Вирджиния Эндрюс - Руби
– Дедушка, идем, – твердила я, продолжая тянуть его за рукав.
Наконец дедушка Джек двинулся по ступенькам вниз. Он пошатнулся и непременно упал бы, не поддержи его Пол.
– Моя лодка… – бормотал дедушка. – Она у пристани.
Он вырвал у меня руку и в очередной раз погрозил кулаком в сторону «Королевы каджунов»:
– Пошли вы все… Никто из вас не помнит, какими были наши края до нашествия этих гребаных прохиндеев. Вы, сосунки, об этом и знать не знаете.
– Ты уже им все высказал, дедушка. Пора домой.
– Домой? Но я не могу идти домой, – пробурчал дедушка. – Она не пустит меня в дом.
Я посмотрела на Пола и встретила его сочувствующий взгляд.
– Дедушка, идем! – взмолилась я.
Наконец он послушался, и наша троица неуверенно двинулась в сторону пристани.
– В таком состоянии он не сможет управлять моторкой, – сказал Пол. – Давай я отвезу его, а ты отправляйся к бабушке.
– Нет-нет, Пол. Я знаю здешние каналы куда лучше, чем ты.
Мы с трудом отыскали дедушкину лодку и помогли ему забраться туда. Он тяжело рухнул на скамью. Пол помог ему устроиться поудобнее и завел мотор. Люди на пристани наблюдали за нами и осуждающе качали головами. Можно не сомневаться: в самом скором времени обо всем станет известно бабушке Кэтрин. Очередные дедушкины подвиги, разумеется, ничуть не удивят ее.
Моторка отчалила от пристани, и через пару минут дедушка Джек уже вовсю храпел. Я подсунула ему под голову свернутый мешок. Он застонал и пробормотал что-то нечленораздельное.
– Мне очень жаль, что так получилось, – повернулась я к Полу. – Прости.
– За что ты извиняешься?
– Наверняка твои родители рассердятся, когда об этом узнают.
– Ерунда, – беззаботно бросил Пол.
Но я помнила, с каким мрачным лицом бабушка Кэтрин спрашивала, как относятся к нашим встречам родители Пола. Наверняка они воспользуются этим случаем, чтобы доказать сыну: от членов семьи Лэндри лучше держаться подальше. А что, если сейчас, как и в прежние времена, кое-где появятся надписи «Лэндри вход воспрещен», о которых вспоминала бабушка Кэтрин? Неужели мне придется сбежать из нашей бухты, чтобы найти человека, которой захочет на мне жениться? Наверное, как раз это имела в виду бабушка Кэтрин, говоря, что мне лучше отсюда уехать.
Луна по-прежнему красовалась на небе, но свет едва проникал под плотный навес из ветвей кипарисов, покрытых клочьями испанского мха. Когда мы углубились в болота, управлять лодкой в потемках стало непросто. Чтобы не натолкнуться на плавучее бревно, пришлось замедлить ход. Если лунные лучи проникали сквозь завесу ветвей, мы видели, как в воде поблескивают спины аллигаторов. Один принялся бить по воде хвостом, вздымая тучи брызг, словно хотел сказать: «Убирайтесь прочь!» Вдалеке мелькнул и тут же исчез силуэт болотного оленя – мы едва успели разглядеть сверкнувшие в темноте глаза.
Наконец в сумраке появилась дедушкина хижина. Галерея была сплошь увешана сетями для ловли устриц и завалена кучами «испанской бороды» – дедушка продавал мох на мебельные фабрики, где его использовали для набивки. Я разглядела дедушкино кресло-качалку, аккордеон на нем и множество пустых бутылок из-под виски и пива вокруг, а также старую, покрытую застарелой коркой миску для гумбо. На перилах висели шкурки ондатр, с крыши галереи свисали ловушки для них. У маленького при чала стояла пирога с шестом, которой дедушка пользовался, когда собирал на болоте мох.
Пол ловко подрулил к причалу и выключил мотор. Нам предстояла трудная задача – вытащить дедушку из лодки. Он кулем висел у нас на руках, и мы непременно рухнули бы в болото, если бы не Пол, сила которого меня удивила. Почти без моей помощи он смог втянуть дедушку сначала на галерею, потом и в комнату. Я зажгла бутановую лампу и тут же пожалела об этом. Сказать, что в дедушкином жилище царил беспорядок, – значит ничего не сказать. Одежда валялась на полу, рядом с бесчисленными бутылками из-под дешевого виски. Постель была не убрана, одеяло сбито комом. Стол заставлен тарелками и мисками, на которых, как и на столовых приборах, засохли остатки пищи. Взглянув на Пола, я поняла, какое жуткое впечатление произвела на него эта вонючая берлога.
– Лучше спать в болоте, чем в такой помойке, – пробормотал он.
Я приподняла одеяло с кровати, чтобы Пол мог уложить дедушку Джека. Мы одновременно взглянули на его высокие ботинки.
– Надо их снять, – сказал Пол и принялся возиться со шнурками.
Я кивнула и начала убирать со стола. Собрала грязную посуду, отнесла ее к раковине, где посуда уже высилась горой. Пока я мыла бесчисленные тарелки и чашки, Пол бродил по хижине, собирая пустые бутылки и пивные банки.
– Не представляю, куда он катится, – вздохнула я, смахивая слезы.
Пол нежно сжал мою руку:
– Принесу воды из бочки.
Когда Пол ушел, дедушка принялся стонать. Я вы терла руки и подошла к нему. Он бормотал, не открывая глаз:
– Она не имеет права… не имеет… Она была влюблена… Я не виноват. Какая тогда разница? Скажи мне… скажи…
– О чем ты, дедушка? Кто влюблен?
– Скажи, какая разница, – продолжал бормотать он. – Разве ты имеешь что-то против денег? Вот как…
– Дедушка, да кто влюблен-то? И про какие деньги ты говоришь?
Дедушка застонал и повернулся на другой бок.
– Что у вас тут? – спросил Пол, принесший воды.
– Он разговаривал во сне. Но я ничего не поняла. Полная бессмыслица.
– Кто бы сомневался.
– Я думаю… это как-то связано с бабушкой Кэтрин… с их ссорой. Должна же быть причина, по которой они так злятся друг на друга.
– По-моему, Руби, эта причина очевидна. Посмотри, в какую скотину он сам превратился, в какой хлев превратил свой дом. Естественно, твоя бабушка не хочет жить с ним под одной крышей.
– Нет, Пол. Все не так просто. Может, он все-таки скажет…
Я опустилась на колени перед дедушкиной кроватью и потрясла его за плечо:
– Дедушка!
– Будь они прокляты, эти нефтяные компании, – пробормотал он. – Осушают болота, губят живность… Ондатры из-за этого дохнут… Жрать нечего…
– Дедушка, кто влюблен? О каких деньгах ты говорил? – настаивала я на своем.
Вместо ответа дедушка разразился оглушительным храпом.
– Когда он в таком состоянии, разговаривать с ним не имеет смысла, – вмешался Пол.
Я покачала головой и поднялась с колен.
– Правду он скажет только в таком состоянии. Трезвый он будет молчать как рыба. И бабушка Кэтрин ни за что не проговорится.
Пол сжал мою руку:
– Я попытался немного прибраться, но, чтобы привести эту берлогу в порядок, нужно несколько дней.
– Еще бы! Нам пора ехать. Моторку оставим на причале возле моего дома. Завтра он доберется туда на пироге и заберет ее.
– Бедняга, – вздохнул Пол. – Представляю, как у него будет стучать в голове. Словно там десяток барабанщиков.
Мы вышли из хижины и уселись в моторку. По пути домой мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и почти не разговаривали. Пол обнимал меня, я опустила голову ему на плечо. Нас сопровождала причудливая какофония ночных звуков – уханье сов, плеск воды, в которой скользили змеи и аллигаторы, кваканье лягушек. Но в ушах у меня звучало пьяное бормотание деда. Не замечая ничего вокруг, я ломала голову над его словами и очнулась, лишь когда Пол коснулся губами моего лба. Он заглушил мотор, и лодка плавно заскользила к берегу.
– Руби, как здорово было сидеть с тобой вот так, – прошептал Пол. – Я был бы счастлив всю жизнь держать тебя в объятиях. Ну или хотя бы обнимать тебя всякий раз, когда мне этого хочется… То есть всегда!
– Мне тоже этого хочется, Пол, – ответила я, неотрывно глядя ему в лицо.
Губы наши встретились. Поцелуй был нежным, почти робким, но долгим. Лодка мягко ударилась о берег, но никто из нас не попытался подняться. Пол сжал меня в объятиях еще крепче. Я закрыла глаза, ощущая прикосновения его губ на щеках и опущенных веках.
– Я хотел бы засыпать по ночам, ощущая на губах вкус твоих поцелуев, – донесся до меня его прерывистый шепот.
– Я тоже, Пол.
Руки его осторожно сжали мою грудь. Я, трепеща, замерла в ожидании. Пальцы Пола медленно скользили по тонкой ткани моей блузки, нащупывая напряженный сосок. Его прикосновения доставляли мне острое наслаждение, которое пронзало все тело, подобно электрическому разряду. Но когда он начал расстегивать пуговицы бюстгальтера, по спине у меня пробежал холодок. Я страстно желала, чтобы его пальцы и губы стали еще смелее и настойчивее, чтобы они проникли к потайным местам, которых прежде никто не касался, и одновременно боялась собственного желания. Я не сомневалась в его любви и упивалась его нежностью. Но предостережения бабушки Кэтрин эхом звучали в моей памяти.
– Подожди, подожди, Пол, – сказала я неохотно. – Мы слишком торопимся…
– Прости, – пробормотал Пол и отстранился. – Я не хотел… Я только…
– Это ты меня прости. Но я должна была тебя остановить, иначе… мы зашли бы слишком далеко.
