Розамунда Пилчер - Сентябрь
— Если можно, я бы пошел наверх, распаковал сумку. Может быть, душ принял.
— Чудесно. Воспользуйтесь любой ванной, какую найдете не занятой. А когда будете готовы, спускайтесь. Если внизу по-прежнему никого не окажется, зайдите в библиотеку, там найдете поднос с напитками. Налейте себе что пожелаете. Не стесняйтесь, будьте как дома.
— Спасибо, — отозвался Конрад и стал подниматься по лестнице, но на третьей ступеньке обернулся и добавил: — И благодарю за сегодняшнюю необыкновенную поездку.
— Наверное, это я вас должен благодарить.
Конрад ушел. Арчи последовал за собаками и нашел в кухне Люсиллу и Джеффа в передниках, они дружно и трудолюбиво хлопотали у плиты и раковины. Люсилла, что-то помешивая в одной из кастрюль, оглянулась:
— Па! Вы приехали? Где были?
— На верхних верещатниках. Чем это вы тут занимаетесь?
— Стряпаем ужин.
— А где мама?
— Принимает ванну.
— Покормите собак, ладно?
— Конечно. Это мы запросто… Только пусть потерпят минутку, а то соус получится с комками.
Арчи прошел в библиотеку, налил себе виски с содовой и со стаканом в руке поднялся по лестнице разыскивать жену.
Изабел, действительно, была в ванной. Она лежала, окутанная ароматными мыльными облаками в своей забавной резиновой шапочке.
— Арчи?
Он уселся поудобнее на крышку унитаза.
— Где вы были?
— На вершине Криген Даба.
— Там сейчас такая красота! Ну, как тебе Грустный Американец, ничего?
— Вполне. И он совсем не грустный. Он очень приятный, зовут — Конрад Таккер, и он оказался старым приятелем Вирджинии.
— Ну? Не может быть? Они знакомы? Какое удивительное и приятное совпадение. Значит, он не будет чувствовать себя чужаком, — она приподнялась и потянулась за мылом. — Так он тебе понравился?
— Очень славный человек. Обаятельный.
— Слава Богу. Что он сейчас делает?
— То же, что и ты, насколько я понимаю.
— Он уже бывал в Шотландии?
— Кажется, нет.
— Понимаешь, я подумала: ни он, ни Джефф не знают наших танцев. Что если мы подучим их немного сегодня вечером, после ужина? Им бы только усвоить основные фигуры кадрили в четыре пары и еще, может быть, двух-трех танцев, тогда они, по крайней мере, не останутся в стороне от общего веселья.
— А что, хорошая мысль. Я подыщу пленки с записями. А где Пандора?
— Свалилась без задних ног. Мы ведь тоже вернулись только в пять часов. Арчи, ты не согласишься взять ее завтра с собой на гору? Я сказала ей про пикник Ви, но ей хочется весь день провести с тобой. Сидеть вместе с тобой в скрадке и болтать.
— Конечно, пусть едет. Только при условии, что болтать будет тихо. Подбери ей надеть что-нибудь теплое.
— Дам ей мои зеленые резиновые сапоги и плащ.
Арчи отпил виски и зевнул. Он тоже устал.
— А как ваши покупки? Патроны мне привезли?
— Да. И шампанское, и свечи, и продукты, хватит накормить полк голодных солдат. И я привезла себе новое вечернее платье.
— Ты купила новое платье?
— Нет, купила не я, а Пандора. Бесподобное. И я даже не знаю, сколько оно стоит, она мне не говорит, но думаю, ужасно дорого. У нее, похоже, денег куры не клюют. Как ты считаешь, я правильно сделала, что согласилась воспользоваться ее щедростью?
— Если уж ей вздумалось подарить тебе платье, ты все равно не смогла бы отбиться. Она всегда любила делать подарки. Это очень трогательно с ее стороны. Я его увижу?
— Только в пятницу, и ты будешь сражен моей красотой.
— А что еще вы делали?
— Обедали в «Погребке»… — Выжимая губку, Изабел решала про себя, рассказывать ли Арчи про Пандору и захваченный столик, но пришла к выводу, что лучше не стоит, он рассердится. — И Люсилла купила себе платье на рынке.
— Бог мой, в нем, наверное, блохи.
— Мы отдали его в чистку. В пятницу с утра придется кому-нибудь съездить за ним в Релкирк. Но самую потрясающую новость я приберегла напоследок. Пандора и тебе тоже купила подарок. И если ты подашь мне вон то полотенце, я вылезу из ванны и покажу его тебе.
Он дал ей полотенце.
— Подарок для меня?
Он попробовал представить себе, что могла привезти ему сестра. Хоть бы не часы, не ножнички для обрезки сигар, не булавку для галстука — вещи ему совершенно не нужные. Что ему нужно, так это новый патронташ…
Изабел вытерлась, стащила с головы резиновую шапочку, встряхнула волосами, надела шелковый халат, завязала пояс.
— Пойдем, посмотришь.
Арчи поднялся и пошел за ней в спальню.
— Вот.
Вещи были разложены на кровати: клетчатые шотландские брюки, новая белая рубашка, еще в целлофане, черный атласный кушак и приснопамятная отцовская куртка из зеленого бархата, которую со смерти старика Арчи ни разу не видел.
— Откуда это?
— Куртка лежала в нафталине, я дала ей отвисеться над ванной, чтобы складки разгладились. А брюки и рубашка — подарок Пандоры. И еще я навела блеск на твои вечерние туфли.
У Арчи прямо челюсть отвисла.
— Но по какому случаю?
— По случаю бала в пятницу, дурья ты голова. Когда я сказала Пандоре, что ты не сможешь надеть килт и поедешь к Верене на бал в смокинге, она пришла в ужас. Сказала, что ты будешь похож на приглашенного лакея. Ну, мы зашли к мистеру Питтендричу, и он помог нам выбрать вот эти, — она на вытянутых руках подняла клетчатые брюки. — Разве не прелесть? Арчи, примерь, пожалуйста, а? Не терпится посмотреть на тебя во всем этом.
Меньше всего Арчи хотелось примерять сейчас новый наряд, но Изабел так воодушевилась, что у него не хватило духу отказаться. Он поставил стакан на туалетный столик и покорно стал снимать старые твидовые брюки.
— Рубашку можешь оставить. Новую пока не будем вынимать из целлофана, а то испачкаешь. Сними башмаки и эти грязные старые носки. Вот, а теперь…
С ее помощью он натянул новые клетчатые брюки. Изабел застегивала молнии, пуговицы, заправляла подол синей деревенской рубахи и вообще хлопотала так, как будто собирала ребенка в гости. Она опоясала Арчи широким атласным кушаком, нагнулась, завязала шнурки на ботинках, подала бархатную куртку. Он просунул руки в рукава на шелковой подкладке, а она повернула его к себе и сцепила застежки, отделанные золотым шнуром.
— А теперь, — она ладонями пригладила ему волосы, — ступай, поглядись в зеркало.
Отчего-то он чувствовал себя последним дураком. Культя болела, хотелось принять горячую ванну. Но он послушно проковылял к гардеробу Изабел, где в среднюю створку было вставлено большое зеркало. Он не любил разглядывать себя. В своих отражениях он видел насмешку над собой прежним — он стал худым, сивоголовым, в затрапезной поношенной одежде, на этой проклятой алюминиевой ноге.
Даже сейчас, под восхищенным взором Изабел, ему стоило некоторых усилий заставить себя посмотреть в зеркало. Но он посмотрел. И увидел, что выглядит не так уж плохо. Вовсе не плохо. Даже здорово. Узкие длинные брюки, отлично скроенные и отутюженные, имели вид по-военному лихой и шикарный. А чудесный темно-зеленый лоснящийся бархат куртки добавлял в меру старинной джентльменской элегантности и подчеркивал зелень в многокрасочной клетке брюк.
Он еще раз пригладил волосы, теперь уже сам; повернулся одним боком, другим, любуясь своим нарядом. Расстегнул пуговицу, чтобы блеснул черный атлас кушака. Снова застегнул. Встретился взглядом со своим отражением, усмехнулся — надо же, красуется перед зеркалом. Павлин!
Обернулся к жене:
— Что скажешь?
— Потрясающе!
Он протянул к ней руки.
— Леди Балмерино, позвольте пригласить вас на вальс.
Она подошла, он притянул ее вплотную к себе, прижался щекой к ее волосам — так, бывало, они танцевали молодыми в ночных клубах. Сквозь шелк халата он ощущал ее кожу, еще разгоряченную после ванны, изгиб бедра; касание мягкой, не стянутой груди, сладкий запах мыла.
Обняв друг друга, супруги тихонько переступали с ноги на ногу, раскачиваясь под музыку, которую слышали только они одни.
Он спросил:
— У тебя сейчас, в данную минуту, есть какие-нибудь совершенно неотложные дела?
— Как будто бы нет.
— Не надо ни ужин готовить, ни собак кормить, ни дичь ощипывать, ни клумбы полоть?
— Нет.
Он поцеловал ее волосы.
— Тогда идем со мной в постель.
Она замерла. Но рука Арчи продолжала скользить по ее спине. Немного спустя она отстранилась, заглянула ему в лицо. В ее темно-синих глазах блестели непролитые слезы.
— Арчи…
— Пожалуйста.
— Но как же все?
— Все заняты, и мы запрем дверь. Вывесим табличку «Просьба не беспокоить».
— А… твой кошмар?
— Кошмары — это для детей. А мы с тобой уже выросли, и никакие сны не помешают нам любить друг друга.
— Ты переменился, — озадаченно произнесла она. Ее добрый взгляд выражал недоумение. — Что с тобой случилось?
