Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Музыка для хамелеонов. Рассказы
ДЖЕЙК. Чушь. Все они пустые фантазеры, садятся за пишущую машинку и стучат, что бог на душу положит, — вот и все.
Т. К. Значит, Том Генри не получит гробика. А как насчет Оливера Джейгера?
ДЖЕЙК. Тот-то получит. Однажды утром, когда он будет сновать по почте, опорожняя мешки с поступившей почтой, он найдет в одном из них коричневую картонку с собственным именем. Неважно, что он приходится троюродным братом Бобу Куинну, неважно и то, что он поет ему осанну. Преподобный Боб не подумает пощадить Джейгера за то, что тот его славословит. Насколько я знаю преподобного Боба, от него этого не дождешься. Скорее всего он уже поработал своим острым ножичком, сделал знакомую маленькую безделицу и засунул туда снимок Оливера Джейгера…
(Голос Джейка дрогнул, он замолчал, а нога его непроизвольно нажала на тормоз: машину занесло, она дернулась в сторону, но выровнялась, — и мы поехали дальше. Я понял, в чем дело. Он, как и я, вспомнил патетическую фразу Адди: «…сначала Куинн заполнит мой гроб». Я попытался придержать язык, но он отказывался мне повиноваться.)
Т. К. Но это значит…
ДЖЕЙК. Включи-ка лучше фары.
Т. К. Это значит, что сначала умрет Адди.
ДЖЕЙК. Черт побери, нет! Я знал, что ты это скажешь! (Он ударил ладонью по рулю.) Я окружил ее плотной стеной. Дал ей тридцативосьмикалиберный револьвер, которым пользуются детективы, и научил стрелять. Ей ничего не стоит всадить пулю между глаз с расстояния в сто ярдов. Она обучилась каратэ и может расколоть доску ребром ладони. Адди умна, ее не очень-то проведешь. И к тому же здесь я. Я слежу за ней. Слежу и за Куинном. И другие агенты тоже.
(Сильные эмоции, как, например, страх, граничащий с ужасом, могут поколебать логику даже таких трезвомыслящих людей, как Джейк Пеппер, чьи меры предосторожности не спасли Клема Апдерсона. Я не собирался спорить с ним по этому вопросу, по крайней мере теперь, когда им владело безрассудство, но почему он, считая, что Оливер Джейгер обречен, был так уверен, что Адди в безопасности и с ней ничего не случится? Ведь если Куинн, останется верен своему плану, он непременно уберет со сцены Адди, отправит ее на тот свет, прежде чем приступит к выполнению заключительной части своего замысла — пошлет гробик начальнику местной почты, своему троюродному брату и стойкому защитнику.)
Т. К. Я слышал, что Адди совершила кругосветное путешествие. Думаю, что сейчас самое время снова его повторить.
ДЖЕЙК (резко). Она не может уехать отсюда. Во всяком случае сейчас.
Т. К. Вот как? Но она вовсе не похожа на человека, желающего покончить с собой.
ДЖЕЙК. Ты понимаешь, во-первых, у нее школа, а занятия там кончаются только в июне.
Т. К. Бог мой, Джейк! Как ты можешь говорить о занятиях?
(Несмотря на спустившиеся сумерки, я различил смущение на его лице, но он тут же крепко сжал челюсти.)
ДЖЕЙК. Мы уже обсуждали этот вопрос. Говорили, что она могла бы отправиться вместе с Мэрили в морской круиз. Но она не хочет никуда ехать. Говорит: «Акуле нужна приманка. Акулу без приманки не поймаешь».
Т. К. Значит, Адди служит приманкой. Как овца, которая ждет, когда на нее набросится тигр.
ДЖЕЙК. Поосторожней. Мне не очень-то нравится твое сравнение.
Т. К. А как бы ты сам это назвал?
ДЖЕЙК (молчит).
Т. К. (молчит).
ДЖЕЙК. Куинн, конечно, не забыл об Адди. Он собирается исполнить свое обещание. И вот, когда он предпримет попытку, мы и пристукнем его. Поймаем прямо на сцене при свете прожекторов. Конечно, есть некоторый риск, но его не избежать. Ведь понимаешь, если сказать по правде, это — единственный шанс поймать его.
(Я прислонился головой к стеклу; в памяти возникла красивая шея Адди в то мгновение, когда она, запрокинув голову, одним глотком выпила ослепительно игравшее в свете огня красное вино. Мне стало не по себе, и я почувствовал неприязнь к Джейку.)
Т. К. Мне нравится Адди. Она настоящий человек, одно только непонятно: отчего она так и не вышла замуж?
ДЖЕЙК. Можешь не волноваться по этому поводу.
Адди выходит замуж за меня.
Т. К. (по-прежнему уйдя в свои мысли, вспоминая, как Адди пила вино). Когда?
ДЖЕЙК. Летом, когда получу отпуск. Мы никому об этом не говорили. Кроме Мэрили. Поэтому, понимаешь, Адди в безопасности. Я не допущу, чтобы с ней что-нибудь случилось: я люблю ее и собираюсь на ней жениться.
(Летом… до лета — целая вечность. Белая полная луна плыла высоко в небе над покрытыми искрящимся снегом прериями. Выли койоты. В холодных заснеженных полях коровы в поисках тепла тесно жались друг к другу. Иногда животные держались парами. Я обратил внимание на двух пятнистых телят, стоявших бок о бок, словно каждый из них заботливо оберегал другого, как Джейк и Адди.)
Т. К. Ну что ж, поздравляю! Прекрасно. Я уверен, что вы будете счастливы.
Вскоре показалась высокая, обнесенная колючей проволокой ограда, похожая на ограду концентрационного лагеря. Она шла по обеим сторонам шоссе, а за ней лежало ранчо Б.К., простиравшееся примерно на десять тысяч акров. Я опустил стекло, и в машину ворвался ледяной ветер, остро пахнуло свежим снегом и старым слежавшимся сеном.
— Нам сюда, — сказал Джейк, когда мы, свернув с шоссе, въезжали в широко распахнутые деревянные ворота. У входа свет фар упал на красиво вычерченную надпись: «Б.К. Владелец ранчо Р. Х. Куинн». Под именем владельца была изображена пара скрещенных томагавков — не ясно, то ли эмблема ранчо, то ли семейный герб. В любом случае зловещая пара томагавков выглядела вполне подходяще.
Узкая дорога, по обеим сторонам которой стояли голые деревья, была не освещена; лишь изредка в темноте сверкали глаза животных. Мы переехали через деревянный мост, загромыхавший под тяжестью машины, и я услышал шум воды, глухое журчание потока и сообразил, что это и есть Голубая река, но я не видел ее: она была скрыта деревьями и снежными сугробами; мы ехали дальше, и нас сопровождал шум воды, так как река — то зловеще-безмолвная, то вдруг разрывавшая тишину грохотом водопада — протекала вдоль дороги.
Дорога стала шире. Теперь сквозь ветки деревьев проникали лучи электрического света. Красивый мальчик со светлыми развевающимися волосами, верхом на лошади без седла, помахал нам рукой. Мы проехали мимо небольших одноэтажных домишек, освещенных изнутри и гудящих разноголосицей телевизионных передач, — то были дома работников. Впереди, в отдалении, стоял особняк мистера Куинна. Это было большое деревянное белое двухэтажное здание, во всю длину которого тянулась застекленная веранда. Дом казался пустым, так как окна в нем были темные.
Джейк нажал на клаксон. И тотчас же в ответ, словно грянули приветственные фанфары, яркий поток света залил веранду и в окнах нижнего этажа засветились лампы. Парадная дверь открылась, из дома вышел человек и стал у входа в ожидании нас.
Джейк представил меня владельцу ранчо Б.К., и я так и не понял, отчего мой приятель не захотел, чтобы Адди описала мне Куинна. Хотя хозяин ранчо не принадлежал к числу тех, кого просто не замечают, во внешности его не было ничего особенного, и все же вид его поразил меня: я знал мистера Куинна. Я мог поклясться всеми святыми, что когда-то, безусловно очень давно, уже встречался с Робертом Хоули Куинном и мы вместе принимали участие в какой-то страшной истории, настолько неприятной, что судьбе было угодно вычеркнуть ее из моей памяти.
Он носил дорогие сапоги на довольно высоком каблуке, но даже и без них этот человек был ростом более шести футов, и если бы он держался прямо, не сутулясь и не пригибая плечи, то его высокая фигура казалась бы красивой. У него были длинные обезьяньи руки, спускавшиеся до колен, и длинные, гибкие, до странности аристократические пальцы. Я вспомнил, как когда-то был на концерте Рахманинова. Руки Куинна походили на руки Рахманинова. У Куинна было широкое, но исхудалое лицо со впалыми, загрубевшими от ветра щеками, оно напоминало лицо идущего за плугом средневекового земледельца, на плечи которого обрушились все беды мира. Только Куинн вовсе не выглядел тупым крестьянином, обремененным непосильным грузом забот. Он носил очки в тонкой металлической оправе, и эти профессорские очки и светящиеся за толстыми стеклами серые глаза выдавали его: глаза — подозрительные, умные, хитро-озорные — были начеку и говорили о самодовольной убежденности их владельца в превосходстве над другими людьми. Голос и смех его звучали приветливо, притворно-радушно. Но он не был притворщиком. Перед нами был человек, одержимый идеей, устремленный к достижению цели, человек, поставивший перед собой задачу, которая превратилась для него в крест, в религию, стала неотъемлемой частью его самого. Нет, это был не притворщик, а фанатик, и внезапно, пока все мы еще стояли на веранде, в моей памяти всплыло, где и при каких обстоятельствах я видел раньше мистера Куинна.
