Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2010)
Мастерство Нарбута-критика очевидно практически в любой его заметке 1910-х годов. Достаточно прочитать, например, рецензию на книгу стихов Николая Шульговского «Лучи и грезы». Книга вызвала с десяток печатных отзывов, но лишь Нарбут на полутора страничках «Современника» (в примечаниях к сборнику опечатка – рецензия появилась именно в «Современнике», а не в «Новой жизни») смог, не меняя внешне спокойного, нейтрального тона, продемонстрировать полную беспомощность автора и объяснить ее причины. Пафос борьбы с усредненным поэтическим языком сближает эту рецензию с лучшим критическим текстом Нарбута – рецензией на семь книг 1912 года: Ады Чумаченко, Фейги Коган, Николая Животова и других. Отказавшись от последовательного разбора, практиковавшегося в аналогичных случаях Гумилевым (по абзацу-два на книгу), Нарбут прочитывает их как единый текст и выявляет удивительное сходство между, казалось бы, совершенно разными поэтами, черпающими из общего резервуара: «Как можно разбирать (1)произведения(2) вышеуказанных авторов по существу, если все они пишут об одном и одинаковым образом? <…> Все – об одном и одинаковым образом, автоматически, как хорошо вытверженный урок».
Сборник вышел в серии «Памятники литературно-критической мысли рубежа XIX- XX веков», задуманной Александром Павловичем Чудаковым, и посвящен его памяти. Им же был составлен проспект с десятками имен полузабытых критиков, чьи труды предполагались к изданию в рамках этой серии, тогда еще, кажется, безымянной (хорошо бы, кстати, издать этот словник). Удивительно и радостно, что серия через несколько лет после ухода ее инициатора все же стартовала. Горько, что он не увидит эту книгу. Но если хотя бы некоторую долю из намеченного удастся воплотить, это будет ему замечательным памятником.
В а с и л и й М о л о д я к о в. Загадки Серебряного века. М., «Аст-Пресс Книга», 2009, 432 стр.
Книга историка и библиофила Василия Молодякова, состоящая из статей и заметок о русских поэтах, хронологически значительно шире своего названия и охватывает почти сто лет – от Сергея Сафонова до Владимира Набокова. Значительную ее часть занимают работы о Брюсове (главный герой Молодякова), Белом, Блоке. Однако главная заслуга Молодякова – в возвращении или открытии ряда забытых и полузабытых имен, среди которых первое место (и по собственно поэтическому «весу», и по значимости для автора) принадлежит, конечно же, Дмитрию Шестакову (1869 - 1937). Инициатором «воскрешения» этого казанского поэта и филолога-классика был известный исследователь символизма Леонид Долгополов, в 1972 году поместивший подборку Шестакова в сборнике «Поэты 1880 - 1890-х годов», вышедшем в «Библиотеке поэта», и написавший о нем заметку для Краткой литературной энциклопедии. Но большая часть поздних стихов Шестакова, созданных в период шестилетнего (1925 - 1931) пребывания во Владивостоке, до недавнего времени оставалась неопубликованной. Лишь благодаря многолетним усилиям Молодякова, унаследовавшего «шестаковскую» часть архива Долгополова, в 2006 году 165 стихотворений поэта и сопутствующие материалы были помещены в одном из номеров амстердамского журнала «RussianLiterature». В книгу включены еще 32 стихотворения, не вошедшие в ту подборку, и статья «Последний ученик Фета», являющаяся, несмотря на некоторые неточности (так, автор полагает, что на единственный прижизненный поэтический сборник Шестакова последовал лишь один печатный отклик; на самом деле их было как минимум три, в том числе и розановский), наиболее полным и выверенным очерком жизни и творчества поэта. Молодякову принадлежит и тонкая сжатая характеристика истоков поэзии Шестакова, чья лирика «ориентирована на Фета периода (1)Вечерних огней(2), а также на Тютчева, но Тютчева еще не переосмысленного и не перетолкованного символистами».
К статье о Шестакове примыкает заметка «Холод утра: (1)Молодая поэзия(2) сто лет назад», написанная к вековому юбилею составленной Петром Перцовым антологии «Молодая поэзия». Рядом с первыми символистами там были напечатаны «фетовцы», «фофановцы» и несколько поэтов настолько безликих, что трудно даже определить, чьи они эпигоны. По выходе сборника Перцов отправил Шестакову из Петербурга в Казань пространное ироническое стихотворное послание, большой фрагмент которого приводит Молодяков:
Уж если пишет Гербановский –
Увы, ближайший наш сосед! –
Величко, Федоров, Грибовский,
Медведев, Шуф и Михаловский, –
То чем же я-то не поэт?
В послании задействованы десятки имен современных автору стихослагателей, что делает его своеобразным путеводителем по «фофановскому моменту» русской поэзии, как называл десятилетие от смерти Надсона до воцарения символистов Перцов. Специфику этого периода «промежутка» замечательно определил некогда Долгополов: «Здесь все еще перемешано: Брюсов стоит рядом с Мазуркевичем, Бальмонт – с Цертелевым, Мережковский – с Порфировым. Еще не выделились в самостоятельную группу символисты, не прочертили границы между собой и (1)восьмидесятниками(2). Это 1895-й год: пока не ясно, за кем будущее, за Брюсовым или за Шуфом».
Молодяков поясняет, кто есть кто в перцовском послании, проводя перед читателем множество забытых (по большей части совершенно заслуженно) стихотворцев. Позволю себе одно уточнение и одно добавление к этому перечню. Упомянутый в стихотворении Булгаков – это, конечно, не историк литературы и критик Федор Ильич, в писании стихов, как замечает и сам Молодяков, не уличенный, а Валентин Константинович, выпустивший в 1897 и 1900 годах двумя изданиями сборник «Поэмы, думы и песни», а в 1901 году – повесть «Молодые силы» (личный фонд В. К. Булгакова хранится в Пушкинском Доме). Закревская же, о которой Молодяков сведений не нашел, – это Мария Закревская, выпустившая в 1895 году все в той же Казани объемистый сборник «Стихотворения». Вероятно, она же в следующем десятилетии издавала одну за другой не менее пухлые стихотворные книги под фамилией Закревская-Рейх.
Но самая удивительная судьба из авторов «Молодой поэзии» была у Владимира Дрентельна. Перцов вспоминал, что тот служил в гвардии, но из-за неудачной любви уехал в Чили, где во время войны с Боливией стал главнокомандующим, привел чилийцев к победе, затем вернулся на родину и вскоре умер. Рассказ этот принято считать выдумкой – во время Тихоокеанской войны 1879 - 1883 годов Дрентельн находился в Петербурге, чему есть доказательства. Однако Молодяков, справедливо аттестуя Перцова как «мемуариста аккуратного и надежного», замечает, что он не мог просто выдумать такой сюжет, и предполагает, что какая-то фактическая основа здесь все же должна быть. И действительно, Перцов рассказал, хоть и с преувеличениями, вполне реальную историю, вот только войны перепутал. На самом деле Дрентельн участвовал не в сражениях с Боливией и Перу за месторождения селитры, а в гражданской войне 1891 года на стороне так называемых конгрессистов. Армией он, конечно, не командовал, но дослужился до сержант-майора и командира батальона. Кстати, и поэтом он был вполне неплохим.
Мне кажется, что одна эта история подтверждает слова Молодякова о желательности академического издания «Молодой поэзии» – в формате «Литературных памятников», с приложением биографий участников, переписки современников и иных сопутствующих материалов.
«Е с л и ч у д о в о о б щ е в о з м о ж н о з а г р а н и ц е й…» Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов. Составление, предисловие и примечания О. А. Коростелева. М., «Русский путь», 2008, 816 стр.
1950-е годы – период для эмиграции если не post-mortem, то уж точно pre-mortem. Время бури и натиска давно миновало, вера в свою миссию почти иссякла, к первой волне присоединилась вторая, но чаемого обновления это не принесло.
Встреча двух волн – один из центральных сюжетов сборника, подготовленного Олегом Коростелевым. Главные герои книги, Георгий Адамович и Владимир Марков, – ключевые фигуры соответственно русского Парижа 1920 - 1930-х годов и русской Америки 1950 - 1960-х. Том состоит из девяти эпистолярных корпусов, восемь из которых уже публиковались в различных изданиях (в альманахах «Минувшее» и «Диаспора», в «Литературоведческом журнале»). Впервые печатаются лишь адресованные Маркову письма Эммануила Райса. Впрочем, они охватывают без малого четверть века (1955 - 1978) и занимают в книге почти 150 страниц.
Фамилия Райса время от времени мелькает в исследованиях, посвященных эмигрантской литературе, однако никакого цельного свода биографических сведений о нем не существует. Между тем, как явствует из предваряющего публикацию очерка Коростелева, фигурой он был если не крупной, то уж во всяком случае занятной. Уроженец Хотина, он в 1934 году перебрался из Румынии в Париж, выучил 15 языков, побывал последовательно (а иногда и одновременно) евразийцем, коммунистом, масоном, буддистом, ортодоксальным иудеем, членом Народно-трудового союза…
