Джим Шепард - Рассказы
И вот я подумал: надо жить по принципу самообеспечения. Рассудите сами: раз я на чужой шее не сижу и денег ни на что не трачу, зачем мне их зарабатывать? Разведу себе огород, все дела. А зимой — кролики и олени в лесу не переводятся. Стану заниматься спортом. Читать книжки. Развивать свой интеллект, в отличие от всех этих долбаных кретинов вокруг.
— А кто сказал, что ты на чужой шее не сидишь и денег ни на что не тратишь? — сказала мать, выслушав меня. — Принесу все, положу в холодильник, а через день — хоть шаром покати. Кто его обчищает?
А я ей:
— Кто-кто, твой друг Оуэн. С которым ты телик смотришь.
— Мой? Он не ко мне приходит.
— А я его никогда к себе не приглашал.
— И чего ж он тогда ходит?
— Потому что он лодырь окаянный, вроде меня. Потому что ему больше не к чему себя приспособить.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала она. — Не шуми.
— Не шуми, — сказал я.
— Не шуми, — сказала она. — И эту штуку положи на место.
После «Комфорт Инн» я нигде больше не работал. Я взял отгул на два дня — ездил хоронить бабушку. И мне этот отгул припоминали на каждом шагу. Я вернулся, наступила новая неделя, делаю все, как положено, а они нудят: как же так, никого не предупредил, что не выйдешь, как же так, не предупредил, что придется тебя замещать, подставил нас и свалил. Я работаю, а начальник, вместо того чтобы заняться делом, стоит у меня над душой и отчитывает. В конце концов я ему высказал: вешайте на меня всех собак, всегда пожалуйста, но что же вы свою работу забросили?
Как-то одиноко становится, вот в чем загвоздка. Не должен человек идти по жизни в полном одиночестве, неправильно это. Ненормально. Чем дольше кукуешь один, тем больше дичаешь, а чем больше дичаешь, тем дольше кукуешь один. Замкнутый круг. И просто так этот круг не разорвешь — надо действовать.
В нашем городе жила одна… Дженис звали. Я часто встречал ее в магазине. Начал заводить с ней разговоры, потому что она была вроде как я — тоже старалась поменьше сидеть дома. Я часто выходил то в библиотеку, то в магазин, и Дженис мне где-нибудь да попадалась. Мне показалось, она хороший человек, и, когда я с ней разговаривал, ловил себя на мысли: а почему бы и нет… А почему бы и не пригласить кого-нибудь в ресторан? Поужинать по-людски. Пригласить девушку домой и, может быть, кино посмотреть или еще чем заняться, если моя мать, чтоб ей ни дна ни покрышки, хоть разок отлучится куда-нибудь.
Естественно — везет мне на таких! — Дженис раньше была замужем за полицейским. Но, насколько я понял, теперь она с ним виделась нечасто.
От полицейских мне лучше держаться подальше. Только не хватало, чтобы кто-нибудь пробил мою фамилию по базе данных.
Мать и Оуэн ничего не знали о Дженис. Не знали, что у меня есть доскональный план. Думают, остолоп совсем опустил руки? Нет уж!
Как-то раз в библиотеке я увидел, что она берет три диска с фильмами про Майло и Отиса[8]. Я ей говорю: «Вы, наверно, любите собак?», а она: «Да». Я спрашиваю: «А своя собака у вас есть?» — а она опять: «Да». Я сказал, что у меня тоже есть собака, она спросила, какой породы, я ответил. Прежде чем направиться к выходу, она сказала: «Может быть, увидимся, когда будем собак выгуливать», и я сказал: «Да, может быть».
Два раза я ходил в ее район со своим псом. И оба раза так и не решился подойти к ее калитке и нажать кнопку звонка. Во второй раз стал сам себя понукать вслух, но все равно не решился. А пока я переминался с ноги на ногу, мой пес навалил кучу прямо у калитки.
По лесам я брожу невесть сколько лет, знаю нашу местность, как никто. На краю национального парка, у конца дороги, проложенной лесозаготовителями, — туристы обычно оставляют там свои машины, — я припрятал мешок, армейский вещмешок, а в нем — спальник, два ножа и одна из моих винтовок. Один из ножей — не простой, этакий гибрид топора с мачете. Спрей от мошкары я тоже положил. Получился НЗ для выживания в лесу, в случае чего пригодится. Вещмешок со всем снаряжением я засунул в огромный пластиковый мешок для мусора, чтобы не промок. И все это добро кто-то нашел. И прибрал к рукам.
А купил я снаряжение в Уичита-Фоллз на выставке «Ружья и ножи», я туда двинул, как только уволился из армии. Кое-что уцелело — винтовка 308-го калибра, и «Орел пусты-ни» 357-го, и куча боеприпасов, так что я начал собирать второй мешок. И постарался припрятать его получше.
В пятом классе мы играли в «Захват флага»: две команды, все стараются друг друга засалить, засаленные выбывают, и, когда одна команда начинает брать верх, на поле остается все меньше ребят. В пятом классе кто-то отчего-то выдумал разделиться на команды мальчиков и девочек, и пусть каждый сам решает, к кому хочет попасть в плен. Салить полагалось обеими руками, а я всегда уворачивался и оставался на поле чуть ли не дольше всех. В тот день был страшный холод, девчонки решили, что постараются хотя бы разок одержать победу: главное — меня засалить. Четыре или пять девчонок взяли меня в кольцо, а остальные как с цепи сорвались. И вот Кэти Кили подскочила прямо ко мне, оставалось буквально шаг сделать. Помню, я оскалил зубы, невольно, не мог с собой совладать. А Кэти как увидела, переменилась в лице и не рискнула сделать последний шаг. Другие заорали «Ну что же ты!», но через секунду словно заразились ее ступором, шелохнуться не смогли. Вылупились на меня, точно я — волос в тарелке с супом. Учительница позвонила в колокольчик, а мы — ни с места: стоим, таращимся друг на дружку. Только после того как учительница снова позвонила, мы все пошли на урок.
Все это случилось, наверно, через год, после того как ушел отец. Или через два. Не помню, в каком классе я тогда учился — то ли в третьем, то ли в четвертом. Вроде бы, когда папа с мамой еще могли перешучиваться, они всегда толковали, что я плохо кончу. По крайней мере, потом мать так рассказывала. Неужели кто-то может предсказать судьбу мальчишки, когда ему девять лет? Как-то под Рождество мать сказала, что отец для прикола подарил ей кассету с фильмом «Город мальчиков» — ну, помните, Спенсер Трейси играет священника, а Микки Руни — такого малолетку-блатаря, который берется за ум, когда получает в подарок новую бейсбольную перчатку или чует запах домашнего пирога… такая вот хренотень.
Каждый год на Рождество мать ставила эту кассету в видак. Наверно, это был единственный подарок отца, который она не выкинула на помойку. Она обязательно говорила: «Эй, твое кино показывают». Но фильм ей всегда приходилось досматривать в одиночестве.
Нет, одна сцена мне нравилась: приют, длинные столы, сидят ребята, и какой-то парень говорит Микки Руни, что тут, мол, никого не неволят, и, если он хочет, может остаться католиком или там протестантом. А Руни ему: «А я никто». А парень за словом в карман не лезет: «Ну и оставайся никем, тут это никого не колышет». А другой парень водит его по приюту и говорит, что в ясную погоду отсюда видна Омаха. А Руни: «Да-а? И много вам с этого толку?»
Вроде бы не так уж часто смотрел я это кино, но оно засело у меня в голове. Значит, все-таки часто. Вот вам еще сцена: одного мужика, у которого жизнь не задалась, собираются пристегнуть к электрическому стулу. И он кидается к Спенсеру Трейси: «Святой отец, сколько времени у меня осталось?» А Трейси: «Дэн, вечная жизнь для тебя начнется через сорок пять минут». — «И что тогда?» А Трейси: «Ну-у-у, пара неприятных минут». А мужик: «А после этого — что?» И тогда Трейси говорит: «Дэн, это уже миллион лет остается тайной. Не надейся проникнуть в нее за несколько секунд».
Я хотел бы многое исправить в своей внешности. Но пока не улажу кое-какие проблемы, нечего и пытаться. Что-что, а это я осознаю отлично. Моя жизнь — сплошной стресс. И никто этого не понимает. Я ведь служил в армии, потом работал на двух работах и пытался заниматься сыном, а потом меня вообще зашкалило, непонятно почему: живу у матери, ничего не делаю… Раньше я никогда не жаловался, жил себе и жил, вот только окружающие не понимали: работаю я за двоих, а неприятностей огребаю за четверых. А я что, я ни разу даже слова ни сказал, молчал в тряпочку. Выполнял свои обязанности, вкалывал в две смены и был железно уверен: о чем бы я ни мечтал, жизнь все равно это у меня отнимет.
Между прочим, других такие мысли посещают постоянно. Не только меня. Но верно сказано: одно дело — подумать, совсем другое — совершить.
После того как мой пес навалил кучу у ее калитки, я нигде не встречал Дженис недели три. Рой догадок в голове: она меня избегает, что ли? Или во Флориду уехала? Или умерла. Наконец я написал записку и прикрепил к калитке: КАК НАСЧЕТ ВЫГУЛЯТЬ СОБАК, ЕСЛИ ВЫ ЕЩЕ НЕ РАЗДУМАЛИ? А уже дома спохватился, что не оставил ей свой телефон. А потом спохватился, что не подписался.
Когда шла третья неделя, мой пес наконец-то поднял в национальном парке дикого индюка. Я выстрелил, снес ему крыло. Принес индюка домой. Мать сказала: «Я эту тварь ощипывать не стану». А я: «Я тебе целого индюка принес, а ты кривишься, будто я тебя работать заставляю?» А она: «Не хочу сейчас с тобой препираться» — и опять уткнулась в телик. В общем, выбросил я индюка на помойку, ушел бродить в лес. Потом сообразил, что поступил глупо. Вернулся назад — немаленький крюк, — забрал индюка. Надо его отдать в какой-нибудь благотворительный фонд или в церковь, пусть дети из бедных семей попробуют настоящего мяса. Пусть хоть кому-то будет польза.
