Бернар Вербер - Рай на заказ

— Он прекратил бросать гальку, полюбовался на солнце, заходящее за горизонт, и двинулся по направлению к тому, что мне кажется городом. Его походка тоже поразила меня.

— А что такого с его походкой?

— Она величественна. Этот человек держится исключительно прямо, от его осанки веет силой и уверенностью, как будто он ничего не боится. Не знаю, какому человеку доступно подобное состояние души. Это поразительно.

Стефан Кавалан дал мне насладиться зрелищем и спросил:

— Имени по-прежнему нет?

— Нет.

— Попытайтесь узнать больше об этом месте и времени.

— Я понимаю, вернее, чувствую: когда человек стоял на пляже и смотрел на море, он знал, что по ту сторону океана находится континент, на котором сейчас… Мексика.

— Это происходит в Мексике?

— Нет, мы напротив Мексики. Я думаю, что это какой-то остров, которого больше не существует. Большой остров напротив Мексики, между Мексикой и Африкой.

— Как он называется?

Это как с моим именем: мне же не приходит в голову произносить название страны, где я живу, или разглядывать географическую карту, на которой было бы написано «вы находитесь здесь», или брать календарь, где написана дата. Только фильмы и романы начинаются с указания места и времени действия, чтобы поместить рассказанную историю в соответствующий контекст. В той реальности, на которую смотрел мой персонаж, не было плаката «вас зовут X или Y». И глядя по утрам в зеркало, он не говорил себе «Привет», называя себя по имени и фамилии. Когда он думал о себе, то обходился простым «я».

— Не знаю. Я не знаю, что это за место. И не знаю, в каком времени нахожусь.

— Постарайтесь выяснить. Там должны быть какие-нибудь признаки.

Я сосредоточился и в конце концов произнес:

— Полагаю, эта земля и остров гораздо позже получат название Атлантида. Когда он думает о своем острове, то называет его Галь. Нет-нет, остров называется Ха-Мем-Пта, Галь — это город, в котором он живет.

Я радовался, что узнал сразу два названия.

— Что это за время? Вы можете понять, в какую эпоху это происходит?

Я снова начал искать и сказал:

— Двенадцать тысяч лет до нашей эры. Я чувствую, что нахожусь в Атлантиде за двенадцать тысяч лет до нашей эры, напротив земля, которая позже станет Мексикой. Мне двести восемьдесят восемь лет. И я абсолютно спокоен.

— Вы узнали все это, но по-прежнему не знаете, как вас зовут?

Гипнотизер начал раздражать меня. Мне надоела его настойчивость. Я ждал следующего вопроса.

— Чем занимается ваш атлант? Кто он?

Мысленно я проследил за тем, как этот человек идет к лесу, и почувствовал, что знаю ответ:

— Он врач. Но врач особенный. В то время они были совсем другими. Они не пользовались лекарствами.

— Как же тогда он лечит?

— Руками. Диагностирует заболевание, переходя в режим «приема сигнала». А затем лечит в режиме «передачи сигнала».

Когда я произносил эти слова, в мое сознание буквально хлынули «его» воспоминания. Я увидел его глазами человека, распростертого на столе. Он-я водил руками над телом пациента и, закрыв глаза, мысленным взором видел какие-то линии, похожие на белые и красные нити под кожей.

И не только нити. Еще были тоненькие трубочки, по которым циркулировали белые и красные точки. Как огоньки фар на ночной автомагистрали.

Я видел и воспринимал эту сеть из нитей и точек в глубине тела моего пациента.

— Как меридианы в иглоукалывании?[79] — поинтересовался Стефан Кавалан.

— Белых и красных нитей гораздо больше, чем меридианов в иглоукалывании, насколько я помню известные мне схемы. Это целые сети, представляющие разветвленные сложные системы.

— Вены?

— Они не так переплетены друг с другом, как вены, скорее это совокупность тонких параллельных линий.

— И как же вы лечите?

— Он, вернее… я концентрирую энергию в ладонях, возникает тепло, которое я могу направить в определенные точки тела пациента, чтобы растопить тромбы, образующиеся на белых или красных линиях. Как правило, я начинаю лечить прежде, чем болезнь проявит себя. Упорядочивая циркуляцию энергии в этих красных и белых нитях. Именно это я и готовлюсь проделать с очередным пациентом.

— Кто он такой?

— Он меньше ростом и плотнее его, то есть меня. Это не только пациент, это… друг.

Я говорил так, как будто описывал сон, однако мне казалось, будто вся сцена разворачивалась прямо у меня на глазах.

— Я разговариваю с клиентом, — произнес я.

— Что вы ему говорите?

— Я объясняю ему, что его проблема состоит не только в необходимости добиться гармоничного распределения энергетических потоков. Его проблема заключается в том, что у него… запоры. Он спрашивает, могу ли я его вылечить. Я отвечаю, что, по моему мнению, лучший способ прочистить большие трубки пищеварительной системы — это пить много воды. Я объясняю ему, что пища — это тоже вид энергии, которая циркулирует в теле, и что с помощью воды эта «пищевая энергия» будет лучше перемещаться по его кишкам. По его словам, он думал, что не следует пить во время еды, так как от этого раздувается живот и растворяются пищеварительные соки. Я отвечаю, что он должен пить с момента пробуждения. Он должен начинать пить воду, как только встает с ложа. По меньшей мере по два литра в день. Я говорю ему, что это также поможет вывести токсины из организма вместе с мочой.

— Это совет человека, весьма сведущего в медицине.

— Совет, продиктованный здравым смыслом. Мой способ лечения состоит в том, чтобы чувствовать состояние человека, слушать его и… быть логичным. Ему следует пить воду. В тот момент, когда я ему это говорю, мне в голову приходит идея. Или, по крайней мере, ему-мне приходит идея про «свою жизнь».

— Продолжайте.

— Я говорю пациенту, что, быть может, это выход и для нашего города. Мы страдаем от проблемы с экскрементами. Они выводятся из города через канавы, которые проложены по центру улиц. Отходы жизнедеятельности людей уничтожают животные-сапрофиты. Но стоит жаре немного увеличиться, как вода в канавах испаряется и экскременты выводятся гораздо хуже. Они тут же начинают скапливаться и гнить, производя тошнотворное зловоние. Я сказал ему, что стоило бы вырыть «кишки» под улицами и пустить по этим трубам воду, которая уносила бы прочь все фекалии. Вода не будет испаряться и станет циркулировать более активно, чем по открытым канавам в центре улиц.

Стефан Кавалан выглядел заинтересованным:

— Этот ваш медик-энергетик только что изобрел канализацию.

— Мой пациент и друг увлекся идеей о том, что город может действовать как человеческое тело, а воду можно использовать для очищения как кишечника человека, так и кишечника города. Мой друг говорит, что это замечательная мысль и он предложит ее Совету мудрецов, в состав которого входит.

— Он — политик в Атлантиде?

— В этом мире не существует политических должностей. Это республика хороших идей. Любой может предложить все что угодно. Если у меня появилась удачная мысль о том, как вылечить город, мне не нужно быть политиком, чтобы ее предложить. Мудрецы лишь голосуют, а затем осуществляют общий надзор, чтобы воплотить идею в жизнь.

Произнося эти слова, я почувствовал восхищение системой, которую только что описал и которая выглядела совершенно экзотичной в сравнении со всеми политическими структурами, известными мне из истории человечества. Несмотря на многочисленные заявления о своих благих намерениях, ни одна современная страна, насколько мне было известно, не осмелилась сделать что-то подобное и поставить себе на службу творческие способности каждого гражданина.

— В Атлантиде нет правительства?

— Мудрецы нужны лишь для того, чтобы принимать коллективные решения, но они не являются руководителями. Нет ни полиции, ни армии, ни хозяев, ни рабов, слуг или работников — все мы действительно равны.

— Тогда кто же правит?

— Понятие общего блага. Мы всегда чувствуем, что пойдет на пользу коллективу, а что — нет, это как облако, висящее над нами. Знающий объясняет тому, кто не знает. Тот, кто может, помогает тому, кто в этом нуждается.

— Продолжайте рассказывать о враче-атланте. Ведь мы здесь для того, чтобы узнать историю его большой любви.

— Он вошел в город.

— В Галь?

— Он идет по его центральной улице. Он по-прежнему поражает меня своей величественной осанкой. Он-я чувствует себя хорошо. Это похоже на ощущение свежести, спокойствия и полноты жизни.

— Что вы видите?

— Дома в два этажа, не выше. Бежевые стены, окна округлой формы, без стекол. Как будто это песчаные замки на пляже. Я слышу музыку, звуки арфы. Разговоры людей. Несколько прохожих узнают меня, улыбаются и здороваются.

— Как одеты атланты?

— Так же, как и я, — по-летнему легко. Одежда бежевых тонов с нашитой на нее бирюзой. У каждого — свой, особый покрой. Одежда отличается не цветом, а украшениями. У женщин очень сложные прически из кос, в которые вплетены драгоценные камни.