Бернард Вербер - Дыхание богов

Дельта-волны – ниже 4 герц. Это глубокий сон. В этой фазе мозг поддерживает только жизненно важные функции организма. Мы приближаемся к состоянию физической смерти, и, что поразительно, именно в это время мы погружаемся в самые глубокие слои подсознания. Это происходит на длине волн парадоксального сна, когда мы видим совершенно непонятные сны, а наш организм действительно восстанавливает силы.

Интересно, что, когда наш мозг работает на частоте 8 герц, то есть на альфа-волнах, оба его полушария функционируют одновременно и в полной гармонии, тогда как на бета-волнах одно полушарие берет верх над другим. Либо аналитическое левое полушарие, занимающееся решением логических задач, либо интуитивное правое, чтобы родить идею или найти выход из ситуации.

Когда наш мозг перевозбужден, во время фазы бета, и напоминает перегревшийся радиатор, время от времени он автоматически переходит в фазу альфа. Считается, что примерно раз в десять секунд мозг на несколько микросекунд переключается на альфа-волны.

Если мы сумеем сознательно переходить на альфа-волны, наше сознание работает, как ночник, и меньше вступает в контакт с эмоциями. Тогда мы лучше слышим голос интуиции. На 8 герцах мы в полной гармонии, бодрствуем и в то же время спокойны.

92. ВЗЛЕТ

Я лечу.

Внизу, подо мной, Олимпия отдаляется и исчезает.

Я сильный. Моя сила порождена гневом и уверенностью, что теперь я сам управляю своей судьбой. Гнев – это прекрасно. Давно уже было пора начать сердиться. Я чувствую себя так, словно на ходу спрыгнул с поезда. Разбил стекло и приземлился на насыпь.

Мне нечего терять. Все теперь против меня: Старшие боги, боги-ученики, химеры, не говоря уже о моем народе, который, если бы знал, что происходит, возмутился бы, что я его покинул. Один мой друг на «Земле-1» говорил: «Каждый человек, который на что-то решается, получает три разновидности врагов: тех, кто хотел бы это сделать вместо него; тех, кто хотел прямо противоположного; тех, кто ничего не делает, – их большинство, и это самые яростные критики».

Я лечу.

Я уверен, что нет никакого плана, никакой толстой книги, в которой написан сценарий. Я не персонаж. Я сам автор собственной жизни. Я пишу ее здесь и сейчас. Я и на «Земле-1» не верил в гороскопы.

Я не верил хиромантам.

Я не верил медиумам.

Я не верил гаданиям по «Книге перемен».

Я не верил картам Таро. Не верил кофейной гуще.

Даже если гадания сбывались. Возможно, это был единственный способ заставить меня следовать сценарию.

Теперь я за пределами написанной роли. Я уверен, что о моем полете на Пегасе к вершине горы НИГДЕ НЕ НАПИСАНО. Никто нигде не сможет прочитать, какое приключение ждет меня впереди. Каждую секунду я пишу дальше мою жизнь, и никто не знает, что будет на следующей странице. Если понадобится, я внезапно умру, и история оборвется. Быть свободным опасно, но это чувство пьянит. Я лучше, чем бог, я свободен.

Я должен был упасть на самое дно, чтобы найти силы, которые вернули мне меня самого. Теперь я один, и я всемогущ. Сильнее Бога, страшнее дьявола. Если меня съесть, можно умереть.

Внизу я вижу остров, очертаниями напоминающий треугольник, неизвестные территории. Остров похож на голову. Две горы около Олимпии – это глаза. Квадрат города – нос. Пляж – подбородок. Главная гора – лоб. Дальше, за этим высоким любом, – два выступа суши, напоминающие пряди волос.

Море отливает красным золотом. «Эдмонд Уэллс, ты в воде, я в воздухе».

Сгущаются сумерки, розовеет солнце. Я поднимаюсь все выше.

Крылатый конь необыкновенно силен. Каждый взмах его крыльев уносит меня вперед на несколько метров.

Я поднимаюсь выше отвесной оранжевой стены. Лечу к вершине, по-прежнему окутанной туманом.

Я лечу над кронами деревьев.

Перелетаю голубую реку, черный лес, красную равнину. Выше, еще выше, над склоном, ведущим на оранжевую территорию.

Небо темнеет. Это ночь? Нет, это грозовые тучи. Молния! Я чувствую, что конь боится грозы. Я вцепляюсь в гриву. Молния на мгновение вспыхивает в облаках светящимися прожилками. Грозные раскаты грома отдаются в моей грудной клетке. На руку мне падает капля.

Начинается ливень.

Я вымок до нитки, мне холодно. Я стискиваю ногами бока Пегаса.

– Ну же, Пегас, подними меня на вершину, это все, что я прошу.

Мы летим над оранжевой зоной.

Я держусь за гриву, судорожно стиснув пальцы. Намокшие крылья становятся все тяжелее, с трудом рассекают воздух.

Пегас решает приземлиться, как это сделала бы любая птица на его месте. Я пинаю его пятками в бока, но тщетно – животное не трогается с места. Я спрыгиваю на землю, Пегас поднимается в воздух и поворачивает к Олимпии.

Я еще на оранжевой территории, земля под ногами светится. В кратерах и трещинах видна желтая лава. Здешние вулканы создают плотный пояс облаков, который всегда скрывает вершину горы.

Я иду среди статуй. Где-то там позади, совсем близко, дворец Медузы. Мне кажется, статуи неодобрительно смотрят на меня. Я узнаю Камиллу Клодель и содрогаюсь. Не хотел бы я сейчас превратиться в камень.

Я бегу под дождем через лес изваяний. Наконец застывшая толпа остается позади.

Горгона не заметила меня, она решила остаться в укрытии, не вылетать в дождь из дворца. Ливень защищает меня.

Передо мной скалистая, почти отвесная стена. Я лезу вверх, цепляясь руками и ногами. Теперь я не собираюсь сдаваться. Кроме того, у меня нет выбора. Мокрые камни скользят под руками, пропитанная водой тога весит целую тонну, но я нащупываю опору и стремлюсь вверх. Сорвавшись несколько раз вниз, я наконец заканчиваю восхождение. Я вижу плато, заросшее соснами. Я без сил, а дождь усиливается. Начинается град. Я больше не могу идти вперед.

Нахожу сосну, в стволе которой от земли до ветвей образовалось дупло, и сворачиваюсь клубком у ее корней. Мощное дерево защищает меня, я срываю несколько папоротников и закрываю вход в дупло.

Сквозь листья папоротника я смотрю на гору, окутанную туманом.

Я дрожу от холода. Не знаю, чем все это кончится. Но твердо знаю, что не хочу отступать.

93. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ШЕПТУН

Существует одна не очень известная профессия – шептун. Шептунов нанимают конные заводы для того, чтобы они успокаивали лошадей, особенно беговых, у которых расшатаны нервы. Хорошему развитию лошади часто мешает то, что ей не дают интересоваться миром.

Больше всего ее беспокоят шоры, маленькие кусочки кожи, которыми ей закрывают глаза, чтобы она не смотрела по сторонам. Чем умнее животное, тем тяжелее оно переносит, что его лишают возможность видеть происходящее вокруг.

Шептун тихо разговаривает с лошадью, шепчет ей на ухо, устанавливая с ней особые отношения, отличающиеся от тех, когда ее просто используют. Лошадь словно открывает новый способ общения с человеком и может теперь простить ему ограничение ее поля зрения.

94. ДОМИК

Град перестает барабанить по земле. Восходит второе солнце.

Я вспоминаю слова Эдмонда Уэллса: «Даже несчастьям надоедает нападать на одного и того же человека».

Несмотря на сырость, земля не размокла.

Я иду через лес, в котором становится все светлее. Папоротники, покрытые каплями дождя, пахнут перегноем. Под ногами хрустит выпавший град.

Я иду вверх по пологому склону. Солнце багровеет, заливает красным светом плотные облака на вершине горы.

Я иду вперед, чувствуя растущий голод.

Я думаю о Мате Хари. Она спасла меня от Горгоны. Благодаря ей у меня появилось желание стать хозяином своей судьбы. Она не только спасла мне жизнь, не только была моей помощницей, она положила начало моему освобождению.

Афродита причинила мне столько зла, сколько смогла, разрушив напоследок мой летательный аппарат. Однако именно из-за того, что дирижабль был уничтожен, я решился улететь на Пегасе. Иногда и зло идет на пользу.

Не нужно больше думать об этом чудовище в женском обличье.

«То, что не убивает нас, делает нас сильнее» – глупее ничего не придумать. Я помню, что, когда был врачом на «Земле-1», я работал в «скорой помощи», выезжавшей на дорожные происшествия. Люди не всегда погибали в авариях, но сильнее от этого не становились. Сколько из них осталось калеками на всю жизнь? Бывают испытания, от которых невозможно оправиться. Я должен записать это в «Энциклопедию».

Я решительно иду вперед.

Склон становится более крутым, местность становится каменистой.

Я знаю, что мой Просвещенный не был Христом. Я лишь кое-что позаимствовал. И он погиб не на кресте, а на колу. Преемник Рауля не апостол Павел. Рауль тоже просто кое-что позаимствовал.