Богомил Райнов - Только для мужчин
– Никогда не считал Владо тюфяком. Да и ни к чему мне вмешиваться в ваши сердечные дела.
О сердечных делах Лиза больше не говорит, но о моей дружбе с Петко высказывается:
– Удивительно: есть человек, к которому вы снисходительны.
– Нас связывало дело. Он подавал идеи, я записывал.
– Не только дело. Это единственный человек, о котором вы говорите хорошие вещи, хотя и с оговоркой, что у него не все дома.
– О хороших людях принято говорить хорошие вещи.
– Да вы ведь не верите в существование хороших людей! И Петко – ваша прямая противоположность, хотя вы тоже, бывает, чудите, когда на вас находит. Его интересует все и вся, а вас приходится волоком тащить поближе к жизни…
«Так вот какое у тебя хобби – тащить меня поближе к жизни?» – хочется мне сказать, но я молчу.
Возле самой редакции я вдруг сталкиваюсь с Бистрой. Случайность? Вряд ли. Бистра хорошо знает мое расписание.
– А, Тони! – В голосе ее звучит, кажется, неподдельная радость. – Какой сюрприз!
Я вежливо отвечаю, что это и для меня сюрприз, и отвожу ее в сторонку, так как бывшая моя супруга имеет обыкновение останавливаться посреди тротуара, не замечая, что мешает прохожим.
– Здорово, что я тебя встретила, – говорит Бистра. – Мне надо с тобой поговорить.
– Вечером я занят.
– Зачем вечером? Давай где-нибудь посидим сейчас, все равно где.
Я поднимаюсь в отдел, лишь бы объявиться, и веду ее в первый попавшийся кафетерий, совершенно невзрачный с виду, где только три столика: к счастью, все три свободны, так как посетители – местная молодежь – толпятся в основном у прилавка, где отпускают бозу, и пьют стоя. Я приношу лимонад и пару окаменевших слоек, которые так и будут лежать до конца нашего свидания. Я жду, что Бистра, поморщившись, тихо скажет: «В более приличное место ты не мог меня повести», но она, видно, настолько сейчас озабочена собственными проблемами, что не обращает внимания на обстановку.
– Как поживает твоя новая приятельница? – интересуется она, доставая сигареты и тут же пряча, ибо заметила надпись: «Курить воспрещается».
– Ты, верно, чаще ее видишь, чем я.
– Я имею в виду не Бебу.
– Другой у меня нет, я же тебе говорил. А у той женщины, которая выполняет обязанности домработницы, есть жених – не я, другой.
– Очень рада, – кивает Бистра. – Тебе часто изменяет вкус, но дело не в том. Ты такой пассивный, что любая нахалка может прибрать тебя к рукам.
– Со мной только раз такое случилось, – напоминаю я.
Бистра смотрит, словно не понимая, о чем идет речь, и вдруг раскрывает карты:
– Тони, мы с тобой сделали ужасную ошибку…
– Сколько их было! Нам не привыкать.
– Какой злопамятный! – удивляется Бистра. – Я всегда вспоминаю нашу полудетскую дружбу. Пойми, если кто-то и жалеет, что мы еще тогда не связали свои судьбы, так это я. И если кто-то виноват в этом, так только ты. Не будь ты таким лопухом, прояви ты тогда волю, сграбастай ты меня, как ты сделал это потом… А ты боялся, не смел ко мне прикоснуться, а если и прикасался, то так, будто я стеклянная… Честное слово, Тони, если бы мы нашли тогда общий язык, все бы сложилось иначе…
Эти вещи я слышал столько раз, что вполне можно пропустить их мимо ушей. Куда интереснее наблюдать за толпящимися у прилавка юнцами или, опустив глаза, любоваться ножками Бистры – она так удачно выставила их на мое обозрение. Удивительные ножки, они до того изящны и обольстительны, что порой мне бывало неловко идти рядом с Бистрой по улице: все мужики глядят ей на ноги, и начинает казаться, что идешь не с женой, а с парой соблазнительных ног.
– Ты меня не слушаешь…
– Как не слушаю? Я отвлекся на секунду, но если в этом кто-то виноват, то только ты. – И, поскольку Бистра снова делает вид, что не понимает, я уточняю: – Твои ноги.
– Можно подумать, ты их впервые видишь.
Что ей возразить? Лучше переменить тему.
– Как там Жорж? – спрашиваю я. – Не надоел тебе еще?
– Я больше не в силах терпеть этого человека! Его ничто не интересует, кроме денег. И была бы хоть какая-то польза от его махинаций, так нет же: все свои доходы он вкладывает в новые сделки! Знаешь, говорит, Биси, чем больше капитал, тем солиднее прибыль. Словом, типичный стяжатель… Ну ладно, черт бы с ним, но ведь страшно: а вдруг он влипнет, тебе ведь не надо рассказывать, чем он промышляет… Можно бы и на это махнуть рукой, но, мать честная, о чем можно говорить с мужчиной, у которого нет никаких культурных запросов, ну вот ни на столечко!…
– Ты должна прививать ему культуру…
– Была охота! Боюсь, я скоро начну его бить, до такой степени он мне опостылел.
– Должно быть, и я в свое время тебе опостылел.
– Нет, Тони! Ты не опостылел, ты меня привел В отчаяние. Ты ведь совсем перестал меня замечать. И если я затеяла флирт с этим дураком – видишь, я ничего не скрываю! – то исключительно ради того, чтобы тебя подразнить. Может, думаю, ты наконец начнешь меня замечать.
– Довольно грубый прием.
– Пока я действовала не слишком грубо, ты и виду не подавал, как только я закусила удила, ты словно только того и ждал.
– Что старое поминать…
– Верно, кто старое помянет, тому глаз вой! – подхватывает Бистра. – Я, к примеру, начисто все забыла. А если и ты забыл, мы могли бы начать все по новой…
– Ну, ты даешь! Как это по новой? Хочешь стать посмешищем в глазах всех, кто нас знает?
– Наоборот, обычно все умиляются, когда муж и жена снова сходятся. Вот, говорят, что значит любовь! Это трогает людей.
И так как я молчу, она продолжает, следуя своему правилу – ковать железо, пока горячо.
– Думаешь, почему я до сих пор не вышла за Жоржа? Я никогда не была уверена, что он мне не надоест. Я ему так и заявила, что если ты решишь вернуться ко мне, то он немедленно уберется обратно в свою комнату. За какой-нибудь час все станет на свои места, вот увидишь.
– Заманчивая перспектива, – признаю я, снова разглядывая ноги своей бывшей жены.
Однако будь у меня желание снова пообщаться с ними, совсем не обязательно снова жениться на ней. Не такой уж я олух, как ей кажется.
– Заманчивая перспектива, – повторяю я. – Но такие вещи не решаются за стаканом лимонада. Мне надо подумать.
– А чего тут особенно думать? – спрашивает Бистра, и в голосе ее слышны холодные нотки. – Ты только не подумай, что я тебя насилую. С какой стати? Такие вещи делаются добровольно.
Она замолкает, надеясь услышать от меня что-либо более определенное – может быть, время и место нового свидания. Но как раз этого я и не собираюсь говорить: стоит только начать…
– Ну, вернешься ты ко мне – это же ни к чему тебя не обязывает, – продолжает Бистра после паузы. – Не захочешь расписываться, я не буду тебя неволить, не бойся.
– Чего мне бояться? – бормочу я. – Будто мы не знаем друг друга.
В том-то и дело, что знаем. Для «Биси» главное – прибрать тебя к рукам, а там… пойдешь ты расписываться или нет, но уж точно пойдешь плясать под ее дудку.
– Так что думай, но не слишком долго. Иначе можешь меня проморгать… – И доверительно мне сообщает: – Ты у меня единственный, Тони, и всегда был единственный… А все остальное – так, чепуховые интрижки. Я сейчас так одинока, у меня просто безвыходное положение. А когда я в безвыходном положении, со мной такое творится – я себя не помню. На любую глупость способна, так что учти, я могу клюнуть на удочку какого-нибудь кретина, и тогда не пришлось бы и мне, и тебе сожалеть…
В этом монологе, как нетрудно заметить, слышны одновременно и исповедь, и угроза – что ж, она всегда была такой, бывшая моя жена. Мы встаем, и, провожая ее, я повторяю, что мне надо подумать, и даже обещаю дать о себе знать в ближайшее время, а на лице Бистры вера отчаянно борется с недоверием, и я не могу не заметить, как бедная ее головка напрягается, чтобы в последнюю минуту придумать что-нибудь такое, чем можно было бы меня заарканить, но все средства, включая и ноги, уже использованы, ничего больше придумать не удается, и Бистра хватается вдруг за свою сумочку, как утопленник за соломинку, достает из нее фотографию (лето, берег моря) и говорит: «Возьми, не забывай свою Биси», я прячу фотографию: «Как ты можешь такое говорить», к мы наконец прощаемся – если не совсем, то потому, что ее переполняет ярость из-за неудавшейся попытки с ходу добиться своего, а я чувствую едва уловимый запах сирени, горький аромат первой любви, слабый-слабый, может быть, лишь воображаемый – как запах роз, о котором говорил Жорж.
Запах сирени… А может быть, уже идет весна? В этом году южный ветер подул в марте, намного раньше обычного: как говорят старые люди, все так перемешалось, что уж и не знаешь, когда зима, а когда весна, и тем не менее дует южный ветер, идет весна, и Лиза решает превратить утоптанный плац нашего двора в настоящий сквер. Я твержу ей, что ничего путного у нее не выйдет, но она взбалмошная женщина, бегает, суетится, обходит соседей, вербует себе единомышленников, спорит с ними, и, когда ее спрашивают, где же тогда будут играть мальчишки, она тут же говорит в ответ: какие же это игры – бить людям окна? Существуют, мол, и другие, более умные игры, и потом, как можно заботиться об одних мальчишках, а о девчонках забывать, разве они не ваши дети?
