Амели Нотомб - Словарь имен собственных
Воздух пробивался сквозь ледяной панцирь, избавляя статую от удушья. Ее захватывало потрясающее, сверхчеловеческое упоение борьбой с кем-то неизвестным – с неведомым ангелом, со снегом, с самою собой? – и удивительный покой, настолько глубока была се решимость принять свою судьбу.
Зато у снеговика дела шли совсем худо. Рассеянная и мало убежденная в необходимости подобных экспериментов, Розелина никак не могла сохранять неподвижность. К тому же вертикальная поза плохо способствовала превращению в снежную скульптуру и покорности судьбе.
– Неправда, совсем он не заледенел. Я же разгребла его руками!
– Да? Значит, я слишком ослабела от холода, вот и все.
Она сказала это с такой восхитительной небрежностью, что потрясенная Розелина спросила себя, уж не симулирует ли ее подруга. Но нет, она и вправду вся синяя. Ведь не может же человек так ловко притворяться мертвецом!
Плектруда встала на ноги и благодарно взглянула в небо.
– Это потрясающе – то, что со мной случилось!
– Сумасшедшая! Неужели тебе непонятно, что, если бы не я, ты бы уже была на том свете?
– Да, конечно. Спасибо, ты меня спасла. Так даже еще прекраснее.
– Что тут прекрасного?
– Всё!
Девочка в радостном возбуждении вернулась домой; приключение окончилось тяжелой простудой.
Розелина подумала, что Плектруда еще дешево отделалась. Восхищение подругой не мешало Розелине считать ее слегка тронутой: вечно та превращала свою жизнь в спектакль, вечно ее тянуло к чему-то возвышенному и героическому, к смертельной опасности, от которой могло спасти только чудо.
Розелина так никогда и не избавилась от подозрения, что Плектруда нарочно медлила под снежным саваном; зная характер своей подружки, она понимала, что если бы та выбралась из-под снега самостоятельно, вся эта история показалась бы ей куда менее захватывающей. В угоду своим эстетическим представлениям Плектруда ждала, чтобы ее спасли. И Розелина спрашивала себя: неужто Плектруда готова была умереть, лишь бы не разрушить свой героический образ?
Разумеется, Розелина не могла бы определить, на чем основаны ее подозрения. Временами она пыталась доказать себе обратное: «В конце концов она ведь позвала меня на помощь. Будь она действительно сумасшедшей, она бы не закричала».
Но за этим последовали другие весьма странные случаи, которые крайне озадачивали Розелину. Например, когда они вместе ждали автобуса, Плектруда выходила на проезжую часть и не двигалась с места, даже когда мчавшиеся машины чуть не задевали ее. Тогда Розелина силой втаскивала подругу на тротуар. И в этот миг маленькая танцовщица просто сияла от счастья.
Розелина не знала, что и думать. Эти эскапады выводили ее из равновесия.
Однажды она решила не вмешиваться и посмотреть, что из этого выйдет. А вышло вот что.
Тяжелый грузовик несся на Плектруду, которая и не собиралась уходить с дороги. Она не могла его не заметить, это было невозможно. И все-таки не трогалась с места.
И тут Розелина увидела, что подруга смотрит ей в глаза. Однако твердила про себя: «Не подойду, не подойду. Пускай отбежит сама».
Грузовик был уже рядом.
– Осторожно! – завопила Розелина.
Но танцовщица стояла неподвижно, не спуская глаз с подруги.
В последний миг Розелина яростным рывком притянула ее к себе.
Плектруда широко улыбалась от счастья.
– Ты меня спасла! – в экстазе выдохнула она.
– Ты что, спятила! – в бешенстве закричала Розелина. – Грузовик мог запросто сбить нас обеих. Тебе хотелось, чтобы я погибла из-за тебя?
– Нет, – удивленно ответила Плектруда, которая явно не допускала такой возможности.
– Ну, тогда не смей больше так делать!
И Плектруда больше никогда так не делала.
Плектруда тысячи раз прокручивала в воображении сцену снегопада.
Ее версия событий коренным образом отличалась от версии Розелины.
На самом деле, она так сжилась со своим искусством, что превращала в балет любой, даже самый мелкий эпизод. Законы хореографии гласят, что трагическое начало присутствует буквально во всем: то, что в обычной жизни кажется чудовищно нелепым, не выглядит таковым в опере и тем более в балете.
«Меня занесло снегом в саду, я покоилась на снежной постели, и снег воздвиг надо мною свой храм; я видела, как медленно растут его стены и своды, я лежала, как изваяние, в соборе, возведенном для меня одной, а потом врата его затворились, и за мной пришла Смерть; сначала она была белой и нежной, потом черной и безжалостной, она уже простерла ко мне руки, но в самый последний миг мой ангел-хранитель успел спасти меня».
Что касается спасения, то ему следовало прийти именно в последнюю минуту – так гораздо красивее. Спасение не на пороге смерти – просто дурной тон.
Розелина так и не узнала, что сыграла роль ангела-хранителя.
Плектруде исполнилось двенадцать лет. Впервые день рождения будил в ней смутную тревогу. До сих пор каждый прибавлявшийся год приносил только радость: еще один повод для гордости, еще один героический шаг к будущему – разумеется, прекрасному. Но двенадцать лет – это рубеж, последний неиспорченный праздник.
Плектруда не хотела и думать о надвигавшемся тринадцатилетии. Это звучало ужасно. Мир тинэйджеров внушал ей отвращение. В тринадцать лет наверняка начнутся неприятности: томления, недомогания, угри, первые месячные, лифчики – короче, мрак.
Двенадцать лет были последним днем рождения, когда еще можно было не опасаться этих кошмаров отрочества. И Плектруда с радостью провела рукой по своей плоской, как доска, груди.
Потом маленькая танцовщица свернулась клубочком на коленях у мамы. Та обняла ее, обцеловала, нашептала множество нежных словечек, погладила – словом, осыпала теми бесчисленными нежными ласками, которые расточают своим дочкам лучшие из матерей.
Плектруда это обожала. Она сладко жмурилась от удовольствия, думая: никакая любовь не сравнится с материнской. Оказаться в объятиях юноши – нет, это ее совсем не прельщало. Быть в объятиях Клеманс – вот истинное счастье!
Да, но будет ли мама так же сильно любить ее, когда она превратится в прыщавую дылду? Этот вопрос ужаснул Плектруду, но она не осмелилась задать его матери.
С той поры Плектруда начала беречь и лелеять в себе остатки детства, словно богатый землевладелец, который долгие годы владел бескрайними угодьями и вдруг, в результате какого-то бедствия, утратил все, кроме одного жалкого клочка земли. И вот, решив побороть злую судьбу, она начала усердно возделывать эту оставшуюся полоску, вкладывая в свои труды всю душу, все силы и заботливо ухаживая за теми редкими цветами детства, которые еще цвели в ее маленьком саду.
Она заплетала волосы в косички или стягивала в хвостики, носила только детские комбинезоны на бретельках, гуляла, прижимая к груди плюшевого медвежонка, садилась на землю, чтобы завязать шнурки кроссовок.
Ей даже не требовалось принуждать себя: она просто следовала своей натуре и делала то, что ей нравилось, сознавая, что через год это будет уже невозможно.
Такие ухищрения могут показаться странными. Но они вполне естественны для детей или совсем еще юных подростков, которые пристально следят за теми, кто опережает сверстников или, напротив, отстает от них, с восхищением или презрением, в равной степени непостижимыми. Все, кто отклоняется от общего стандарта в ту или иную сторону, навлекают на себя враждебность, презрение, насмешки товарищей либо, что бывает гораздо реже, стяжают славу героев.
Войдите в пятый или четвертый класс и спросите у первой попавшейся девочки, сколько ее одноклассниц уже носят лифчик: вас поразит точность ответа.
В классе Плектруды – а это был уже пятый – некоторые девчонки потешались над ее косичками, причем зубоскалили именно те, кому раньше других пришлось надеть лифчик и получить, вместо восхищения, полную порцию издевательств; следовательно, можно было предположить, что за их насмешками скрывается зависть к плоской фигурке танцовщицы.
Отношение мальчишек к преждевременно созревшим обладательницам пышных бюстов было двойственным: они вовсю пялились на них, отпуская в то же время едкие штучки. Впрочем, представители мужского пола на всю жизнь сохраняют эту привычку поносить вслух то, что преследует их воображение, рождая самые безудержные похотливые фантазии.
Первые признаки полового созревания появились именно в пятом классе, внушив Плектруде желание искать убежище в утрированной наивности. Она даже не могла внятно выразить свои страхи, знала только, что, если некоторые из ровесников вполне созрели для «этих вещей», ее они ни в коей мере не привлекают. И она неосознанно стремилась оповестить об этом других, бравируя своим детством.
В ноябре классу объявили о приходе нового ученика.
Плектруда любила новеньких. Взять хоть Розелину – разве та стала бы ее лучшей подругой пятью годами раньше, не будь она новенькой? Маленькая танцовщица всегда легко находила общий язык с новичками, робеющими, кто больше, кто меньше, в чужом окружении.
