Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
— Благодарю вас за цветы, коммандер.
В ее голосе была неловкость и тревога.
— Не за что, мисс Маккендлс, — сказал он и замолчал. Она растерянно ждала.
— Послушайте, я не мог бы чем-нибудь помочь? — сказал он.
Ужаснувшись, что он знает про ее горе, она пробормотала «нет, сэр» и выбежала из кабинета.
Он чуть было не сказал: «Погодите, вы напрасно себя обделяете. Я вовсе не бесчувственный человек». И внезапно подумал: а не оттого ли ему в голову пришли именно эти слова, что на самом дело обделял себя он сам? Эта девочка не могла поверить, что он способен сейчас почувствовать ее боль. И Крис не мог поверить. И он сам. Все его привычки, самый стиль его жизни сжимали его как тиски, а он пытался и пытался вырваться из них.
Затем, два дня спустя, когда он долго совещался в зале правления с тремя директорами, которые приехали обсудить с ним предложение правительства национализировать их местные предприятия, произошло кое-что еще: он начал слушать их с недостойной его рассеянностью.
Все уже было сказано, все взвешено, переговорено со всеми, с кем следовало переговорить, и он уже сказал: «Могу вас заверить, господа, что нас будут допекать еще месяца три-четыре. Но у них просто нет таких денег, а компаниям, готовым принять долевое участие, они не доверяют. Нам придется дать солидные взятки, и нас оставят в покое еще несколько лет». Все трое приезжих директоров — Генри Гордон, Альберт Роджерс и Джей Уиндспир — разменяли шестой десяток, все трое сохранили свои шевелюры, все трое неодобрительно улыбались. Лишь один из них — Роджерс — имел привычку перемежать свою речь похабщиной. А Гордон так даже был эрудитом. Выразив свое полное доверие к выводам Гроума, они принялись обмениваться шутками, а он рассеянно смотрел в окно. И внезапно ему представились полные народа улицы Сан-Паулу в ярком свете неоновых реклам: лоснящиеся коричневые лица, женщины в ярких платьях, черные лица, сводники, карманники, аферисты, улицы-базары, сулящие нежданные, непредсказуемые, захватывающие приключения… И тут он перевел взгляд на своих коллег. Гордон ерзал в кресле — он страдал геморроем, а Роджерс запивал водой таблетку — у него была язва желудка. И глядя на них, Айра Гроум вновь ощутил ту боль и изумление, которые все нарастали я нарастали в нем с той минуты, когда его ошеломили слова умирающей жены. Это не его люди, подумал он. Это осмотрительные люди, это счетоводы, которые осведомлены только в мелких трагедиях упорядоченного быта и ничего не знают о красоте щедрого избытка во всем. Но кто же тогда его люди? Где они? И в новом, таком непривычном сне наяву ему пригрезились затерянные где-то мужчины и женщины, не признающие законов, полные страстей, которые делают жизнь реальной и ощутимой.
И он потянулся к этим буйным лицам, которых не сумел различить, потянулся к волнениям, к остроте их беспощадных страстей и страданий, которых сам почувствовать не мог. Он был скован, его отбросили, отвергли, обрекли остаться там, где он был, и таким, каким он был. Но за что? Что он сделал? Где? Когда? Если бы только он мог пережить заново какие-то эпизоды своей жизни, вскрыть копилку своих нетронутых воспоминаний. Пережить их заново. Если бы он, пока еще не поздно, сумел найти то самое нужное место — вот тогда жизнь перестала бы обходить его стороной…
Он вовремя спохватился, осознал тишину в комнате и сочувствие в глазах своих коллег. Их глаза бесцеремонно говорили, что они понимают, как он удручен смертью жены, и он поежился от смущения. «Я слишком стар для подобной ерунды. Довольно. Хватит», — подумал он угрюмо. И тут же, когда они поднялись, договариваясь о том, чтобы пообедать вместе, он сказал себе, что все очень просто: ему надоела его жизнь в Сан-Паулу. Осточертела.
Две недели спустя он сообщил в правление корпорации, что уходит. Когда они всполошились и начали уговаривать его остаться, он смеялся. Они предложили пост в Мадриде — ему же нравилась Испания. Они предложили Токио. Он ответил, что едет домой — там ему будет проще решить, чем он хочет заняться дальше. До самого его отъезда из Сан-Паулу ему звонили через континент члены правления, а также политики, их друзья, и все они очень хотели, чтобы он обязательно остался в упряжке, и все взывали к его чувству долга и подчеркивали, как нужен обществу такой человек, как он. Вот, скажем, муниципальная комиссия по полицейским делам. В председатели необходим сильный человек. Накануне его возвращения домой в местных газетах появилась фотография с заметкой. Коммандер Гроум, глава Бразильской энергетической компании в Сан-Паулу, согласился занять пост председателя полицейской комиссии. Он поселится в прекрасном старинном уилкинсоновском доме над оврагом, как только завершится ремонт.
Он прилетел с Хорлером на исходе сентября в не по сезону жаркий вечер, и в десять часов они мчались в такси по шоссе вдоль озера и вскоре увидели, как на фоне неба в теплой дымке один за другим встают светящиеся огнями этажи небоскребов. В этом городе у него не было друзей. А те, кого он знал, принадлежали к миру корпораций, обосновавшемуся в этих светящихся ярусах, увенчанных лучами прожекторов. Новый город. С каждым днем он становился все новее. Подмигивающий красный шар указывал вершину самой высокой башни в мире. А далеко внизу был отель, некогда такой многоэтажный и внушительный, а сейчас — просто еще один большой освещенный брусок.
В вестибюле три человека ждали его приезда. Том Макнелли, заместитель управляющего, вышел из кабинета встретить клиентов, прибывающих из аэропорта. Щеголеватый человек без возраста, он служил в отеле двадцать лет. Люди, останавливавшиеся там много лет назад и не забывшие Макнелли, с удивлением смотрели на его черные волосы и думали, что он их красит. Но он их не красил. Жена Макнелли, его ровесница, выглядела так же молодо, как он. Днем Тому Макнелли позвонил Энгус Макмертри, жесткий, властный человек, банку которого принадлежала закладная на отель, и распорядился, чтобы коммандеру Гроуму было оказано все внимание, какое только возможно.
— Сообщите мне, когда приедет коммандер Гроум, — распорядился Макнелли, обращаясь к портье, и вернулся к себе в кабинет.
Ева Медоуз, стоявшая теперь возле лифтов, была женщина без малого сорока лет, просто и элегантно одетая, с золотисто-каштановыми волосами, очень красивая, — но ее полная тепла и неги красота казалась недоступной из-за безмятежной задумчивости. Ева только что ушла из бара, избавившись от своего развязного спутника. Здесь, у лифтов, она могла следить за конторкой портье, делая вид, будто нетерпеливо поглядывает на часы. Образованная, дорогая и очень разборчивая проститутка, Ева узнала про Айру Гроума из газет — она всегда тщательно собирала сведения о богатых и одиноких мужчинах, которые останавливались в этом отеле.
Третий из ожидающих, поговорив с Макнелли, отошел в глубь вестибюля. Это был преждевременно поседевший человек в нелепой твидовой шляпе и дорогом костюме из верблюжьей шерсти. Лео Котра вел популярную колонку в «Уорлд», и здесь, в вестибюле, пожилые дамы и седовласые мужчины, проходя мимо, искательно говорили «добрый вечер, мистер Котра» в надежде, что он ответит на их приветствие, — и он неизменно отвечал любезным кивком. Давным-давно Лео Котра был близким другом Айры Гроума — когда оба они были молодыми морскими лейтенантами. Но с тех пор Лео Котра пришел к выводу, что Айра Гроум символизирует все, что он сам ненавидит. В течение многих лет, окрестив себя «наблюдателем Айры Гроума», он ждал известия, что коммандер довел кого-нибудь до сумасшествия или сам сошел с ума. Время шло, начались и кончились другие войны, и теперь Лео Котра, узнав, что произошло в личной жизни Айры Гроума, задумал написать о нем статью. С его точки зрения, человек калибра Айры Гроума никак не должен был возвращаться домой и уж тем более возглавлять местную полицейскую комиссию. Лео Котра просто не мог себе представить, чтобы Орденоносный Гроум сидел в полицейском управлении, где по коридорам снуют полицейские, и вырабатывал политику городской полиции, и распределял фонды вместе с такими типами, как проповедник нравственности старый судья Бентон, и богатый психиатр доктор Хонсбергер, который добился назначения в комиссию по каким-то собственным хитрым соображениям, и третий ее член — улыбчатый мэр Стронек. Разве что Айра Гроум дожил до той точки, когда ничего другого для него не остается. Разве что он и правда немножко свихнулся.
И Лео Котра, кивая в ответ на почтительные приветствия от верных читателей, не спускал взгляда со столика портье, перед которым уже выстроилась очередь приехавших из аэропорта. Впереди стояли только пожилые — мужчины в помятых широких и светлых летних костюмах, с лицами, потными от жары, с галстуками, оттянутыми от воротничков, и женщины, которые оттягивали платья у выреза. А потом, словно по волшебству возникнув ниоткуда, гуськом появились восемь девушек, все со счастливыми лицами, улыбающиеся, не замечающие жары.
