Эмилия Прыткина - Свадебный переполох
Пигливанян-младший тем временем ковырялся вилкой в зубах и сверлил Арусяк глазами, бабка Арусяк робко посматривала на Аннушку, которая, в свою очередь, отнюдь не робко, а очень даже строго смотрела на мужа. Арусяк закусила губу и задумалась. С фантазией у нее все было в полном порядке; выкидывать номера и доводить всех до истерики Арусяк любила еще со школьной скамьи. Но сейчас ей почему-то ничего не приходило в голову.
В это время папа Пигливанян прямо из розетки лопал черную икру ложками и запивал дорогущим армянским коньяком, который Петр Мурадян принес из ресторана. Мама Пигливанян тоже налегала на икру, периодически пристально поглядывая на будущую невестку. А восьмидесятилетняя бабушка Арусяк, гостившая у сына уже вторую неделю и прожужжавшая бедной внучке все уши страшными рассказами о том, как та останется старой девой и помрет в гордом одиночестве, изнывая от жажды, потому что некому будет подать стакан воды, закурила сигаретку, закашлялась и на правах главы семьи произнесла речь.
– Мы еще подумаем, отдавать вам нашу Арусяк или нет, – гордо сказала она, подняв вверх скрюченный указательный палец. – Вот в мое время мужчина, чтобы заслужить девушку, должен был принести в жертву барана, а лучше нескольких.
– Мама, ты все путаешь. Жертвоприношение совершают во славу Бога, если человек избежал опасности: это называется матах, – прошептал Петр.
– М-да? – удивленно вздернула бровь бабушка. – А какая разница? Но ведь что-то жертвуют, я точно помню. Во всяком случае, отец твой покойный так поступал. Помню – резали барана во дворе, ты еще маленький был, бегал вокруг.
– Его резали потому, что я чуть не попал под поезд. – Папа стал нервно барабанить пальцами по столу.
– А-а-а, ну да, ну да, но все равно что-то принести должны, просто так невесту не отдают, – уверенным тоном сказала бабушка и посмотрела на маму Пигливанян.
Тем временем Арусяк стала ерзать на стуле, почувствовав, что кто-то прыгает по телу под платьем и неприятно покусывает ее. Сначала этот кто-то прыгал в районе живота, и Арусяк незаметно опустила руку и стала чесать живот, потом неизвестный кто-то перебрался на внутреннюю часть бедра. Пришлось кое-как расставить ноги под столом и дотягиваться рукой до ляжки. Акоп Пигливанян подозрительно посмотрел на Арусяк и улыбнулся. Арусяк улыбнулась в ответ.
– А чем занимается ваш сын? – поинтересовалась Аннушка.
– Да пока ничем, так, помогает мне в цеху, сапожничает. Но это ничего, вот женится, образумится, дети пойдут, встанет на ноги, – заверил отец Пигливанян.
– А вот, помнится мне, твой дед, Арусяк, – сказала бабушка, обращаясь к внучке, – приехал за мной на коне и увез в свое село. Мы чуть не упали по дороге. Конь споткнулся. Да, а потом Погосик родился, такой противный родился, весь синий, я так плакала. Он так много в детстве какал, животик у него болел! – закричала она на всю комнату, наклонившись к внучке.
– Мама, съешь еще шашлыка, – предложил папа, опасаясь, что бабушка ляпнет что-нибудь лишнее или, что еще хуже, – выдаст страшную семейную тайну: как маленький Погосик накакал в парадный картуз своего отца, который тот прикупил по случаю своего назначения на пост главы сельсовета.
– Ага, ага, сейчас, – закивала головой бабушка.
– Я на минутку отойду, – улыбнулась Арусяк и пошла в ванную комнату, чувствуя, что наглый кто-то перебирается на грудь.
В ванной она стащила с себя платье и стала рассматривать его. В платье ничего не оказалось. Арусяк осмотрела себя в зеркало, и тут взгляд ее упал на флакон с пеной для ванны. Подленько улыбнувшись, Арусяк втиснулась в платье, капнула на язык несколько капель густой жидкости и вернулась в комнату.
Петр Мурадян вовсю расхваливал дочь и как бы между прочим намекал дорогим гостям на то, что она – единственная наследница всего его состояния. Гости слушали и кивали головами. Арусяк поковырялась вилкой в тарелке, набрала в рот сока и приготовилась пускать слюни с пузырями, изображая из себя, мягко говоря, не очень здоровую девушку. При каком недуге появляется пена у рта, Арусяк толком не знала, но помнила, что это верный признак какого-то психического заболевания. Прикинув, что вдобавок можно эффектно закатить глаза, забиться в конвульсиях и таким образом отбить у Пигливанянов желание родниться с идиотами, Арусяк уж было собралась пошлепать губами и пустить первую порцию смеси сока и пены для ванны, как вдруг кто-то противный снова стал бегать по внутренней стороне бедра, забрался в трусы и стал щекотать Арусяк. Бедная девушка начала елозить на стуле, потом незаметно опустила руку и попыталась почесаться, но в ту же самую минуту еще кто-то стал щекотать и покусывать ее, причем весьма болезненно, в районе груди, потом в районе шеи. Арусяк не выдержала и стала усиленно чесаться и ойкать. Сок с моющим средством, успевшие образовать во рту хорошую пену, вырвались наружу мыльными пузырями, Арусяк поперхнулась и закашлялась.
Петр испуганно посмотрел на дочь и прошептал:
– Арус? Ты что, доченька?
– Извините. – Арусяк булькнула пеной и побежала в ванную комнату, где стащила с себя платье, почистила зубы, после чего натянула любимые джинсы и футболку и улизнула в свою комнату.
Петр, который так и не понял, что произошло с дочерью, попытался как-то разрядить атмосферу и предложил гостям пройти в сад.
– Да нет, мы, пожалуй, пойдем уже, – испуганно сказал отец Пигливанян.
Гости засуетились, быстренько собрались и удалились.
После их ухода Аннушка закатила такой скандал, что даже старой глуховатой бабке Арусяк пришлось затыкать уши.
– Ты что? Ты в своем уме? Да чтобы я свою красавицу за такого урода отдала? Да ему уже под сорок, а он еще ничего в своей жизни не сделал! Ты смерти моей хочешь? – вопила она, бегая по комнате и заламывая руки.
– Твоя дочь тоже хороша, что это за шутки – пускать пузыри и чесаться? У нее что – чесотка? – заорал Петя.
– Это не чесотка, это блохи, они теперь по корзине прыгают! – завизжала Аннушка, выскакивая из ванной комнаты с платьем в руках.
Бабка Арусяк вжалась в кресло и жалобно посмотрела на сына. Весь остаток вечера семейство провело, изучая трех блох, которых Аннушка вытрясла из платья и посадила в баночку. Блохи скакали внутри закупоренной банки, доживая свои последние часы. Как они оказались в платье, оставалось загадкой и, возможно, осталось бы навсегда, если бы Аннушка не посмотрела на свекровь и не поинтересовалась, зачем та сегодня в полдень, напялив на свой длинный нос очки, лазила на корточках по саду и что-то искала в траве.
– Сережку искала, я сережку потеряла, из левого уха сережку, – выпалила свекровь.
– Мама, у тебя уши не проколоты, – удивился Петр.
Бабка Арусяк призадумалась и сочинила новое объяснение своего странного поведения: она проверяла, правильно ли посажена газонная трава. И только через час припертая к стене старушка призналась, что ползала по земле в поисках блох. Правда, в траве насекомых не оказалось, и тогда она встала возле забора и стала поджидать соседского мальчика, который вот-вот должен был вернуться из школы. Бабка заплатила мальчику пять рублей и через два часа заполучила баночку из-под майонеза, в которой прыгали блохи.
– Зачем они тебе понадобились? – пожал плечами Петя.
– На шею сажать, кровь пить. Полезно это: сажаешь блоху на шею – она у тебя всю плохую кровь выпивает, а у меня шея болит, – не растерялась старушка и в доказательство своих слов повертела шеей, делая при этом страшные гримасы.
– Я бы сказала, что у нее болит, – плюнула Аннушка, догадавшись, что свекровь специально напустила блох в платье невестки, не зная, что оно достанется внучке.
– А что? А зачем она мне в суп соды насыпала? Я потом всю ночь в туалете сидела, а я человек больной, старый. – Старушка сделала вид, что пустила слезу, стала интенсивно тереть глаза, посматривая то на сына, то на невестку.
– А ну вас. – Петр махнул рукой и ушел в свою комнату.
Попытка сосватать дочь не удалась, но Петр не отчаивался. Через пару дней за ужином он заявил, что отправляет дочь в армянское общество, которое недавно открылось в Харькове, и уже внес первый членский взнос. В следующую субботу Арусяк пошла на собрание общества. Там ей не понравилось сразу, хотя бы потому, что прямо возле входа она лицом к лицу столкнулась с Акопом Пигливаняном, который тоже пришел искать счастья. Увидев Арусяк, Акоп шарахнулся от нее и быстренько улизнул в неизвестном направлении. Арусяк хмыкнула и пошла в аудиторию, в которой и проходило собрание.
Аудитория набилась под завязку. Арусяк даже и не ожидала, что в ее городе столько армян. Как выяснилось позже, в основном это были недавно приехавшие армяне, которые, собственно, и организовали это общество для того, чтобы поддерживать связь друг с другом, развивать и укреплять армянские традиции в городе Харькове, а попросту говоря, знакомить и женить своих детей. Прекрасные армянские девушки стреляли глазками и одновременно краснели, гордые армянские юноши осматривали девушек и улыбались, а Арусяк сидела как дура и думала о предстоящих экзаменах.
