Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико

Облегченно вздохнув, я побрела в свою комнату. В ней ничего не было, за исключением голого матраса в углу. У меня не было ни простыней, ни одеял; может быть, я смогу на время взять что-нибудь у Октавио, когда он вернется. Я обнаружила, что в комнате есть встроенный платяной шкаф. Вешалок в нем не было, так что с распаковкой одежды мне пришлось подождать. Я сложила свои книги в стопку у стены и запихнула чемодан в шкаф.

Воспользовавшись одиночеством, я с удовольствием приняла долгий-предолгий душ. От чистоты ванной у меня поднялось настроение; впервые за несколько месяцев я не видела необходимости надевать в душ вьетнамки. Однако мускусный аромат дезодоранта Октавио напоминал мне о том, что я стою в душе у привлекательного мужчины, с которым я едва знакома.

Я огляделась в поисках его шампуня, поскольку свой забыла в отеле. Но, когда увидела его, передумала. Это была маленькая и дорогая на вид серебристая бутылочка. Это подтверждает мои подозрения, радостно подумала я. И не смогла удержаться и не посмотреть, какую еще косметику он держит в ванной.

Ничего поистине драматичного я не обнаружила. Однако созерцание себя самой в зеркале при естественном свете меня не воодушевило.

Закрывая дверь своей первой мексиканской квартиры, я больше не чувствовала себя туристом. Теперь я жила в компании с настоящим мексиканцем в настоящем мексиканском районе, о котором знать не знали ни подвыпившая молодежь с рюкзаками, ни облаченная в одинаковые спортивные костюмы рать туристов среднего возраста.

Я медленно брела по улице мимо площади с танцующим фонтаном. Может быть, я найду поблизости супермаркет? Но о приготовлении еды все равно речи не могло быть. Единственной утварью на кухне у Октавио был большой плакат с «Пинк Флойдом» и почти не используемая раковина. Интересно, чем он питается?

Мои размышления прервал запах жареного мяса и тортильи. Я перестала смотреть себе на ноги, подняла взгляд и обнаружила, что следующие три квартала превратились в один огромный ресторан. Тротуары были оккупированы множеством неистовых торговцев, жарящих и помешивающих еду, крича прохожим: ¡Gtiera! ¡Gtiera! ¡Tacos de bistec, suadero, longaniza, lengua, pastor! («Чего бы вы хотели?»)

Я попыталась игнорировать торговца такосами. Его ларек был особенно чудовищным с точки зрения человека, привыкшего к западным мясным лавкам. Отвратительные части туш животных, такие как рыла и разные внутренности, бросались в чан с булькающим свиным жиром. Ну, по крайней мере, здесь можно было понять, какое мясо ты ешь. Панчито рассказывал мне, что некоторые торговцы такосами жульничают, используя мясо бродячих собак.

— Ты поймешь, что ешь собаку, если тако стоит меньше, чем мясо, – предостерег он меня.

И это был не просто городской миф; Бакс уверял меня, что то и дело в газетах уличают то одного, то другого торговца в том, что они готовят собачье мясо.

Очередь из голодных мужчин с соседней стройплощадки ждала, весело переговариваясь. Торговец такосами сказал мне что-что, чего я не поняла, и все засмеялись.

— Я не понимаю, – сообщила я. – Можете повторить?

И он повторил очень медленно:

— Для белой девушки – бесплатно. Чего желаешь?

— Спасибо, но мне ничего не нужно. Может, в следующий раз, – сказала я, надеясь, что мне никогда не придется воспользоваться его предложением.

За соседним прилавком стояла команда полных женщин средних лет в гофрированных фартуках на обильных грудях. Они что-что помешивали в промышленных размеров котлах, издававших пряные ароматы. Это был comida corrida – своеобразный мексиканский фастфуд, когда вам подают одно заранее приготовленное блюдо с супом, хлебом, салатом или рисом, а потом еще десерт, и все это примерно за три бакса. Это был более разумный выбор, нежели такосы. Однако в прошлый раз, когда я пыталась съесть comida corrida, я не смогла осилить даже основное блюдо, и стряпуха расстроилась:

— Что не так? Вам не понравилось?

— Понравилось, но для меня это просто слишком много… – попыталась объяснить я, пока она сердито убирала мою тарелку. Мне не хотелось снова повторять подобный опыт.

Дальше был ларек с тортасами. В отличие от испанских тортасов, это не омлет, а сэндвич. Это поджаренная на решетке и завернутая в рулет лепешка с мясом, чили, обжаренными в масле бобами, сыром и авокадо.

Я села к стойке и попросила молодого человека в белом остроконечном поварском колпаке сделать мне тортас с куриной грудкой.

— Так тебе нравятся мексиканские тортас, güera? – Он улыбнулся мне, а потом отвернулся и подмигнул своему коллеге с большими зубами, который уже бросал курицу на решетку.

— Да, я их очень люблю, – ответила я.

Они переглянулись между собой и ухмыльнулись. Похоже, у меня всегда проблемы с тем, чтобы купить тортас. В прошлый раз, когда я пыталась это сделать, я перепутала слова abogado и aguacate и попросила продавца положить в мой сэндвич побольше адвокатов. Тот странно смотрел на меня, пока я не показала на авокадо. Он взглянул на авокадо, потом на меня и забился в конвульсиях от хохота. Что же я могла ляпнуть на этот раз?

— Ты пробовала тортас с сосиской и яйцами? – спросил большезубый парень, все еще улыбаясь.

— Нет, я не люблю сосиски и яйца, – сказала я ему.

— О, ну ты хоть пробовала их? – не унимался он.

— Ну… нет.

Его лицо начало наливаться розовым.

— Дело в том, güera, – доверительно сообщил он, протягивая мне тортас, – что тут у нас есть очень хорошие сосиски!

— Ладно, может быть, завтра я попробую с сосиской, – ответила я.

— Хорошо, – сказал он, – завтра я буду тебя ждать.

Толком я этого уже не расслышала, потому что схватила тортас и устремилась в сторону парка. Похоже, что цель всей моей жизни здесь – служить посмешищем для местных жителей.

Подумать только, я потратила столько лет в университете, заучивая таблицы неправильных глаголов, постигая разницу между изъявительным и сослагательным наклонением, и до сих пор испытывала серьезные затруднения, когда дело касалось покупки сэндвича.

Испанский никогда не был моим любимым предметом. По сути, я бросила им заниматься еще на втором курсе, когда поняла, что из-за него снижается мой средний балл и, сколько бы часов я на него ни потратила, со сколькими испаноязычными парнями ни пыталась подружиться, у меня никогда не получается блеснуть. Я была знакома с колумбийцем, торговавшим орехами в «Глиб маркетс», и с целой командой эквадорских уборщиков в торговом центре «Бродвей». Я даже встречалась как-то с великолепным, но до опасного темпераментным студентом-чилийцем, но в итоге я всегда слишком робела, чтобы разговаривать с ними по-испански.

В тот же вечер, пока я искала костюм, достаточно чистый для того, чтобы надеть его в первый день на новой работе, в гостиной хлопнула дверь: вернулся Октавио. Я осталась в комнате, чтобы дать ему возможность спокойно насладиться «возвращением домой». Но он сразу заглянул ко мне.

— Привет, мне не помешало бы выпить, – сказал он с усталым видом. – Хочешь, пойдем вместе?

Я хотела. Но сначала мне нужно было решить срочную проблему.

— Октавио, у тебя есть утюг?

Он озадаченно посмотрел на меня:

— Мне гладят одежду в доме у моей матери.

— А… тогда не беспокойся.

Мы пошли в mezcalaria, которая находилась через дорогу, и нашли места на улице.

— Что же это за семейный обед, после которого требуется крепкая выпивка, чтобы прийти в себя?

— Да знаешь ли, все как обычно. Волосы у меня слишком длинные, мне уже под тридцать, к этому времени мне уже следовало бы быть женатым, что я делаю в музыкальной индустрии?.. Иногда я не понимаю, зачем я вообще вернулся в Мехико.

Мне и в голову не приходило, что у такого необычного человека, музыканта, может быть такая консервативная семья. А он продолжал говорить о своих проблемах с отцом, для которого стало ударом то, что сын отказался от дипломатической карьеры. Я заподозрила, что сексуальная ориентация Октавио тоже вызывала у родственников вопросы.

— Ладно, расскажи о своей семье. Какие они?

Я рассказала, что у меня совершенно не консервативная семья: мои родители работали в СМИ, и отец получил некоторое признание как редактор лондонского скандально известного альтернативного журнала. Он до сих пор время от времени с удовольствием принимал участие в полемических передачах, где клеймил консьюмеризм и внешнюю политику Америки. Мы с моей младшей сестрой Анжеликой выросли в Голубых горах под Сиднеем, в доме на холме, где по саду прыгали кенгуру.

Разговор плавно перешел от семейных дел к теме еды. Я рассказала ему о своем опыте питания в уличном ларьке.

— Что? Ты хочешь сказать, что ела что-что, купленное в уличном ларьке? – Он был искренне потрясен. – Ты хоть знаешь, как это опасно? Мясо целый день лежит на солнце… Там сплошная сальмонелла и нечистоты. В самом деле, на улице никто никогда не ест…