Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Они еще пели, когда Оденигбо, спотыкаясь, выскочил за ворота, окинув всех подозрительным взглядом, словно не верил словам: «Покойся с миром, Угву, покойся с миром, да пребудет с тобой благодать». Оланна проводила его глазами. Непонятная злоба душила ее. Не в его силах было уберечь Угву от гибели, но пьянство, беспробудное пьянство делало его невольным соучастником. Оланне было противно с ним разговаривать, спать с ним рядом. Она спала на циновке на веранде, и даже укусы вездесущих москитов служили ей утешением. С Оденигбо она говорила лишь о самом насущном: чем кормить Малышку, что делать, если падет Умуахия.
— Поживем у Кайнене, но недолго, пока не подыщем угол, — сказал Оденигбо, будто у них был выбор. В прежние времена он сказал бы, что Умуахия не падет.
Оланна объяснила Малышке, что Угву отправился на небо.
— Но ведь он скоро вернется, мама Ола? — спросила Малышка.
И Оланна сказала: да. Не для того, чтобы утешить Малышку, а потому что сама до конца не верила в смерть Угву. Она твердила про себя, что Угву жив, — возможно, был на волосок от смерти, но не умер. Мечтала получить о нем весточку. Теперь она мылась прямо во дворе — ванна заросла бледно-зеленой плесенью и провоняла мочой, — и ей приходилось вставать чуть свет и с ведром воды идти за дом. Однажды утром она уловила движение у самого угла дома, оказалось, за ней следит пастор Амброз. «Пастор Амброз! — крикнула Оланна, и его как ветром сдуло. — Не стыдно вам? Лучше б молились, чтобы мне принесли весточку об Угву, чем подсматривать, как замужняя женщина купается!»
Оланна пошла к миссис Муокелу в надежде услышать о каком-нибудь видении, означавшем, что Угву цел и невредим, но узнала от соседа, что вся семья миссис Муокелу уехала, никого не предупредив. Оланна стала внимательнее слушать сводки с фронта по Радио Биафра, словно бодрый голос, сообщавший об отступлении врага и победах славной биафрийской армии, мог сообщить ей о судьбе Угву. Однажды в субботу во дворе появился человек в испачканном белом кафтане, и Оланна кинулась к нему, решив, что он принес вести об Угву.
— Скажите! — взмолилась она. — Пожалуйста, скажите, где Угву!
Незнакомец смешался:
— Я ищу Элис Нджокамма из Асабы.
— Элис? — Оланна прищурилась, будто ожидая, что он передумает и спросит не Элис, а ее. — Элис?
— Да, Элис из Асабы. Она дома? Я ее родич. Наши семьи живут в соседних домах.
Оланна указала на дверь Элис. Гость подошел, стукнул раз, другой. Постучал снова и сказал:
— Я из Асабы, из семьи Исиома.
Элис открыла дверь, впустила родственника, но уже через миг выскочила, упала ничком и стала кататься по песку; в лучах заката прилипшие к коже песчинки вспыхивали золотом.
«О gini mere? Что стряслось?» — Соседи обступили Элис.
— Я из Асабы, и сегодня утром до меня дошли вести о нашем городе, — начал гость. Акцент у него был сильнее, чем у Элис, и Оланна с трудом его понимала. — Несколько недель назад враги взяли наш город. Всем жителям велели выходить и говорить: «Единая Нигерия». За это обещали дать риса. И люди послушались. Они вышли из укрытий, сказали «Единая Нигерия», а вандалы всех расстреляли — мужчин, женщин, детей. Всех до единого. — Он помолчал. — Из семьи Нджокамма никого не осталось. Никого.
Элис билась о землю головой и стонала, волосы были полны песка. Вдруг она вскочила и пустилась бежать в сторону дороги. Пастор Амброз догнал ее, привел назад, а Элис вырвалась и снова бросилась на землю — оскалившись, с перекошенным лицом.
— Почему я до сих пор жива? Пусть схватят меня и убьют! Пусть убьют!
Соседи охали и качали головами. Элис каталась по земле, царапая кожу камешками, пока не подошел Оденигбо. Он помог Элис подняться, и, уронив голову на его плечо, она горько заплакала. Оланна наблюдала за ними. Было что-то привычное в изгибе рук Оденигбо. Он обнимал Элис так, словно уже обнимал ее прежде.
Опустошенная, убитая горем, Элис то и дело вскакивала и с криком хваталась за голову. Оденигбо, пристроившись рядом, упрашивал ее выпить воды. Гость из Асабы и Оденигбо переговаривались вполголоса, будто лишь они вдвоем отвечали за Элис, а немного спустя Оденигбо подошел к Оланне, сидевшей на веранде.
— Поможешь уложить ее вещи, нкем? Родич Элис сказал, что живет вместе с земляками из Асабы и они готовы приютить ее на время.
Оланна подняла на него холодный взгляд:
— Нет.
— Что?
— Нет, — повторила Оланна громче. — Нет.
Она встала и ушла в комнату. Не будет она укладывать чужое белье. Оланна не знала, кто собирал вещи Элис — возможно, сам Оденигбо, — но слышала голоса соседей: «Ije ота, в добрый путь», когда Элис с родственником уезжали поздно вечером. Спала Оланна на веранде и видела во сне Оденигбо с Элис в постели в Нсукке, на ее, Оланны, свежем постельном белье. Разбудило ее жгучее подозрение в сердце и грохот снарядов в ушах.
— Враг близко! — крикнул пастор Амброз, первым выбегая со двора с набитым вещмешком.
Поднялась суета: все кричали, собирались, уезжали. Пальба продолжалась, как приступ жестокого, надрывного кашля, а машина никак не заводилась. Оденигбо пробовал раз за разом, вдоль дороги уже потянулись беженцы, взрывы гремели совсем радом, на Сент — Джонс-роуд. Тетушка Оджи осыпала бранью мужа, мать Аданны умоляла Оланну пустить ее в машину вместе с несколькими детьми.
— Нет, — отрезала Оланна. — Берите детей и уходите, скорее.
Оденигбо снова попытался завести машину, но двигатель взвыл и заглох. Двор почти опустел. Женщина тащила по дороге козу, та упиралась, ее хозяйка, не выдержав, бросила упрямое животное и двинулась дальше. Оденигбо повернул ключ, но машина опять не завелась. Земля под ногами ходила ходуном при каждом взрыве.
Оденигбо вновь и вновь безуспешно поворачивал ключ.
— Бери Малышку, идите пешком. — Оденигбо вытер взмокший лоб. — Я вас нагоню, когда заведется машина.
— Если уж идти, так всем вместе.
Оланна оглянулась, дивясь спокойствию Малышки. Она сидела на заднем сиденье рядом со скатанными матрасами и внимательно смотрела на Оденигбо, словно умоляла взглядом и его, и машину.
Оденигбо выбрался наружу, открыл капот. Оланна тоже вышла и выпустила Малышку, прикидывая, что из багажника взять с собой, а что оставить. Двор обезлюдел, поредел и поток беженцев на дороге. Пулеметы строчили совсем рядом. Оланне стало страшно, у нее тряслись руки.
— Пойдем пешком, — сказала она. — Никого не осталось во всей Умуахии!
Оденигбо сел за руль, со вздохом повернул ключ, и мотор заработал. Ехали быстро, а на выезде из Умуахии Оланна спросила:
— У тебя что-нибудь было с Элис?
Оденигбо молчал, глядя перед собой.
— Я тебя спрашиваю, Оденигбо.
— Мда, нет! Ничего у нас с ней не было. — Он мельком посмотрел на Оланну и опять стал глядеть на дорогу.
Они ехали молча до самого Орлу, где их встретили Харрисон с Кайнене. Харрисон стал выносить скарб из машины.
Кайнене обняла Оланну, взяла на руки Малышку и повернулась к Оденигбо.
— Занятная бородка, — усмехнулась она. — Подражание Его Превосходительству?
— Я никогда не стремлюсь кому-либо подражать.
— Ах, прости, совсем забыла. Ты ведь у нас единственный и неповторимый.
Голос Кайнене отражал сгустившееся напряжение. Оланна кожей ощущала его влажную тяжесть, и когда пришел Ричард и неловко обменялся рукопожатием с Оденигбо, и позже, когда все расселись вокруг стола и принялись за ямс, поданный Харрисоном в эмалированных тарелках.
— Поживем здесь, пока не найдем квартиру. — Оденигбо поднял глаза на Кайнене.
Кайнене повела бровью, крикнула:
— Харрисон! Еще пальмового масла для Чиамаки!
Когда Харрисон, поставив перед Малышкой миску с маслом, ушел, Кайнене сказала:
— На прошлой неделе он нас потчевал жареной крысой — пальчики оближешь! А с каким видом подавал — можно подумать, седло барашка!
Оланна засмеялась. Смеялся и Ричард, но осторожно. Смеялась даже Малышка, будто поняла, о чем речь. Лишь Оденигбо без улыбки уставился в тарелку. По радио повторяли Ахиарскую декларацию, звучал решительный голос Его Превосходительства:
Биафра не предаст чернокожих. Даже если все против нас, мы будем сражаться из последних сил, и все чернокожие мира смогут с гордостью указать на нашу Республику во всем ее величии, торжество национальной идеи в Африке…
Извинившись, Ричард вышел из-за стола и вернулся с бутылкой бренди.
— Один журналист подарил, — обратился он к Оденигбо. — Американец.
Оденигбо уставился на бутылку.
— Бренди, — неизвестно зачем добавил Ричард.
Он не общался с мужем Оланны несколько лет, с того самого дня, когда Оденигбо заехал к нему во двор и наорал на него. И сегодня после рукопожатия они не обменялись ни словом.
