Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

Если на момент получения вашего письма автор уже разошлет двести чеков, у вас еще остается шанс. Если ваша фотография чем-то необычна, если у вас потешная фамилия или название города и если вы вложите в письмо конверт с обратным адресом и почтовым штампом, он положит в этот конверт что-нибудь (не деньги!) и отошлет вам, потому что у него нет кабельного телевидения и ему тоже надо как-то развлекаться. Итак[24]. Автор признателен вам за ваше нетерпение перейти наконец к сюжету, к основному тексту книги, к истории. Сейчас все так и будет, ведь вопреки тому, что автор сказал в Г), он собирается представить вашему вниманию примерно сотню страниц гладко льющейся, и не отягощенной рефлексией прозы, которая заставит вас смеяться и грустить, а еще время от времени будет подбадривать. Он начнет свой рассказ в любой момент, когда почувствует: настало время, пробил час, и это добрый час. Он признаёт потребности и чувства читателя, он признателен читателю за то, что времени и терпения у него не навалом, он признаёт, что это хождение вокруг да около, это бесконечное откашливание вполне может показаться — или даже становится — какой-то высокомерной медлительностью, способом поводить читателя за нос, а этого никто не любит. (Или любят?) Так идем же дальше, потому что автор, как и вы сами, хочет двинуться дальше, приступить к сути, окунуться в нее и снова посетить прежние места, потому что перед нами история, которую нельзя не рассказать, ибо она — история смерти и искупления, горечи и предательства. И мы окунемся в ее пучину после еще нескольких признательностей и признаний. Автор хотел бы выразить признательность отважным мужчинам и женщинам, служащим в Вооруженных силах США. Он желает им всего наилучшего и поскорее вернуться домой. Конечно, если им этого хочется. Если им нравится служить там, где они служат, он желает им оставаться там, где они служат. По крайней мере, пока не захочется вернуться домой. В этом случае им надо сразу же возвращаться домой — на первом же самолете. Автор хотел бы также выразить признательность создателям злодеев и супергероев из комиксов, тем, кто придумал или по крайней мере популяризировал сюжет, в котором обычный воспитанный человек в результате несчастного случая превращается в мутанта и, уже став мутантом, движимый странным сочетанием горчайшей обиды и яростной надежды, совершает очень-очень причудливые и глупые вещи, часто — во имя Добра. Тут создатели комиксов, похоже, что-то нащупали. А теперь, в духе поснительной glasnosti, автор хотел бы избавить вас от лишней возни и представить предварительный указатель, включающий в себя около половины содержащихся в книге метафор. (См. след, стр.) Также автор хотел бы признаться в своей любви к преувеличению. И в своей любви к вранью, нацеленному на то, чтобы выглядеть лучше, чем на самом деле, или хуже, в зависимости от его намерений в конкретный момент. Кроме того, он хотел бы признать, что да, он не единственный на свете человек, который лишился родителей и унаследовал от них несовершеннолетнего. Но ему хотелось бы подчеркнуть, что он — единственный такой человек, имеющий контракт на книгу. Он хотел бы выразить признательность блестящему сенатору от штата Массачусетс. И признать за Палестиной статус государства. Заодно признать внутреннюю логику правила немедленного повторного показа острых моментов матчей. Он хотел бы признаться, что и сам прекрасно осведомлен обо всех дефектах и просчетах данной книги и снимает перед вами шляпу за то, что и вы их замечаете. И, если вдуматься, он все-таки хотел бы выразить признательность своему брату Биллу: потому что его брат Билл — прекрасный человек. А также Джеффу Клоски, милосердному и доверчивому редактору этой книги, и помощнику мистера Клоски Николь Грэв, которая переставляет гласные, но во всем остальном очень мила. Кроме того — К. Лейшону, Э. Куинну, Дж. Ле-тему и В. Вида за то, что помогли мне избавиться от страхов, не говоря уж об Адриенне Миллер, Джоне Уорнере, Марни Рекуа и Саре Вауэлл, которым я весьма признателен за то, что они прочли эту книгу еще до того, как она стала читабельной (хотя автор, если вспомнить хорошенько, заплатил Уорнеру сто долларов, а это значит, что выражать ему признательность уже вроде бы необязательно). И еще раз — всем людям, участвующим в этой книге, особенно мистеру К.М.Э., который сам знает, кто он такой. Наконец, автор хотел бы выразить свою признательность работникам и работницам Почтовой службы США, которые делали свою порой неблагодарную работу с огромным апломбом и, принимая во внимание масштаб и размах этого предприятия, — с удивительной эффективностью.

А вот рисунок стэплера:

Неполный путеводитель по символам и метафорам

Солнце = Мать

Луна = Отец

Общая комната = Прошлое

Носовое кровотечение = Распад

Опухоль = Дурное предзнаменование

Небо = освобождение

Океан = смертность

Мост = Мост

Бумажник = Защищенность Отец Прошлое Сословие

Решетка = Эквивалент трансцендентального

Белая кровать = Утроба

Мебель, ковры и т. д. = Прошлое

Мягкий медвежонок = Мать

Тоф = Мать

Озеро Мичиган = Мать Прошлое Покой Хаос Неизвестность

Мать = Смертность

Мать = Любовь

Мать = Гнев

Мать = Рак

Бетси = Прошлое

Джон = Отец

Шалини = Предзнаменование

Скай = Предзнаменование

Я = Мать

Примечание: Использование песни «Джорни»[25] — Как ты захочешь» не соответствует никакому символу.

I

Сквозь маленькое высокое окошко ванной комнаты декабрьский двор серый и какой-то нацарапанный карандашом, а деревья выписаны каллиграфически. Пар из сушилки поднимается над домом и на полпути к белому небу разваливается на части.

В этом доме — фабрика.

Я снова надеваю штаны и возвращаюсь к матери. Иду через прихожую, миную прачечную и захожу в общую комнату. Закрываю за собой дверь, чтобы приглушить грохот ботинок, крутящихся в сушилке.

— Где ты был? — спрашивает мать.

— В ванной, — отвечаю я.

— Ну-ну, — говорит она.

— А что?

— Пятнадцать минут?

— Меньше.

— Даже больше. Что-то разбилось?

— Нет.

— Провалился в дырку?

— Нет.

— Баловался с собой?

— Я стриг волосы.

— Пупок созерцал?

— Ага. Типа того.

— Убрал за собой?

— Ну.

Я не убирал за собой. Повсюду валяются волосы, каштановые каракули затянуло в сливное отверстие, но я знаю, что мать их никогда не увидит. Она не сможет подняться и проверить.

Мать лежит на диване. Сейчас она уже не поднимается с дивана. Всего несколько месяцев назад она еще могла вставать и ходить, гуляла, водила машину и хлопотала по дому. Потом наступил период, когда большую часть времени она проводила в кресле у дивана, но время от времени занималась делами и по случаю выходила из дома. В конце концов она переселилась на диван, но еще какое-то время, хоть и лежала на диване почти весь день, каждый вечер примерно в одиннадцать демонстративно поднималась по лестнице — босая, загорелая до самого ноября, медленно и осторожно шла по зеленому ковру в старую спальню моей сестры. Она спала там уже много лет — комната была розовой, прибранной, над кроватью балдахин, и мать давным-давно решила, что не будет спать с отцом, потому что он все время кашляет.

Но с того вечера, как она последний раз поднялась по лестнице, миновало уже несколько недель. Теперь она лежит на диване, не поднимаясь, днем сидит на нем, ночью спит, в ночной рубашке, до утра не выключая телевизор и укутавшись в ватное одеяло. Все всё понимают.

Большую часть дня и ночи мать, откинувшись на спину, лежит на диване и только поворачивает голову — то в одну сторону, чтобы посмотреть телевизор, то в другую, чтобы сплюнуть зеленую жидкость в пластмассовую кювету. Пластмассовая кювета появилась недавно. До того мать несколько недель сплевывала жидкость в полотенце — это было не одно полотенце, а целый набор, одно все время лежало у нее на груди. Но вскоре мы с моей сестрой Бет усвоили, что полотенце на материной груди — не лучшее приспособление для сплевывания зеленой жидкости: обнаружилось, что зеленая жидкость обладает омерзительным запахом, гораздо более едким, чем можно было ожидать. (Конечно, в том, что она плохо пахнет, ничего удивительного нет, но чтоб так…) А значит, ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы зеленая жидкость оставалась там, загнивала, потом въедалась в ткань махровых полотенец. (Дело в том, что зеленая жидкость на махровых полотенцах застывала и превращалась в твердую корку; отстирать полотенца потом было почти невозможно. Полотенца для зеленой жидкости превратились в одноразовые; даже если мы использовали каждый угол, сгибали и переворачивали, а потом переворачивали и сгибали снова, срок годности каждого полотенца составлял всего лишь несколько дней, и их запасы стремительно таяли, хотя мы совершили набеги на все ванные комнаты, туалеты и гараж.) В конце концов мать стала сплевывать жидкость в пластмассовый контейнер, который достала Бет. Контейнер выглядел так, словно кто-то решил использовать не по назначению деталь комнатного кондиционера, но на самом деле нам дали его в больнице, и, насколько нам было известно, он был специально изготовлен для тех, кто сплевывает много зеленой жидкости. Специально отлитая пластмассовая кювета, кремовая, в форме полумесяца, она была удобна в обращении, и сплевывать в нее было легко. Полулежащему человеку надо держать ее у подбородка, и при желании он, производитель зеленой жидкости, может либо приподнять голову и сплюнуть прямо в пластмассовую кювету, либо дождаться, пока жидкость стечет у него (или у нее) по подбородку и сама попадет в кювету, ждущую наготове. Она была поистине грандиозной находкой, эта пластмассовая кювета-полумесяц.