Андрей Молчанов - Форпост
— Мы сделали это вместе, отец, — сказал Кирьян. — Зеленые алмазы были твоими и только твоими, но ты никогда не трясся над ними, и никогда не говорил мне «нет», даже если и сомневался в моих начинаниях…И мы приумножили это богатство. Да еще как! Теперь мы богаты всей своей прожитой жизнью. А какой бы нам сейчас был толк от мешка с мертвыми камнями? Ты дал счастье многим, а потому сейчас счастлив сам.
— Знать бы нам в ту далекую пору, что это не изумруды, а куда как большая ценность, — вздохнул отец. — А барыги — те сразу смекнули, в чем дело…
— Да не жалей!
— Домов бы здесь стало куда больше, — отозвался отец. — Вот о чем досадую!
Они ехали на кладбище, навестить могилу матери в годовщину смерти. Посидели у гранитного надгробия, вспоминая и думая — уже каждый о своем, помянули светлую память родного человека, каждодневно и незримо пребывающего с ними, затем тронулись обратно, домой.
— Чтоб я сейчас дал за минутку очутиться у нас там, в деревне, — оглянувшись на ворота кладбища, произнес отец. — Вот идем мы из тайги с ружьишками, а дома хлопочет с обедом мать, а на столе — только из печи пирожки твои любимые с капусткой, да с грибами… Эх, мать! Веселая, любящая, в заботах своих нескончаемых… Может, навестим деревню, а, сын?
— Там остались только ее приметы, отец, — сказал Кирьян. — И там течет иное время. А возвращение к приметам прошлого не станет возвращением в прошлое. Твоя память вернет тебя в ту деревню куда лучше, нежели поезда и попутные машины. Впрочем, твоя воля: коли хочешь, так съездим. Только вот разберусь с текучкой…
— С текучкой ты разберешься, когда рядом со мной и с матерью ляжешь, — хмуро отозвался старик. — Ладно, вздор это, чего душу бередить, где счастье было, полынь-трава… Ей не утешишься. То место свято навсегда, но и навсегда пусто.
Кирьян улыбнулся рассеянно, со щемящей тоской вспомнив бревенчатый сруб, оплот своего детства. Остался он или осел, подгнив, в бурьяне, тоже храня в себе былое и радостное, некогда наполнявшее его жизнью и смыслом?
И дом этот — тоже богатство. Одно из богатств памяти.
— Одно меня тяготит, — сказал отец. — В этом сегодняшнем времени нет ни цели, ни мечты. Это время потребления.
— А ты вспомни время приспособленчества, всеобщего угодничества вождям, нищеты, поисков дефицита, — возразил Кирьян. — Оно что, лучше?
Коммунизм — это засуха, пострадавшая от наводнения. И мы с тобой знаем, чем он начинается, и чем заканчивается. Не хочу туда! И даже пример израильских кибуц не вдохновляет. С их сытостью, равенством, но где ни у кого ничего своего нет. Хотя — это тоже форпосты, охранители границ, и государство их лелеет. А арабы боятся.
— А у нас в роли арабов на границе — все государство российское! — крякнул отец. — Только от него отбиваться и успевай! Каждодневно.
— Пока — получается…
В гостиной Кирьяна ожидал Федор. Перекусили, помянули покойницу. Далее волей-неволей разговор обратился к неустройствам дня сегодняшнего.
— Скоро выборы мэра, — говорил Федор. — Приехали партейцы. Агитировать народ. От трех основных новообразований: мутировавшие коммунисты, либералы деловые и подпевалы от президентской епархии. Демократический выбор…
— Когда мы выберем лидером страны негра, я, пожалуй, поверю в демократию, — сказал Кирьян. — А пока проведи все, как обычно… — Пожал плечами. — Всем почет и уважение, всем обещания на ушко… Ну, а мы ориентируемся, как всегда, на реальную власть. Мэр у нас, сам знаешь, как президент в Америке… Кто бы ни был, что изменится? Все равно твоего прихода паства и моего кармана иждивенец… Лучше скажи, как тот парень… — Тут на лицо Кирьяна легла озабоченная тень.
— Скоро будет, отъехал дело готовить…
— А справится?
— Бога молю…
— И Арсений не без участия?
— Без него — никак. Хоть и грешник заклейменный, но в стараниях праведных наших — помощник…
— Рискует Арсений…
— Так ведь по убеждению, — сказал Федор. — Зачтется ему… И, как ни крути, а спасал-то он нас неисчислимо от всякого лиха.
— В парня того я не верю, — хмуро обронил Кирьян. — Перекати-поле. Пустышка.
— Только не корысть им движет, а любовь и раскаяние, — сказал Федор. — В деньгах-то себе он отказал, и перед делом не трусит. Его душа не потеряна для Господа. И мое сердце — с ним. Другое тут меня озаботило… Начальник наш полицейский ко мне заявился.
— Не с обыском, надеюсь? — хмыкнул Кирьян.
Начальник полиции был одним из вернейших агентов Его Преподобия, и, если представлял в своем лице официальные кадры внутренних дел, то Федор, властвовавший над всем и вся, кроме Кирьяна, олицетворял собой куда как высшую иерархию местного значения: тайную полицию, то бишь — госбезопасность.
— С докладом, — с терпеливым вздохом отозвался Федор. — Взвинченный и злой, как ошпаренный волк. Подрезали тут на дороге его машину. Нагло, чуть до аварии не дошло. Ну, тормознул он хулиганов. Подошел к ним. В салоне троица «урюков» уголовного вида. Из оконца дым от анаши просто клубится. Едут явно в гости к Дагестанцу. Впились в него взорами, дымят ему в лицо травкой. Стою, говорит, перед ними, и понимаю: начну качать права, мне конец. Они того и ждут. А на коленях у них — помповики и самый настоящий «калашников». На погоны мои им плевать. Как и на мой жалкий «Макаров» в кобуре. Плюнул, и пошел обратно к машине. Но — да в другом дело. Приехал к нему тут полковник из министерства. Аж — целый начальник отдела. Прибыл в край и вот, значит, решил нас навестить. То, сё, рыбалка и выпивка, никаких подвохов, а под занавес показывает нашему правоохранителю фото этого самого Олега… Не появлялся ли, дескать, тут таковой? Нет? Ну, возьмите фотографии, оповестите личный состав. Если возникнет — срочно мне сообщите, в долгу не останусь. И денег отсыпал — дескать, патрульным и гаишникам для поддержания бдительности. И премию пообещал, коли дело сладится. Гляди… — Федор положил перед Кирьяном фотографии.
Тот сразу узнал знакомое лицо: независимое, мужественное, с чертами крупными и грубоватыми, с глазами, в которых отсвечивал ум и затаенное страдание. Округлый, но твердый подбородок, упрямый лоб, крепкая шея… Это было лицо солдата, способного стать полководцем.
— Ну, вот, — продолжил Его Преподобие. — Наш-то мусорок — мужичок сметливый и артист — поди ж, ты его переиграй! Деньги принял, в содействии заверил клятвенно, а сам выспросил ненароком: что ж это за тип такой? Ответ: бандит, но в розыск не объявлен, улик мало, но, коли попадется, расколем его сразу, больших людей он обидел. А почему он должен быть здесь? А — по телефону вычислили. Все бы и ничего, объяснение подходящее, но только — закавыка: с ним, с полковником, еще парочка внушительных мужчин к нам прибыла. И вроде, как незнакомы они, вроде — по отдельности, однако — общаются в тихих углах, — быстро и тайно. Полковник уехал, а эти остались, в гостинице прописались. Пробили мы их быстро — паспорта «левые». Тогда — по отпечаткам пальчиков. И вышел сюрприз: один — бывший десантник, офицер. Задерживался за разбой пару лет назад, но за недоказанностью отпущен. Второй, похоже, его собрат. Чем пробавляются ныне — неизвестно. Но — шерстят по всему городу. Зачем — понятно.
— Вот еще история… — произнес Кирьян в сердцах.
— Далее, — продолжил Федор. — Провели мы тут одну комбинацию: в гостинице, дескать, акция: сауна для проживающих более трех дней — бесплатно. Десантники воспользовались… И вот: в сейфе, что у них в номере, пистолеты с глушителями и спутниковый телефон. А представляются оптовиками по сельхозпродуктам, встречаются с людьми, отрабатывают легенду.
— Значит, у нашего нового друга — тяжбы с криминалом, — сказал Кирьян.
— Он сказал мне, что уехал из Америки из-за больших неприятностей, — помедлив, произнес Федор. — Причем, подчеркнул: очень больших неприятностей! В Москве его два раза пытались убить. Первый раз — неизвестные, второй раз — люди Агабека. В обоих случаях он схватку выиграл. Десантники — фигуры технические. Полковник, полагаю, тоже. А вот кто стоит за ними?
— Пусть разберется сам, — сказал Кирьян. — Он должен знать природу своих проблем.
— Боюсь другого, — ответил Федор. — Они шляются невесть где, и вскоре попадутся на глаза людям Агабека. А он очень озабочен своей безопасностью после появления здесь нашего подопечного. И, если прикрутит этих двоих — возможно, вся свора снюхается.
— Тогда — не теряй время, — кивнул Кирьян.
— И не собирался этого делать, — сказал Федор. — Напротив…
Тут затрезвонил его телефон.
Некоторое время Его Преподобие с отрешенным лицом выслушивал собеседника, затем проронил:
— Я же предупреждал, вот — раззявы… Все приберите! — И, нажав кнопку отбоя, обернулся в сторону Кирьяна:
— Их взяли. Но один мой парень ранен, а один из этих… убит. У них были при себе вторые стволы.
