Андрей Рубанов - Жизнь удалась
Наверху тяжело затопали.
– Наши приехали, – произнес капитан.
Мудрук вздрогнул и негромко заметил:
– Ты вроде хотел насчет сейфа подсуетиться…
– Я уже все сделал, Михалыч. В пакетик завернул и в лесу заныкал. Не волнуйся.
Мудрук шагнул внутрь, наклонился и изучил развороченную выстрелом голову виноторговца Матвеева.
– Стало быть, у них ничего не вышло, и они его замочили.
– Его замочили, – торопливо признался капитан, пробормотал прямо в заросшее серым твердым волосом начальственное ухо, – потому что я пришел. Их было двое. Я появился – они испугались. Решили бежать через второй выход. Первый ушел, второй не успел. Оказался в ловушке. Запаниковал, застрелил пленника, потом хотел – меня. В общем, я его положил… А пленник уже был готов…
– Хватит, – мрачно произнес полковник. – Больше этого никому не рассказывай. – Он вздохнул, выкатил глаза и поспешил по лестнице наверх, увесистыми порциями исторгая начальственный рев:
– Чего так долго ехали, а?! Сержант?! Снегопад помешал?! Хорошему менту ничего не должно мешать! Теперь слушай мою команду! Ни к чему не прикасаться, ходить на цыпочках! Здесь убийство с особой жестокостью! Работают только эксперты, остальным – покинуть помещение!.. А? Что? Тебе сколько лет, сынок? Не успел войти, а ему уже тела подавай!.. Здесь тела, внизу… Иди за мной… А ты, капитан, друг ситный, отойди в сторонку. Завтра, то есть сегодня, с утра жду тебя с рапортом. Подробным.
Капитан покаянно кивнул.
– Товарищ полковник, а можно рапорт – прямо щас? У меня последний день отпуска… разрешите в себя прийти… В понедельник утром я – как штык…
Мудрук засопел в третий раз.
Шесть лет назад, прозрачной кавказской ночью, один из них тащил другого на себе. Десять километров по оврагам, распадкам, по руслам ручьев, сквозь густой чеченский кустарник. Тогда полковник был еще майор. Глубоко в бедре майора сидела пуля, и капитан, презрев субординацию, шепотом материл тяжелого, как бегемот, спутника, подсмыкивая то правое плечо – с него свисал сам майор, – то левое, где болтались два табельных автомата и тот самый трофейный «стечкин» в деревянной кобуре на брезентовой лямке.
– Иди во двор, – сурово велел бывший майор, а ныне полковник. – Лезь в мою машину. Под сиденьем – водяра. И стаканчики. Глотни для сугрева. Найдешь папку. В ней листы бумаги. Рапорт пометишь сегодняшним числом. Пиши коротко, общими фразами…
– А что писать?
Мудрук огляделся и понизил голос:
– Пиши так: находился в отпуске, искал места для зимней рыбалки. Приблизился к дому – услышал пальбу. С целью пресечь – срочно проник. Оружие обнаружил случайно. Применил в целях самообороны. И не забудь про предупредительный выстрел…
– Обижаете, товарищ начальник…
– Молчать! – зашипело начальство, апоплексически багровея. – Напишешь – покажешь. Я поправлю. Перепишешь заново. Потом тихо исчезни. Завтра в отделе скажешь, что тебе срочно потребовалась медицинская помощь, и ты якобы своим ходом двинул в ближайшую больничку. Понял меня? Проболтаешься – оба останемся без погон. Все. В понедельник готовься. Будет такой крик…
– Догадываюсь.
Вдруг сбоку позвали – тихо, с тревожной интонацией:
– Товарищ полковник! А товарищ полковник! Пульс появился…
Глаза Мудрука засверкали.
– Кто? Где? У кого?
– Этот… В коридоре… Пульс есть…
– Врача!!! – хором заорали капитан и его начальник. – Врача, быстро!!!
Подбежал врач, разложил свой чемодан, скинул куртку, закатал по локоть рукава, сделал укол, затеял непрямой массаж сердца – его движения смотрелись как возвратно-поступательные колебания шкивов и шестеренок хорошо отлаженной машины.
– Ну? – крикнул Мудрук. – Что?
– Живой. Держится…
Капитан прижался к стене, чтоб не мешать. Кое-как, в тесноте подвала, перевалили Кирилла Кораблика через борт носилок, потащили наверх. Бритый затылок человека по прозвищу Кактус перечеркивала свежая ссадина – падая, ударился о стену – и вид этой голой, как колено, головы, разодранной кожи, натекшей в рану и там загустевшей крови заставил капитана задрожать от отвращения.
Он поднялся следом. Вышел во двор, освещаемый вспышками автомобильных маяков. Сыпал сухой твердый снег. Хрипели рации. Кошки разбежались. Два ухаря-сержанта азартно отмахивались дубинками от наседавших доберманов. За распахнутыми воротами, подняв воротники, прохаживались любопытствующие. В уединенном дачном поселке людей оказалось неожиданно много. Во всех соседних домах горели окна.
Не исключено, равнодушно подумал капитан, как бы проницая взглядом добротные каменные стены просторных коттеджей, что там тоже держат в подвалах пленников. Вытряхивают деньги и информацию.
Уху помешал какой-то знакомый звук – сыщик не сразу понял, что это его собственный телефон.
– Мне, – вежливо, почти вкрадчиво произнес абонент, – нужен капитан Свинец.
– Кто говорит?
– Сергей Знаев. Банкир. Мы с вами встречались в пятницу…
– Слушай, банкир. Третий час ночи. Ты чего не спишь?
– Я мало сплю.
– Ага. Понимаю. Кого совесть мучает – тот всегда мало спит.
Абонент тяжело вздохнул.
– Я как раз на эту тему хочу… Насчет человека, про которого у нас был разговор… Давайте встретимся.
Каков гад, подумал капитан и спросил:
– Зачем? Ты, банкир, наверное, хочешь рассказать мне про Фонд ветеранов спорта? Про то, как твой друг Матвеев задолжал Кактусу? Как просил тебя помочь, а ты не помог?
– Вы его нашли?
Выдержка стала изменять капитану:
– А какая тебе разница?
Банкир промолчал.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Свинец.
– Да.
– И кто я, по-твоему?
– Сотрудник милиции.
– Правильно. Я – мент. Я всю жизнь общаюсь с ворами и бандитами. Часто бываю в тюрьмах. Ты вот, банкир, знаешь, каких людей в тюрьмах называют «гады»?
– Примерно, – осторожно ответил банкир.
– Вот представь себе, банкир: живет в камере такой гад и ведет себя тихо. Соседи знают, что он – гад, и с ним не общаются. Потому что – западло. Он сам по себе, остальные сами по себе. Его под шконку определяют, и он там сидит. Тихо. Но бывает по-другому, банкир. Бывает, что никто не знает про гада, что он – гад. Он вместе со всеми спит, чифирит и телевизор смотрит… Интересно рассказываю?
– Я не понимаю, к чему…
Капитан перехватил телефон поудобнее. Подсохла кровь на пальцах – они прилипли к трубке и меж собой склеились.
– Сейчас поймешь. Постепенно – ты слушаешь меня, банкир? – постепенно этот гад поднимает голову. То есть ему надоедает маскироваться под порядочного, и он начинает действовать. Совершать свои гадские поступки. А остальные, его сокамерники, наблюдают – и молчат. Не хотят связываться. Или – боятся. Гад орудует – а они отворачиваются… Делают вид, что ничего не происходит… Понимаешь, банкир, о чем я?
– Да.
– Знаешь, как говорят в тюрьме про таких?
– Нет.
– Про них, банкир, говорят так: ВИДЕЛ, ЗНАЛ И МОЛЧАЛ – ТЫ ТАКОЙ ЖЕ.
Капитан подождал ответа – вдруг банкир Знайка найдет, что возразить? – но банкир не возразил. Отключился.
9. Трактористы forever
Поздний рассвет открыл взору людей совсем другой мир. Исчезло все грязное, серое, уродливое. Все, что еще вчера раздражало глаз и отвращало, – теперь оказалось надежно упрятано под миллиардами девственно чистых хрусталин.
Рано утром капитан кое-как справился с самым неприятным – приехал к жене погибшего Матвеева и сообщил. Пробубнил что-то успокаивающее, велел явиться на Петровку, чтоб дать свидетельские показания, и поспешно сбежал. Рассказать жене о смерти мужа – все равно что чуть-чуть убить себя.
Все-таки проклятая у меня работа. Брошу все. Пойду в трактористы. Хозяйство заведу. Женюсь. Детей наделаю. Как отец: двух пацанов сразу, а третьего через пару годов. И дочку еще.
Убивать буду – только кур. По праздникам.
Ехать за город по дороге, превратившейся в каток, после бессонной ночи, пусть и на полноприводном автомобиле производства Наиглавнейшей моторной компании, показалось капитану безумием. Он добрался до Павелецкого вокзала, бросил машину, сел в полупустой вагон. Когда поезд миновал пригороды и глазам открылись бесконечные белые равнины, капитану полегчало. Подняв воротник бушлата, он вжался в угол скамьи и уснул.
Давным-давно приучивший себя к самоконтролю, он проснулся за минуту до прибытия на свою станцию. Называлась она, между прочим, Богатищево. Здешние деревни все, как одна, носили имена уютные и солидные, – безусловно, во времена появления этих имен люди тут жили обильно и спокойно. Впрочем, имелась деревня Косяево, но это не портило общей картины. Должно же быть среди селений Мягкое, Глубокое, Богатищево и Серебряные Пруды хоть какое-нибудь Косяево.
