Герман Кох - Ужин
Я взял бокал шабли, собираясь сделать полный раздумий глоток, прежде чем приступить к осуществлению плана, но тут меня осенила другая мысль. Что этот недоумок сейчас сказал? О Скарлетт Йоханссон? Что-то про «завтрак в постель», про «красотку». Не знаю, как Бабетта относилась к подобным залихватским мужским комментариям, но Клэр всегда вставала на дыбы, когда мужчины принимались обсуждать «аппетитные попочки» или «грандиозные сиськи». Я не заметил ее реакции на Сержево упоминание о завтраке, потому как в тот момент смотрел на него самого, но это было и не важно.
У меня складывалось впечатление, что в последнее время он начинает утрачивать связь с реальностью, ведь он со всей серьезностью полагал, что Скарлетт Йоханссон загорится желанием приготовить ему завтрак. Подозреваю, что он смотрит на женщин примерно так же, как на еду, ежедневную горячую еду. Я наблюдал это и раньше. «Я голодный», — говорил Серж всякий раз, когда хотел есть. Он говорил это и тогда, когда мы гуляли на природе, вдали от цивилизации, или когда мчались по автостраде. «Ясно, — отвечал я тогда. — Но в данный момент еды у нас нет». «Но я же голодный, — настаивал Серж. — Мне надо поесть сию же минуту».
Было что-то печальное в этой тупой решимости, заставляющей его забывать обо всем на свете и нацеленной на одно — утолить голод. В подобные минуты он напоминал животное, наткнувшееся на препятствие, — какую-нибудь безмозглую птицу, упорно пытающуюся вылететь в закрытое окно.
Когда мы наконец отыскивали закусочную, еды ему всегда было мало. Он ел так, словно заправлялся бензином: быстро и энергично прожевывая булочку с сыром или миндальное пирожное, чтобы горючее как можно быстрее достигло желудка, ведь без горючего далеко не уедешь. Длинные трапезы вошли в его жизнь гораздо позже, так же как и увлечение винами, — когда на него вдруг снизошло озарение, что он принадлежит к высшей касте общества; но скорость и энергичность остались прежними — он всегда первым опустошал свою тарелку.
Я бы отдал целое состояние, чтобы хоть одним глазком взглянуть, что творится в их с Бабеттой спальне; однако другая часть моего существа, как раз наоборот, изо всех сил противится столь бредовому желанию и готово выложить не меньшее состояние, чтобы этого избежать.
«Я хочу секса», — наверняка заявляет Серж. А Бабетта жалуется в ответ, что у нее болит голова, что у нее месячные или что сегодня вечером она вообще неспособна думать об этом, о его теле, его руках и ногах, о его запахе. «Но я хочу секса сейчас». Предполагаю, что мой брат занимается сексом подобно тому, как поглощает пищу, что он входит в женщину так же, как засовывает в рот котлету, чтобы на время утолить голод.
— Значит, ты в основном таращился на грудь Скарлетт Йоханссон? — спросил я гораздо грубее, чем собирался. — Или под «шедевром» ты имел в виду что-то иное?
Воцарилась пронзительная тишина. Такого рода тишину услышишь только в ресторанах: когда внезапно обостряется осознание, что вокруг люди, и вдруг отчетливо слышится шелест салфеток и стук вилок за остальными тридцатью столиками, то есть одна-две секунды затишья — и фоновое сопровождение выходит на первый план.
Тишину прервал смех Бабетты; я бросил взгляд на свою растерявшуюся жену, а потом на Сержа: он тоже попытался рассмеяться, но явно неискренне, вдобавок он все еще сидел с набитым ртом.
— Не строй из себя святошу, Паул! — сказал он. — Ну, признай, что она потрясающая цыпа, ты же не слепой!
Я знал, что выражение «потрясающая цыпа» определенно не понравится Клэр. Сама она всегда говорила «красивый мужчина» и никогда «классный мужик». К месту и не к месту употребляемое женщинами в адрес мужчин модное выраженьице «аппетитная задница» слегка ее напрягало. «Это как если бы женщины вдруг все скопом начали курить трубку и плевать на пол», — как-то заметила она.
В глубине души Серж всегда оставался деревенщиной, тем же невоспитанным подростком, которого выгоняли из-за стола за отрыжку и газы.
— Скарлетт Йоханссон весьма привлекательная женщина, — сказал я. — Просто мне показалось, что ее внешность ты счел главным достоинством фильма. Поправь меня, если я неправ.
— Ну, по-моему, этот, как его, англичанин, тренер по теннису, который не в силах был выбросить ее из головы, совсем с катушек съехал. Он даже вынужден был ее убить, чтобы не упустить своего.
— Ну вот! — воскликнула Бабетта. — Зачем ты рассказал, они же еще не смотрели!
И снова тишина. Бабетта перевела взгляд с Клэр на меня.
— Фу, черт, совсем забыла. Вы же как раз видели этот фильм!
11
Теперь мы смеялись все вчетвером — момент разрядки. Слишком расслабляться, однако, не стоило, следовало сохранять бдительность. Дело в том, что Серж Ломан сам был обладателем «аппетитной задницы», и данный факт частенько акцентировался противоположным полом. Он прекрасно знал, что пользуется успехом у женщин, и в этом не было ничего предосудительного; он был фотогеничен, отличался приятной, но опять-таки деревенской наружностью, слишком уж простоватой, вырубленной как бы из одного чурбака, — но есть ведь женщины, которым по вкусу грубая мебель, стол или стул, сколоченные из «аутентичных материалов» — досок от старого хлева в Северной Испании или Пьемонте.
Раньше подружки Сержа уже через несколько месяцев сбегали от него: было в нем что-то постное и прямолинейное, и им быстро надоедала его «смазливая мордашка». Только Бабетта выдержала рядом с ним дольше других, восемнадцать лет, что само по себе можно считать чудом: вот уже восемнадцать лет подряд они ссорятся, поскольку совершенно не подходят друг другу. Впрочем, на каждом шагу встречаются пары, для которых нескончаемые трения и являются движущей силой брака, когда каждый скандал предвещает момент примирения в постели.
И все же порой я не мог отделаться от мысли, что Бабетта просто подписалась на союз с успешным политиком, потому что ей было жаль выкинуть из жизни потраченные на него годы; так ты не откладываешь в сторону дрянную книгу, прочитав ее лишь до половины, но помимо воли домучиваешь до конца в надежде на удачную развязку.
У них было двое своих детей: Рик, ровесник Мишела, и Валери, слегка аутичная девочка тринадцати лет, красивая почти призрачной красотой русалки. И еще был Бо, точный возраст которого установить не удалось — по всей видимости, где-то между четырнадцатью и семнадцатью годами. Бо происходил из Буркина-Фасо и оказался в семье Сержа и Бабетты благодаря одной из программ помощи развивающимся странам. Согласно правилам, ты помогал детям школьного возраста из стран третьего мира, оплачивая их учебники и предметы первой необходимости, а потом «усыновлял» их: сначала на расстоянии, посылая им письма, фотографии и открытки, а потом по-настоящему, вживую. Отобранные дети находились какое-то время в голландских семьях, и если все шло хорошо, то им разрешали остаться. Вот такая покупка в рассрочку. Это как взять кота из приюта: если он раздерет диван или записает весь дом, то его можно будет отнести обратно.
Я помню несколько фотографий и открыток, полученных от Бо из далекого Буркина-Фасо. На одной из них, которая мне особенно запомнилась, он стоит перед кирпичной лачугой с крышей из гофрированного листа, черный как смоль парнишка в полосатой рубахе почти до пят, с голыми ногами в резиновых сандалиях. «Большое спасибо моим родителям за нашу школу!» — было старательно выведено внизу красивым почерком.
«Какая прелесть!» — сказала тогда Бабетта, увидев фотографию. Они с Сержем отправились в Буркина-Фасо и сразу, по их словам, влюбились в мальчика.
Затем последовало второе путешествие, заполнение документов, и через несколько недель Бо приземлился в аэропорту Схипхол. «Вы отдаете себе отчет, во что ввязываетесь?» — спросила Клэр, когда процесс усыновления еще находился на стадии открыток. Но этот вопрос вызвал лишь бурю возмущения. Они ведь помогают ребенку! Ребенку, который в своей стране никогда бы не получил таких возможностей, как в Голландии! Да, они хорошо понимают, что делают, — людей, думающих исключительно о себе, на Земле ведь и так хватает.
Их невозможно было обвинить в примитивном эгоизме. Они не были обычными усыновителями, неспособными иметь собственных детей, — Рику тогда уже исполнилось три года, а Валери — несколько месяцев. Они брали в свою семью, абсолютно бескорыстно, третьего ребенка, чужого, социально неблагополучного, предлагая ему новую жизнь в Голландии.
Но тогда что это было? Действительно, во что они ввязывались?
Поскольку Серж и Бабетта запретили нам задавать этот вопрос, мы не задавали и других. Есть ли у Бо биологические родители, разрешившие ему покинуть страну? Или он сирота, предоставленный самому себе? Надо заметить, что Бабетта занималась усыновлением фанатичнее, чем Серж, с самого начала это был всецело ее «проект», который она во что бы то ни стало хотела довести до счастливого конца. Она изо всех сил старалась не обделить приемного ребенка материнской любовью.
