Джеймс Баллард - Суперканны
Но я больше не участвовал в мероприятиях боулинг-клубов, дистанцируясь от тайной жизни бизнес-парка. Из моей постели Алисы я переехал в комнату для горничной, откуда открывался вид на теннисный корт. Я ничего не сказал Джейн о трагической гибели Дэвида Гринвуда, о том, как ее бывший любовник умер в пароксизме отвращения к себе. Просыпаясь ночью, я иногда заглядывал в спальню Джейн и смотрел, как она спит с размазанной по губам помадой — следом поцелуя Симоны; молодая женщина, которую я любил и однажды, может быть, полюблю снова.
Мы остановились на обзорной платформе в Коль-дю-Пилон в нескольких милях за Грасом — оттуда открывался сумасшедший вид на долину Вар. Пенроуз набрал в свои огромные легкие побольше холодного воздуха и задержал дыхание, словно для того, чтобы его перенасыщенный кислородом мозг смог охватить все возможности, открытые перед ним в его новом царстве.
— Впечатляет, правда? Временами просто чувствуешь ветер истории в своих крыльях. Вы видели, как вылупляется из яйца будущее. Гринвичский меридиан этого тысячелетия проходит через «Эдем-Олимпию».
— И тем не менее нам пора возвращаться в Лондон. Мне нужно убедить в этом Джейн.
— Но зачем? — Пенроуз повернулся спиной к солнцу и все свое профессиональное обаяние сосредоточил на мне, словно я признался ему в клептомании или ночном недержании мочи. — «Эдем-два» — это единственное будущее, какое у нас есть.
— Это будущее не для меня.
— Мы найдем вам работу. Вы сможете возглавить для нас издательский дом, выпускать ежемесячный журнал.
— Спасибо. Но сейчас все так неопределенно. Я бы не стал сейчас рисковать.
— Вам и не нужно рисковать. Вы с Джейн в безопасности, ведь вы с нами.
— Вместе с этими сотнями новых директоров, которые скоро прибывают в «Эдем-два»? Преступность вот-вот захлестнет вас.
— Пол, преступность нас уже захлестнула. Она называется потребительским капитализмом. Дружище, я же не прошу вас испражниться на триколор. Без небольших социальных издержек все равно никуда, но мы же компенсируем жертвам их потери.
— Жертвам вроде Цандера?
— Это был несчастный случай.
— Уайльдер, я видел все своими глазами. Это было убийство. — Я понизил голос — два пожилых китайца вышли из машины, направились к нам и встали рядом, опершись на перила. — Он знал о педофилии, об ограблениях ювелирных магазинов и о задушенных проститутках… Мне нужно было все сообщить полиции.
— Они же к вам приходили. И вы вполне благоразумно промолчали. — Пенроуз поднял свой сильный подбородок к солнцу. — Кто сказал вам о педофилах — Гальдер?
— Нет, не Гальдер.
— Замечательно. Он слишком честолюбив, а потому предан нам. Мы о нем очень высокого мнения.
— Это хорошо. Не нужно бы Алену Делажу играть с ним.
— А он играет? Это неприятно. Я скажу ему, пусть найдет какую-нибудь другую группу убогих, скажем, английских туристов. Если вам об этом сказал не Гальдер, то кто? Франсес Баринг?
— Ничего она мне не говорила.
— Вы проводите с ней много времени. Должна же она о чем-то говорить. У нее всегда были друзья за стенами «Эдем-Олимпии» — красивая женщина из отдела управления имуществом, посещающая многих богатейших людей. Некоторым из них не терпится наточить топоры, и у них влиятельные связи в Париже и Брюсселе.
— Она ни о чем таком со мной не говорила. И потом, ей ничего не известно.
— Ей известно больше, чем вы думаете. Я беспокоюсь за Франсес. Для нее часы остановились двадцать восьмого мая…
Он замолчал, услышав донесшееся из долины внизу жужжание рекламного самолета, потом выбросил вперед руку, пытаясь схватить миниатюрный аэроплан — не больше мошки по сравнению с его вытянутой рукой.
— Эти самолеты. Они вас не раздражают, Пол? Как и все эти новоявленные вандалы с баллончиками в «Эдем-Олимпии». Офисное здание стоит пятьдесят миллионов долларов, а всего несколько граммов краски превращают его в какие-то трущобы третьего мира.
— Когда откроется «Эдем-два», проблем у вас поприбавится.
— Вы правы. Это задача колоссальной трудности. Но мы не можем останавливаться. Лечебные классы вам не по душе, но они оправдывают себя.
— Пока. Слишком многие знают, что с наступлением темноты в «Эдем-Олимпии» творятся нехорошие вещи. Рано или поздно, но власти вмешаются.
— Конечно, вмешаются. Нам приходится рисковать. — Пенроуз взял меня за руку, пододвигая ближе к перилам. Он обильно вспотел во время воздушного протеста в «Эдеме II», и теперь на ветру от его влажной рубашки исходил неприятный запах беспокойства и разочарования. — Я не хочу, чтобы вы волновались, Пол. Забудьте о возвращении в Лондон. Вы нужны мне здесь — вы один из немногих людей, кому я могу доверять. Вы знаете всю правду о том, что мы делаем, поэтому-то вы и не выдали лечебную программу.
— Я наблюдатель. Франсес говорит, что для «Эдем-Олимпии» я слишком туп и нормален.
— Нормален? Сколько копий было сломано в попытках определить, что же это значит. Осторожнее, мы с вами находимся в мире, где быть нормальным опасно. Чрезвычайные задачи требуют чрезвычайных решений. Кстати, нужды в лечебных классах в настоящее время нет. Мы их приостанавливаем.
— Вы уверены? — Небрежный тон Пенроуза удивил меня. — Почему? Они что — выходят из-под контроля?
— Нет. Но с появлением «Эдема-два» все меняется. Что было хорошо для малой группы профессиональной элиты, неприменимо к огромной популяции. В «Эдеме-два» будут работать двадцать тысяч человек. Я не хочу спровоцировать расовую войну — или пока не хочу. Этот «зеленый» пилот был предупреждением. И потом, нам ведь нужно смотреть вперед. Скоро должна начаться битва титанов — борьба за выживание между конкурирующими психопатиями. Сегодня все продается — даже у человеческой души есть штрих-код. Нами управляют чудные потребительские мотивы, странные всплески культуры развлечений, массовые паранойи, связанные с новыми болезнями, которые на самом деле являются религиозными поветриями. Как объять все это? Возможно, нам придется сыграть на глубоко укоренившихся мазохистских потребностях, встроенных в человеческое чувство иерархии. Нацистская Германия и канувший в Лету Советский Союз были садистскими обществами палачей и добровольных жертв. Людям больше не нужны враги — в новом тысячелетии они мечтают о том, чтобы стать жертвами. Освободить их могут только их психопатии…
Он осторожно спускался по дороге к Грасу и, позволяя другим машинам обгонять нас, делал отмашку рукой. Он казался уставшим, но умиротворенным. Я понял, что он провел частный эксперимент, взойдя на вершину и предложив себе царства новой земли{95}. Он принял предложение и уже разрабатывал стратегию использования тех колоссальных возможностей, которые таил в себе «Эдем II».
Когда мы оказались в «Эдем-Олимпии», он даже не обратил внимания на новые художества, разукрасившие стеклянные двери административного здания.
Он высадил меня у дома, и, когда я выходил из машины, ухватил за руку.
— Я рад, что вы пришли, Пол. Вы мне здорово помогли.
— Хотел бы думать, что нет.
— Вы бы могли сделать для меня еще один пустячок. Меня беспокоит Франсес. Пропали кое-какие из моих медицинских документов.
— Видеокассеты?
— Именно. Это строго конфиденциальные материалы. Мы бы не хотели, чтобы они попали не в те руки. Скажите Франсес, что мы сворачиваем лечебные программы.
— Ее это порадует.
— Отлично. Когда вы с ней встречаетесь?
— Сегодня вечером. Я заеду за ней в Марина-Бе-дез-Анж. На нее это произведет впечатление.
— Пригласите ее куда-нибудь пообедать. Объясните, что на сворачивание программы уйдет какое-то время. Она одержима Дэвидом Гринвудом, и больше для нее ничего не существует. Для нас это опасно.
— Разумно. Ведь она любила Дэвида.
— И я тоже его любил. — Улыбка сползла с лица Пенроуза. Он уставился на свои руки, потом закатал повыше рукава и показал шрамы на предплечьях. — Я не преувеличиваю. Ведь я обязан ему жизнью.
— Вы вместе с Берту были в списке намеченных целей. Если бы вы попались ему на глаза, он бы вас убил.
— Я попался ему на глаза. Я не говорил вам об этом. — Пенроуз кивнул самому себе. — Он пристрелил Берту через стеклянную дверь, шагнул внутрь и увидел меня в крови на полу коридора. Я все еще помню его глаза. Знаете, в них не было и намека на безумие.
— Почему же он вас не убил? Ведь он явно собирался. Вы были архитектором всего, что он ненавидел.
— Я знаю. — Пенроуз вцепился в баранку, прислушиваясь к хрипловатому сопению своего спортивного автомобиля. — Мне эта мысль с тех самых пор не дает покоя. Он хотел, чтобы я видел, что сотворил. На несколько мгновений он был абсолютно в здравом уме…
