Самид Агаев - Седьмой Совершенный
— Скажи цену, — повторил он.
— Восемьдесят пять динаров, — дрожа от страха сказал работорговец. Он не понимал, почему сахиб аш-шурта хочет заплатить, и ожидал подвоха. О коварстве начальника полиции знали за пределами Сиджильмасы.
— Вот тебе сто динаров, — сказал Ахмад Башир, — отправь ее ко мне домой.
В первую же ночь разразился скандал. Жена Ахмад Башира словно обезумела, увидев новую рабыню, хотя к другим женщинам она так не ревновала. Когда сахиб аш-шурта за неуважение к мужу толкнул ее, жена завопила как резаная и пригрозила пожаловаться отцу.
Все это было неправильно, закон на стороне Ахмад Башира. Но кто знает, как дело обернется. Ведь это только пророк Мухаммад мог отправить дочь обратно к мужу, когда она пришла жаловаться на него. Ахмад Башир не имел за спиной влиятельной родни и был вынужден опасаться необдуманных поступков.
— Что это? — поднеся палец к ее виску, спросил начальник. Там была свежая царапина.
— Госпожа побила меня сегодня утром, — сказала девушка.
— Я поговорю с ней, — угрожающе сказал Ахмад Башир.
— Не надо, прошу вас, — взмолилась девушка, — будет еще хуже.
— Иди сюда, — притягивая ее к себе, сказал Ахмад Башир. — Я весь день думал о тебе и знаешь, какие стихи пришли мне на ум?
— Нет, господин.
— «Прохладу уст ее, жемчужин светлый рядОвеял диких трав и меда аромат».[55]
— Вы хотите сейчас, господин? — покраснев, сказала девушка.
— Да, сейчас хочу, — зашептал ей в ухо Ахмад Башир.
— Здесь очень светло, — нерешительно, также шепотом, ответила девушка, — я не могу.
— Глупости, — запуская руку в ее шаровары, шептал Ахмад Башир.
Анаис начала вздрагивать, слабо сопротивляясь. Когда сахиб аш-шурта навалился на нее всем телом и коленями разжал ее ноги, снизу раздался пронзительный крик:
— Анаис! Где эта нечестивица?
Анаис задрожала и с неожиданной силой высвободилась.
— Успокойся, — сказал Ахмад Башир, — сюда она не посмеет прийти.
— Простите меня, господин, я должна спуститься вниз.
— Нет, ты останешься здесь.
— Я умоляю вас, господин, разрешите мне спуститься к госпоже. Я боюсь ее.
— Ты боишься ее больше, чем меня?
— Да, господин.
— Вот как, почему же?
— Вы добрый.
Сахиб аш-шурта улыбнулся.
— Порасспроси обо мне в городе, вряд ли кто согласится с тобой.
— Вы добры ко мне, а до города мне дела нет. Разрешите мне спуститься.
Ахмад Башир подумал, что сейчас уже все равно ничего не получится.
— Ну, хорошо, можешь идти.
Анаис спустилась вниз. Ахмад Башир, выглянув с крыши, увидел свою супругу, которая, подбоченясь, стояла во дворе у водоема, глядя на рабыню.
Анаис она схватила за волосы и рванула с такой силой, что бедняжка вскрикнула. Затем госпожа при помощи других невольниц стала ее бить, толкать, царапать, пока, наконец, не сбросила Анаис в водоем. Видя это безобразие Ахмад Башир понял, что стычки не избежать. Он спустился вниз как был, без чалмы, босиком и в расстегнутых шароварах. Невольницы при виде хозяина потупили глаза. Он рявкнул: «Вон отсюда», и они исчезли.
— Что здесь происходит? — тихо, стараясь держать себя в руках, спросил Ахмад Башир.
— Салям алейкум, — с насмешливым почтением произнесла госпожа. — Я, ваша рабыня, надеюсь, что вы хорошо провели время. Не слишком ли скоро я проснулась?
— Замолчи, женщина, — яростно сказал начальник полиции, понимая, что крики доносятся до здания полиции и инспектора, бросив работу, с любопытством прислушиваются к скандалу.
Лицо супруги побагровело, она оставила насмешки и стала кричать, как бешенная:
— Машаллах![56] Машаллах! Да как же? Кто я теперь для вас? Даже с собакой больше считаются. Ты смеешь предпочитать мне нечистую служанку. Что я тебе сделала, кроме того, что вышла за тебя замуж и вывела тебя в люди, когда ты был мухтасибом и у тебя за душой ничего не было. Как же теперь ты человек, тебе все кланяются. Да я…
Госпожа не договорила, получив раскрытой ладонью в лоб, она, как птица взмахнула руками и очутилась в водоеме рядом с Анаис. Это на нее подействовало. Она замолчала, изумленно глядя на мужа, посмевшего ударить ее. Но это было еще не все, тыча указательным пальцем, сахиб аш-шурта объявил:
— Женщина, я даю тебе развод. Талак! Талак! Талак! Собирай вещи и убирайся из моего дома.
— Ну, смотри, — потрясая ладонью перед собой, сказала супруга, — ты все потеряешь. Дай только мне доехать до Кайруана. Улицы будешь подметать, никто тебя на работу не возьмет.
Анаис стояла сзади нее, изо всех сил удерживаясь от смеха. Сахиб аш-шурта повернулся и зашагал к себе в кабинет. Пути назад не было. Он вызвал Бахтияра и приказал послать за Абу-л-Хасаном. Сахиб аш-шурта принял решение.
* * *Каддах и Ибрахим стояли друг против друга в небольшой комнате, отведенной под покои врача. Ибрахим медлил с уходом, хотя Каддах выражал нетерпение. Даи все казалось, что он забыл спросить что-то важное.
— Вчера полиция устроила облаву, — сказал он, — едва удалось бежать.
— Будь осторожен.
— А на собрание каким-то образом попал богослов. Затеял со мной спор.
Каддах презрительно усмехнулся.
— Догадываюсь, что он утверждал. То, что исмаилиты хотят опрокинуть устои шариата и сделать общими жен, уничтожить ислам и возродить учение Зардушта.
— Нет, учитель, он обвинил имама Джафара в том, что Джафар отказался возглавить восстание против Омейядов, когда Абу-Муслим предложил ему это.
Вот как, — насторожился Каддах, — что еще говорил богослов?
— Он обвинил имама Джафара в предательстве Абу-л-Хаттаба.
— Странно, — задумчиво сказал Каддах, — похоже, неспроста он там появился. Не нравиться мне все это. Прекрати пока пропаганду.
— Хорошо, наверное, мне нужно уходить, учитель?
— Иди с Богом.
— Какие будут указания?
— Пошли доверенного человека в Кабилию, пусть найдет Абу Абдаллаха и скажет, что я жду его здесь.
— Будет сделано, учитель.
— Иди и будь осторожен.
Ибрахим поклонился и вышел из комнаты.
* * *Оставшуюся часть дня Имран слонялся по городу. Когда солнце побагровело и опустилось к западу, он пошел к северным воротам. Там царило оживление, люди толпились у выхода, где полицейские проверяли каждого, кто пересекал ворота. Имран увидел начальника полиции, сидевшего на лошади и возвышавшегося над толпой. По тому, как изменилось выражение его лица, Имран понял, что он замечен.
— Не подавай виду, — сказал кто-то рядом. Имран скосил глаза и узнал Ибрахима.
— Незаметно следуй за мной, — приказал даи, — что-то мне все это не нравится.
Имран повернулся и вслед за Ибрахимом стал выбираться из толпы. Сахиб аш-шурта, наблюдавший за этой немой сценой, сделал знак рукой Бахтияру, который достал свисток и выдал несколько коротких трелей. Тотчас из ближайшего переулка появился отряд полиции, который рассыпался по площади в разрозненное кольцо. По следующему свистку цепь полицейских стала сужаться, сжимая круг.
— Закрыть ворота, — скомандовал начальник полиции.
Стоявший у стремени мухтасиб бросился выполнять приказание. Цепь полицейских сомкнулась, оставив лишь небольшой выход из круга. Увидев это, Ибрахим схватил Имрана за руку и сказал:
— Слушай внимательно! Если меня схватят, пойдешь в Кабилию, к племени Котама. Найдешь Абу Абдаллаха и скажешь, что тот, кто его послал находиться в Сиджильмасе. Ждет, когда за ним придут. Запомнил?
Имран кивнул.
— А теперь иди вперед, — Ибрахим подтолкнул неофита в спину.
Имран перестал сопротивляться течению толпы и вскоре оказался у выхода из оцепления, где два инспектора внимательно осматривали проходящих людей. Только один из них стал расспрашивать Имрана, как полицейский, стоящий рядом, вскричал:
— Это убийца. Я его знаю, он бежал из тюрьмы!
Имран толкнул инспектора и бросился бежать. Но его догнали, повалили на землю и принялись избивать ногами. Сразу наступила тишина. Кто со страхом, кто с любопытством, люди смотрели, как корчится на земле человек, пытаясь увернуться от ударов. Затем избитого Имрана связали и, подталкивая тупыми концами копий, погнали в участок.
Наблюдавший за происходящим Ахмад Башир подъехал ближе и приказал, указывая на Ибрахима.
Этот человек был с ним. Арестуйте сообщника.
* * *— Сахиб аш-шурта и катиб дивана тайной службы халифа ал-Муктафи, громогласно доложил хаджиб и впустил названных лиц в аудиенц-зал.
После формул благопожелания, установленных этикетом, Абу-л-Хасан достал из рукава конверт из черного дибаджа,[57] завязанный шелковым черным шнуром, с печатью и протянул его со словами:
