Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

Наша жизнь — жизнь тех немногих, кто здесь еще оставался, — представляла собой беспрестанные метания между двумя крайностями: штилем и бурей. Были долгие промежутки монотонного бездействия, когда ничего не происходило и больница пустовала. Но вдруг начиналась кутерьма: посреди ночи привозили раненого, окровавленного человека. И мы бросались на помощь. Однако, честно говоря, наши возможности были крайне ограничены. Не хватало оборудования, лекарств и просто денег. Или, если быть точным, не хватало многого необходимого, меж тем как склад был забит ненужными вещами. У нас имелись большие запасы средств, которые мы применяли редко; между тем поставки жизненно важных лекарств были заморожены, поскольку какая-то вышестоящая инстанция вовремя не погасила колоссальную задолженность. Так, имелся целый шкаф презервативов, хотя в нашей профессиональной практике в них надобности не было. Зато такие средства первой необходимости, как вата, стерильные перчатки и рентгеновская пленка, вообще не поставлялись — все заявки оставались без ответа. Был аппарат искусственной вентиляции легких, современный, с микропроцессором, и еще кое-какое реанимационное оборудование — вот только электричество часто отключали, а наш автономный генератор дышал на ладан. Однако временное правительство области, несмотря на все наши мольбы, отказывалось выделить деньги на его ремонт. Мы уже привыкли проводить срочные операции при свете фонариков.

Жилой корпус был в ужасном состоянии. Пройдя до конца коридора, можно было попасть в пристройку, которая, по идее, должна была соединяться с главным корпусом и проектировалась по его подобию: внизу палаты, наверху кабинеты. Но эта пристройка была подчистую разграблена. Лишь кое-где валялись остовы железных кроватей да свисали с карнизов обрывки занавесок. Все, чему можно было найти хоть какое-то применение, вынесли. В санузлах сорвали со стен раковины, вывинтили краны. Трубы висели на соплях. В некоторых комнатах даже гнездились птицы, проникавшие внутрь через разбитые окна. Воркование голубей отдавалось в тишине странным эхом. На полу белели звездочки помета.

Проходя по этому заброшенному, медленно агонизирующему зданию, мы оба молчали. Дойдя до конца коридора, до двери, ведущей на автостоянку, мы замерли. За окном виднелся вконец заросший газон между корпусами. Тени листьев плясали у нас на щеках.

— Вы, наверно, такого не ожидали, — сказал я.

— Да.

— Вы не обязаны здесь оставаться. Если вы попросите перевести вас в другую больницу, доктор Нгема наверняка…

— В другую? — удивленно переспросил он. — Но я хочу работать здесь.

Я посмотрел на него. Впервые — непредвзятым взглядом. Тощий, нескладный, очень высокий. Белесая челка. Плоское, беззащитное лицо. Черты неказистые, заурядные, но было нечто особенное, сквозившее во всем его облике. Эту необычность я подметил еще в первую секунду знакомства, но подыскать ей название не мог.

— Почему вы сюда приехали? — спросил я.

— Вы же знаете почему.

— Нет, я имею в виду, почему сюда? Вы захотели, чтобы вас направили в эту больницу. Специально сюда попросились. Почему?

Он снял очки. Протер их рукавом. Заморгав тусклыми серыми глазами, обернулся к окну.

— Я слышал, что это крохотная больница. Что у нее множество проблем.

— Не понимаю. По логике вещей, от таких больниц нужно держаться подальше. Зачем самому себе портить жизнь?

В эту тему он вдаваться не захотел. Надел очки, указал рукой в сторону окна, где над кронами деревьев виднелся самый высокий холм за городской окраиной.

— Глядите! Что это такое?

— Раньше там жил Бригадный Генерал.

— Бригадный Генерал? Кто это?

— Вы серьезно?

— Ja. Я обязан его знать? Он чем-то прославился?

— Он произвел военный переворот и сверг правительство хоумленда.

Любопытство, мелькнувшее на его лице, тут же куда-то делось, точно выключателем щелкнули. Лоуренс завертел головой, опять нахмурился.

— Столько тут… — произнес он. — Неужели все так и развалится? Какие-нибудь меры предпринимаются? Или больница так в этом состоянии и будет?

— В этом состоянии вряд ли… Ее растащат по кусочкам. Уже почти все вынесли и разворовали. Сами видите.

— Какая мерзость! Кто этим занимается?

Я пожал плечами:

— Дверь не заперта. Заходи кто хочешь, бери что хочешь.

Меня этот факт не очень-то беспокоил, но на лице Лоуренса выразилось неподдельное смятение. Он оглядывал грязный коридор, подмечая все увечья: зияющие дыры на месте розеток и плинтусов, разлохмаченные концы обрезанных проводов. Недоуменно покачал головой:

— Зачем? Куда это девается?

— В округе полно бедняков. Они все пускают в дело.

— Но она же существует для них! Это их больница.

— Пойдите и скажите им об этом.

Казалось, он вот-вот зарыдает. Он сморщил лоб, воюя с дилеммой, которая была для него неразрешима. Положив руку ему на плечо, я сказал:

— Пойдемте-ка отсюда. Здесь слишком мрачно.

— Почему никто ничего не предпринимает?

— А что тут предпримешь?

Мы развернулись и пошли назад по этой странной гробнице, оставляя отпечатки подошв на пыльном полу, вспугивая голубей. Выйдя наружу, я сощурился под горячим солнцем и сказал:

— Что ж, вот такая у нас больница.

— И это все?

— Хотите прокатиться на машине? Посмотрим город.

У него был крохотный синий «фольксваген-жук», еще более дряхлый и потрепанный, чем мой автомобиль. Я подивился, что за рулем «жука» он смотрелся совершенно естественно. Он вдруг раздухарился и уже мало напоминал серьезного молодого врача в белом халате.

— Ну, Фрэнк, куда? — спросил он. — Говорите мне, куда ехать.

Мы медленно двигались по главной улице — единственной заасфальтированной в городе, — мимо пустых магазинов с пустыми полками. Правда, некоторые все же торговали. Работал небольшой супермаркет, в этот час — жара! — почти покинутый людьми. В зале скучала единственная кассирша. Охранник перед входом с невероятной медлительностью обмахивался своим форменным кепи. Проводил нашу машину равнодушным взглядом, точно она проехала не у него под носом, а на экране телевизора. На главной площади, величественно возвышаясь над полуразрушенной, растрескавшейся чашей фонтана и бурым овалом газона, стоял в своей неизменной позе бронзовый человек. Одну руку он прижимал к бедру, а другой решительно указывал вперед, на светлое будущее бушвелда[3]. Его ноги понемногу покрывались зеленой патиной.

— Вот опять Бригадный Генерал, если вам интересно.

— Где?

— Я про статую.

— A-а. Вижу.

— Хотите расскажу вам о ней одну историю?

Но, как и в прошлый раз, искорка интереса в его глазах уже потухла — к миру, в котором жил Лоуренс, история статуи не имела ни малейшего отношения. И я не стал ему рассказывать, как вскоре после приезда сюда пошел прогуляться по окрестностям города. В те времена меня переполняла беспричинная злость на весь мир, и я, прихватив рюкзак и палатку, часто совершал долгие, безрассудные вылазки в буш. Обычно я брел куда глаза глядят — мне было без разницы. Однажды, пробираясь по сильно заросшему оврагу за северной окраиной города, я натолкнулся на нечто металлическое, огромное, вросшее в песок. Казалось, оно свалилось с неба. Это оказался потемневший бюст размером с автомашину. Лишь очистив его от лиан и бурьяна, я опознал предыдущего премьер-министра хоумленда. Отлитый в бронзе лик впечатлял своим благородством. Что ж, портрет был создан еще до военного переворота, до того, как на премьера были заведены двадцать четыре уголовных дела по обвинению в коррупции и он ударился в бега.

Лишь спустя несколько дней я сообразил, что этот бюст раньше стоял на главной площади, на том же пьедестале, где теперь находится статуя Бригадного Генерала. Мне живо представилась толпа ликующих солдат, набросившихся на бюст с топорами, цепями и монтировками. Не знаю уж, как его доставили туда, на дно оврага, но в тот момент бюст показался мне отрубленной головой железного исполина, чей торс наверняка валяется где-то неподалеку. Больше я в этот овраг не захаживал.

Я показал Лоуренсу нелепый купол здания парламента, которое стояло с заколоченными дверями. Показал библиотеку, куда так и не привезли ни одной книги. Школу, где не состоялось ни одного урока. Микрорайоны со служебными квартирами для всех, кто должен был сюда съехаться для работы в административных учреждениях и в сфере услуг. Некоторые, правда, съехались. Но рабочих мест так и не нашлось. Потом в городе стало неспокойно, и в итоге люди тихо покинули его. Здесь застряла лишь горстка служащих. Иногда я встречал их на улицах — жалкие фигурки, затерянные посреди необитаемых просторов, обряженные в нелепую униформу.

Достигнув окраины, шоссе вдруг обрывалось, словно обрезанное по линейке. Здания замерли у незримой черты, за которой начиналось царство буша — бурые травяные пустоши с муравейниками и колючим кустарником. На горизонте темнела полоска леса.