжимал губ, и я на всякий случай пристегнулся. Он будто специально норовил не вписаться в крутые повороты, а то вдруг на полной скорости наезжал на тротуар. Два часа ночи, на улицах ни души, слышался только визг шин. В домах и садах было темно и пусто, изгороди дрожали под порывами ветра. Мужики на заднем сиденье ржали, вспоминая, как выходила из воды Цецилия, какая у нее была маленькая синяя попка и маленькие замерзшие грудки и какое у нее красивое тело, хоть и продрогшее насквозь.
Роже пошел прямо на нее.
— Все хорошо, ребята, все хорошо, — вступилась Ольга, которая, как обычно, куда‑то подевала свои туфли и теперь, тоже как обычно, вступилась за слабого. Тем более что слабой оказалась женщина. Когда‑то она вступалась за меня: родители ругались в соседней комнате, а я прибегал к ней и зарывался в ее юбки.
Мать кусала губы. Кто‑то протянул стакан, но Роже прошел мимо, не заметив. На женщину, которая предложила растереть Цецилию одеколоном, он даже не взглянул.
Он молча подошел к девушке и схватил ее за руку. Мертвой хваткой. Она не издала ни звука и попыталась вырваться. Он тянул ее к лестнице. В общем, вы видели такие сцены тысячу раз.
— Пусть сами разбираются, — предложил хлыщ с седыми висками, пока Роже, выламывая руку Цецилии, волок ее к лестнице. — Знаете, опыт подсказывает, что лучше не вмешиваться.
— Тогда пойдите и сядьте, — сказал я. — Я на этот счет другого мнения. Сядьте, чего стоять?
Сколько Цецилия ни упиралась, Роже все же заволок ее на лестницу, втолкнул в комнату и вошел следом. Все затаили дыхание и напряженно слушали. Я посмотрел на мать, но она опустила глаза.
Я стал беспокоиться и сказал громко:
— Э, да что там происходит? — потом обернулся ко всем: — Пойдемте посмотрим.
— Посмотрим на что? — ответила полная дама с сильно подтянутым лицом. Она, точно сарделька в кожуру, была втиснута в платье с блестками. Бретелька лифчика съехала у нее с плеча, и дама, не дожидаясь моего ответа, поправила ее и устремилась к бутылкам.
Ничтожные старые придурки! Никто из них даже мизинцем не шевельнул, чтобы остановить такого же кретина, как они, который в пьяном угаре собирался злоупотребить родительскими правами. Я чувствовал их недобрые флюиды, настойчивое желание показать мне, что я по другую сторону баррикад. Тогда на кой черт они нас родили и с какой стати мы должны их жалеть?
В общем, я пошел наверх один. Потому что нас с Цецилией кое‑что связывало, и это кое‑что не всем дано понять — впрочем, долго рассказывать. Короче, полез я на второй этаж.
Роже в этот момент как раз вышел. Он хлопнул дверью и запер комнату на ключ. Прямо Средние века. Только в трагикомическом варианте.
— Так хоть тихо будет, — объявил он, спускаясь. — Наконец‑то нас оставят в покое.
Он прошел мимо меня не глядя, как будто меня не было вовсе, и, потирая руки, продемонстрировал остальным удовлетворенную улыбку.
Кто‑то снова включил музыку. Роже принялся рассказывать о недавних приключениях под возгласы всеобщего одобрения, относившегося к тому, как ловко он справился с ситуацией. Мать тем временем подошла ко мне, вид у нее был удрученный. Я не успел понять, собиралась ли она мне что‑то сказать, потому что первый перешел в наступление:
— С кем ты связалась? Неужели лучше не могла найти?
Я поймал на себе несколько враждебных взглядов, но мне было плевать. Общество перешло в другую комнату. Мать побледнела, отвернулась и пошла за ними.
— Прими мои поздравления. Извини, что запоздалые, — бросил я ей вдогонку, но она сделала вид, что не слышит.
— Остановись, — шепнула подошедшая Ольга. — Не порти ей кайф.
— Что ты сказала? Не расслышал, — сказал я.
— Послушай, будь умницей, ладно? Не заводись.
— Ну конечно. О чем речь! Я сделаю все, о чем ты просишь. Не беспокойся, иди к своим друзьям.
— Каким же ты иногда бываешь гадким! Ты что, не понимаешь, что твоей матери это нужно? Ну ты что, совсем тупой?
— Нужно, говоришь? Да, именно этого ей и не хватало. Лучшего экземпляра просто не найти.
— Судить легко. Судить как раз легче всего.
Знаю я эту Ольгину песенку про сорокалетних женщин, про то, как трудно они переносят одиночество. За последние годы она мне все уши прожужжала со своими сорокалетними женщинами. С их тревогой, тоской, заскоками, которые надо прощать, потому как они соразмерны их отчаянию. Перевод: не мешайте мне трахаться с этим козлом, ведь не каждый день представляется такая возможность. Знаем, слышали!
— По сути дела, ты думаешь только о себе, — не унималась она. — Ты фантастически, устрашающе эгоистичен. Больше мне добавить нечего.
— Да, ты немногословна, — парировал я. — С трудом тебя узнаю.
Я удостоился очередного сердитого взгляда. С того момента, как село солнце, я их насобирал целую коллекцию, можно сделать из них ожерелье до пупа. Ольга пошла к остальным. Я умудрился в течение одной минуты потерять единственных двух союзниц, на которых можно было рассчитывать в этом доме.
Чувак в розовато‑оранжевом спортивном свитере от Ральфа Лорена попробовал переменить тактику.
— Пошли лучше выпьем с нами, — позвал он. — Не лезь в бутылку.
— Во что не лезть? — сморщился я.
— Да ни во что, — вздохнул он озадаченно. — Руководствуйся разумом.
— Чем‑чем я должен руководствоваться?
Как только он от меня отстал, я поднялся наверх к Цецилии.
Само собой, дело было не только в Цецилии, а вообще. Один раз я и сам запер Ютту в ванной: она устроила истерику и собиралась вырвать у меня из рук телефон, когда я спокойно говорил с матерью, — и ничего, не умерла. Дело вообще во всем. Какая‑то пелена окутывает порой мое сознание, и сквозь нее пробивается только ярость, а откуда эта ярость берется, мне на это глубоко начхать. Просто время от времени я чувствую, что больше не могу, и меня охватывает неодолимое желание послать все к чертям и раздолбать все, что вокруг меня. Впрочем, должен признать, ни к чему хорошему это ни разу не привело, и после бывали одни неприятности. Я уж не говорю о том, что у меня ни с кем нет нормальных отношений, вокруг какая‑то пустота, потому что у меня репутация парня с проблемами. Но я не могу ничего изменить.
Короче, я остановился перед дверью. Маленькое окошко на лестнице выходило в сад, и я заметил пальму, которую тряс в темноте ветер. Тут меня самого затрясло. Я отошел и с размаху пнул ногой дверь, туда, где замок.
Грохот от удара был страшный, точно гром в горах, но дверь осталась на месте. Я сжал челюсти и встал в исходную позицию, готовясь ко второму удару. В этот момент на меня все и набросились.
Меня схватили и едва ли не донесли до первого этажа, так что ноги мои почти не касались ступенек. Говорили, что я взбесился, что я всех уже задолбал, что в меня бес вселился.
Я тоже сказал им, что я о них думаю, и меня заперли в гараже.
Тогда я начал все крушить. Я срывал полки и переворачивал тумбочки со всяким хламом, расколотил о бетонный пол круглый столик, разбил вдребезги иллюминатор стиральной машины, клюшкой для гольфа измолотил сушилку, запустил в решетку окна дрель и наконец схватил молоток, собираясь разворотить механизм автоматической двери. Тут за моей спиной раздался голос матери:
