Ричард Бах - Гипноз для Марии
Но если вы не соблюдаете правила, вам не позволят играть.
Правило жизни номер один в пространстве-времени очевидно: необходимо верить в пространство-время.
Всего лишь после нескольких миллиардов установок, касающихся границ четырех измерений, то есть приблизительно когда вам исполняется два дня от роду, подтверждения не заставляют себя ждать. Мы все глубже погружаемся в транс «я беспомощный человеческий детеныш», но становимся Игроками.
А что же с теми, кто передумал, кто решает забрать назад свое согласие с этой планетарной песочной бурей установок? С теми, кто говорит: «Я – личность! Я не ограничен убеждениями этого созданного галлюцинациями мира и не собираюсь делать вид, будто это так».
Эшелон полета две тысячи триста, снизить скорость до двухсот шестидесяти в час. Форбс переустановил свой навигатор. Теперь не Арканзас. Теперь Понка-Сити, Оклахома.
Никогда там не бывал, подумал он; что ж, скоро буду.
Глава девятая
– Где у вас книги по авиации?
Букинистический магазин неподалеку от аэропорта в Понка-Сити выглядит многообещающе, так как, похоже, находился на этом самом месте уже лет восемьдесят.
– То, что у нас есть по авиации, – сказал продавец, – вы найдете… Идите к вывеске «Путешествия» и поверните налево. В конце ряда, с правой стороны.
– Спасибо.
Порывшись на полках, он обнаружил, что у них ничего нет об истории гидроплана – его страсти в настоящее время. Были, однако, три превосходные книги, стояли рядышком: редкое издание старого двухтомника «Техобслуживание самолетов и авиамоторов» Бримма и Богеса, продававшееся чудовищно дешево, по три доллара за книгу, тогда как реально они стоили по сорок, и книга Невила Шюта[5] «Логарифмическая линейка», в которой автор описывал свою жизнь авиаинженера.
Полка была на уровне глаз, и когда он достал все три книги, образовалась солидная брешь. Обычно он пошел бы дальше, но поскольку никуда не спешил, заметил еще одну книгу, втиснутую позади других. Надеясь, что это окажутся «Гидропланы двадцатых годов», он вытащил ее.
Нет, не повезло. Это была книга даже не по авиации: «Энциклопедия артистов эстрады» Винстона.[6]
И тут моментально включилась память: зал, сцена, транс, каменный мешок. Волнуясь, Джейми отыскал в указателе имен единственного шоумена, которого он знал лично:
Сэмюэль Блэк, известный под псевдонимом Великий Блэксмит.
Американский гипнотизер, выступавший на сцене (1948–1988). В середине 70-х Блэк не знал себе равных на этом поприще.
«А что, если мы верим, будто скованы чем-то, чего не существует? – спросил он репортера „Variety“.[7] – И что, если мир вокруг нас – это идеальное зеркало, в котором отражается то, во что мы верим?»
Блэк покинул сцену в 1987, на пике своей популярности.
В статье говорилось, что он экспериментировал с тем, что называл «другие измерения», и что он сделал «…ряд открытий, которые были для меня чрезвычайно интересны, и я решил покинуть свое тело и вернуться в него, оставшись в добром здравии» («Los Angeles Times», 22 июня 1988).
Он был найден мертвым 12 ноября того же года. Причину смерти установить не удалось.
Его вдова Гвендолин (г. р. 1951) – тоже гипнотерапевт по профессии.
Он положил три книги по авиации на прилавок, испытывая чувство вины за цену на Бримма и Богеса, потом протянул «Энциклопедию» продавцу, который, похоже, был и хозяином магазина.
– Она была в разделе «Авиация». Это энциклопедия артистов эстрады.
– Благодарю вас. Простите. Я поставлю ее на место.
Он отложил книгу в сторону.
– По три доллара за эти две и четыре доллара за Невила Шюта. Идет? – словно хотел продать их дешевле.
– Отлично. Он потрясающий автор.
– «Радуга и роза», «За поворотом», «Попечитель из инструментального цеха», – сказал продавец, улыбаясь: у них были схожие вкусы. – Знаете, он написал двадцать три книги. Все его знают как автора «На берегу», но это вовсе не лучшая его книга, – во всяком случае, я так думаю.
Точно, хозяин.
– Знаете, цена на Бримма и Богеса у вас слишком занижена, – сказал Джейми. – Вы продешевили с такой ценой.
Мужчина махнул рукой.
– Сам поставил эту цену. В следующий раз возьму больше.
Они поговорили немного о Невиле Шюте Норвее, писатель, казалось, ожил и был здесь с ними в магазине, его истории убрали барьер между двумя незнакомыми прежде людьми, которых он никогда в жизни не встречал.
Форбс ушел через полчаса с Бриммом и Богесом, «Логарифмической линейкой» и двумя другими книгами Невила Шюта в дешевом издании, которые стоило перечитать, и решил остаться на ночь в Понка-Сити.
Считается ли обманом, думал он, заплатить за книги по цене, которую назначил магазин?
И решил, что не считается.
Глава десятая
В тот вечер Джейми Форбс все еще под приятным впечатлением от встречи со старыми друзьями на страницах старых книг отправился ужинать в ресторанчик при мотеле.
– Добро пожаловать в Понка-Сити, – сказала официантка, широко улыбаясь, чем заслужила щедрые чаевые, еще даже не приняв его заказ. Она протянула ему меню, шепнув заговорщицки: «У нас чудесные салаты».
Он поблагодарил и, когда она отошла, пробежал меню глазами. Оно было обширным, и салаты выглядели неплохо.
– Полагаю, горячий шоколад с тостом.
Он с удивлением поднял голову и встретил еще одну улыбку.
– Мисс Хаммонд!
– Хэллок, – поправила она. – Ди Хэллок. Мистер Форбс, вы преследуете меня?
Невероятно. От завтрака в Норд-Платт их отделяли четыреста миль, и он вовсе не в Арканзасе, как говорил ей тогда, откуда она могла знать, откуда он мог знать…
– Вы добрались автостопом. В Понка-Сити.
– Дальнобойщик. Восемнадцать колес. Три тысячи фунтов поддонов с дёрном из Норд-Платт, способные превратить высохший Понка-Сити в зеленый сад за одну ночь. Дальнобойщики – самые заботливые и обходительные люди в мире. Вы знаете, что у них даже есть Кодекс дальнобойщика?
– Полно, миз Хэллок, этого не может быть! Не могу поверить, что вы здесь!
Она рассмеялась.
– Ладно, меня здесь нет. Так можно поужинать с вами – или мне исчезнуть?
– Конечно, – сказал он, привстав со своего места. – Простите меня. Присоединяйтесь. Как вы…
– Мистер Форбс, здесь нет никакого «как вы…». Это совпадение. Ничего другого вы ведь не собираетесь мне сказать, правда?
А что говорят в подобных случаях? Отрывочные слова, бессвязные фразы, «это невозможно», «такого быть не может», – когда это преспокойно случается в данную минуту, невзирая на то, возможно это или нет.
Он решил ничего не говорить по этому поводу, но его ум сотрясался и грохотал, как пустая птичья клетка, выпавшая из поезда на всем ходу.
Ничего не оставалось, как делать вид, будто все в мире как прежде, хотя было очевидно, что это вовсе не так.
– Она говорит, салаты здесь хорошие.
Ди засмеялась.
О чем она думала, эта исследовательница совпадений?
– Все имеет свою причину, – сказала она. – Я это точно знаю. Все имеет свою причину.
Они заказали салаты, какие-то спагетти, ему было все равно, и сидели молча. Какую причину все имеет?
– Не могу не думать о том, что вы сказали. О том, что установки нас гипнотизируют.
– Если мы их принимаем, – улыбнулась она.
– Когда нам два дня от роду, выбор у нас невелик. А потом бывает уже поздно.
Она покачала головой.
– Вовсе нет. Выбор у нас есть всегда. Мы принимаем, потому что хотим этого. Отказаться от установки никогда не поздно. Разве вы не понимаете, Джейми? Никакой мистики: установка-утверждение-подтверждение. Вот и все, снова и снова. Установки отовсюду, словно через воронку, вливаются в наше сознание при помощи нашего ума.
Потом он решил сказать ей – ох уж эта игра в гипнотерапию – то, в чем он совершенно не был уверен.
– Помните, вы говорили, что, возможно, у нас есть общий друг? – сказал он.
Она подняла на него глаза, кивнула.
– Это правда.
Она улыбнулась в предвкушении.
– И?..
– Сэм Блэк.
Ни удивления, ни шока, улыбка стала нежной.
– Вы знаете Сэма… – сказала она.
Глава одиннадцатая
Джейми Форбс наблюдал за ней, следил за выражением ее лица, старясь постичь, что происходит у нее внутри. Она просто улыбалась, тепло, словно то, что он знал Сэма, означало, что он знал все.
– Как Гвендолин превратилась в Ди? – спросил он.
Если бы он ошибался, вопрос прозвучал бы дико.
Он не ошибался.
– Я не меняла имени, когда мы поженились. Но после того, как Сэм… – снова эта нежная улыбка, – умер, Гвендолин стала Венди, потом наша внучка, дочка Дженнифи, сказала: «Бабуля Ди». Так и повелось, пока я была там с ними.
