Анна Гавальда - Просто вместе
— Что он сделал? — прошептала наконец Камилла.
Господин Доутон спрятал улыбку в кудлатой бороде и продолжил как ни в чем не бывало:
— Он сделал невероятное. И ты никогда не догадаешься, что именно… Он решил замолчать навсегда. Навсегда, понимаешь? Поклялся, что ни одно слово не слетит с его уст! Ему были противны окружающие, в угоду маньчжурам отрекавшиеся от своих традиций и веры, и он больше не желал с ними общаться. Пусть отправляются к дьяволу! Все! Эти рабы! Эти трусы! И тогда он написал слово Немой на дверях своего дома, а если кто-то все-таки пытался с ним заговорить, он раскрывал перед лицом веер, на котором тоже было написано Немой, и махал им во все стороны, пока его не оставляли в покое.
Девочка слушала как завороженная.
— Проблема в том, что никто не может жить, совсем никак не выражая свои мысли, чувства и желания. Никто… Это невозможно… И тогда в голову Чжу Да — ему, как всем людям, тебе и мне в том числе, было что сказать — пришла гениальная мысль. Он отправился в горы, подальше от предавших его людей, и начал рисовать… Отныне, решил Чжу Да, именно так он будет самовыражаться и общаться с остальным миром — через рисунки… Хочешь посмотреть?
Он снял с полки большой черно-белый том и положил книгу перед Камиллой.
— Взгляни, как прекрасно… И как просто… Всего одна линия и перед тобой… Цветок, рыба, кузнечик… Посмотри на эту утку, какая она сердитая, и на горы в тумане… Обрати внимание, как он изобразил туман… Так, словно это сплошная пустота… А эти цыплята? Они такие милые, что хочется их погладить. Его тушь подобна пуху, она нежна…
Камилла улыбалась.
— Хочешь, я научу тебя так рисовать? Она кивнула.
— Так хочешь?
— Да.
Когда все было готово, и он показал ей, как держать кисточку, и объяснил всю важность первого штриха, Камилла впала в задумчивость. Она не совсем поняла своего учителя и считала, что рисунок должен быть выполнен в одну линию, не отрывая руки от бумаги. Это было невозможно.
Она долго думала, какой сюжет выбрать, оглядывалась вокруг себя и наконец протянула руку к листу.
Она провела длинную волнистую линию, нарисовала выпуклость, клин, еще один, повела кисточку вниз зигзагообразным движением и вернулась к первой волнистой линии. Учитель не смотрел в ее сторону, и она смухлевала: оторвав кисточку от бумаги, добавила к рисунку жирную черную точку и шесть маленьких штрихов. Она предпочла ослушаться — нельзя же было оставить кота без усов.
Малкольм, послуживший ей моделью, по-прежнему спал на подоконнике, и правдолюбка Камилла закончила рисунок, заключив кота в тонкий прямоугольник.
Она встала и отправилась гладить Малкольма, а когда обернулась, заметила, как странно, почти зло, смотрит на нее учитель.
— Это ты нарисовала?
Значит, догадался, что она несколько раз отрывала кисточку от бумаги… Она наморщила нос.
— Так что, Камилла, это ты нарисовала?
— Да…
— Иди сюда, прошу тебя.
Она подошла, несколько смущенная, и села рядом.
Он плакал.
— То, что ты сделала, просто великолепно… Кажется, что твой кот вот-вот замурлычет… Ох, Камилла…
Он достал огромный, в пятнах краски, носовой платок и шумно высморкался.
— Слушай меня внимательно, детка. Я всего лишь старик, да к тому же плохой художник, но ты должна выслушать меня очень внимательно… Я знаю, жизнь у тебя не слишком простая, полагаю, тебе не всегда бывает уютно дома, и мне сказали о твоем папе, но… Нет, не нужно плакать… Вот, возьми мой платок… Есть одна вещь, которую я просто обязан тебе сказать: когда люди перестают разговаривать, они сходят с ума. Я не рассказал тебе, что Чжу Да сошел с ума и стал несчастным… Ужасно, ужасно несчастным и совсем, совсем сумасшедшим. Он снова обрел мир в душе только к старости. Ты ведь не станешь ждать, пока состаришься, правда? Пообещай мне, что не станешь. Ты очень одаренная девочка. Самая талантливая из всех моих учеников, но это ничего не значит, Камилла… Ничего не значит. Сегодняшний мир не такой, каким был во времена Чжу Да, и ты должна снова начать говорить. Обязана, понимаешь? Иначе они запрут тебя с настоящими сумасшедшими и никто никогда не увидит твоих чудесных рисунков.
За ней пришла мать, и разговор прервался. Камилла встала и произнесла хриплым срывающимся голосом: — Подожди меня… Я еще не собрала вещи…
Однажды она получила по почте небрежно упакованную бандероль, к которой была приложена записка:
Здравствуйте,
Меня зовут Эйлин Уилсон. Мое имя наверняка ничего вам не говорит, но я была другом Сесила Доутона — когда-то он учил вас рисовать. Я имею грусть сообщить вам печальная новость — два месяца назад Сесил покинул нас.
Я знаю, что вы цените то, что я скажу вам, что мы похоронили его в окрестностях Дартмура, которого он любил, на кладбище с очень красивым видом (извините мой французский). Его кисти и краски я положила с ним в могилу вместе.
Перед смертью он просил меня послать вам это. Я уверена, что он будет иметь много радости, если вы будете рисовать ими и подумать о нем.
Эйлин У.
Камилла не смогла удержаться от слез при виде китайской туши и кисточек своего старого учителя — тех самых, которыми она сейчас рисовала…
***
Заинтригованная официантка подошла забрать пустую чашку и бросила взгляд на скатерть. Камилла нарисовала заросли бамбука. Стебли и листья бамбука рисовать труднее всего. Лист, маленький, трепещущий на ветру листок, требовал от этих мастеров многолетнего труда, иногда целой жизни… Используй контрасты. У тебя всего одна краска, но ты можешь выразить все что угодно… Соберись. Если хочешь, чтобы я однажды выгравировал тебе личную печать, сделай эти листья еще более невесомыми…
Дешевая бумажная скатерть коробилась, тушь впитывалась слишком быстро.
— Вы позволите? — спросила девушка.
Она протягивала Камилле пачку чистых скатертей. Камилла отодвинулась, положила сделанный рисунок на пол. Старичок разохался, официантка на него прикрикнула.
— Что он говорит?
— Он злится, потому что не видит, что вы рисуете…
Она добавила:
— Это мой двоюродный дедушка… Он парализован…
— Скажите, что следующий рисунок я сделаю для него.
Девушка отошла к бару и произнесла несколько слов по-китайски. Старый дядюшка успокоился и строго посмотрел на Камиллу.
Она долго вглядывалась в его лицо, а потом нарисовала на всей поверхности скатерти похожего на старика веселого человечка, бегущего вдоль рисового поля.
Она никогда не была в Азии, но изобразила на заднем плане гору в тумане, сосны, скалы и даже маленькую хижину Чжу Да на мысу. Она одела своего героя в каскетку с надписью «Nike», спортивную куртку и традиционную набедренную повязку, добавила брызги воды, рассыпающиеся из-под босых ног, и преследующих его мальчишек.
Она отодвинулась, чтобы оценить свою работу.
Многие детали ей не понравились, но старик выглядел счастливым, по-настоящему счастливым, и тогда она подложила под скатерть тарелку, открыла баночку с красной киноварью и поставила свою печать справа в центре. Встала, освободила стол старика, вернулась за своим рисунком и разложила его перед ним.
Он не реагировал.
«Приплыли, — сказала она себе, — видимо, я что-то напортачила…»
Когда его внучатая племянница вернулась с кухни, китаец издал протяжный жалобный стон.
— Мне очень жаль, — сказала Камилла, — я думала, что…
Официантка жестом остановила ее, достала очки с толстенными стеклами и надела их старому китайцу прямо под кепку. Он наклонился, сохраняя важность, и вдруг засмеялся. Детским смехом, звонким и веселым. Потом вдруг заплакал и снова засмеялся, раскачиваясь из стороны в сторону и скрестив руки на груди.
— Он хочет выпить с вами сакэ.
— Супер…
Девушка принесла бутылку, он закричал на нее, она вздохнула, снова ушла и вернулась с другой бутылкой в сопровождении остальных членов семьи — пожилой дамы, двух мужчин лет по сорок и подростка. Все смеялись, кричали, кланялись и что-то возбужденно лопотали. Мужчины хлопали ее по плечу, а паренек на спортивный манер шлепнул ладошкой по ее ладони.
Потом каждый вернулся на свое рабочее место, а внучка старика поставила на стол два стаканчика. Китаец поклонился, выпил сакэ и тут же снова налил.
— Предупреждаю, сейчас он расскажет вам всю свою жизнь.
— Меня это не пугает, — успокоила ее Камилла, — Ух… надо же, как крепко!
Официантка рассмеялась и удалилась.
Они остались вдвоем. Старик стрекотал, Камилла внимательно слушала и только кивала, когда он жестом спрашивал, можно ли ей налить.
Она с трудом поднялась, собрала вещи, прощаясь, несколько раз поклонилась старику и застыла у входа. Дверь не желала открываться, и официантке пришлось ей помочь.
