Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Хотите мне его продать?
— Нет, отдаю даром.
— А что с ним не так?
— Все в порядке, я даже стерла все старые файлы, так что у вас будет практически новый компьютер.
— В нем что-то плохое?
— Говорю же, он мне просто больше не нужен.
— Компьютер нужен каждому.
— Это верно, я согласна. И все же…
Я сообразила: чтобы убедить ее принять из моих рук этот подарок, нужно срочно выдумать что-нибудь правдоподобное, иначе она не поверит, что он не сломан и не опасен.
— Со следующей недели я выхожу на новую работу, и там мне выдадут новенький ноутбук, так что старый больше не потребуется…
— Вам от меня что-то нужно?
— Послушайте меня. Возьмите у меня это. Отнесите домой. Откройте. Проверьте. Вы убедитесь, что в нем нет ничего вредного, опасного или дурного. Но если вы все же не захотите оставить его себе, отнесите в ломбард и выручите за него деньги.
Она снова смерила меня подозрительным взглядом:
— Вы сумасшедшая, леди?
— Просто предлагаю вам кое-что ценное задаром.
— Так делают только сумасшедшие.
Я протянула ноутбук. Горничная поколебалась, но все же приблизилась и взяла компьютер из моих рук.
— Часто вы так делаете? — осведомилась она.
— Вы у меня — первая. Надеюсь, он вам пригодится.
Так я рассталась с последним свидетельством прошлой жизни. Я вернулась в номер, застегнула на молнию новую брезентовую сумку, выкатила ее в холл и оплатила счет за три проведенные здесь ночи. Служащая за стойкой осмотрела меня с любопытством:
— Вы прическу поменяли… подстриглись, что ли?
Потом она вызвала мне такси. Еще десять минут — и я на автовокзале. А через полчаса я уже сидела в автобусе компании «Трейлуэйз», направлявшемся к границе. По пути на север я прочла еще два рассказа Чивера, стараясь не смотреть в окно. Вокруг была такая красота, что зрелище казалось почти невыносимым. Великолепие природы невольно наводило на пантеистические мысли о том, что Бог присутствует во всем. Но для меня эти идеи звучали сейчас абсурдно — Бог повсюду… и Ему до всего есть дело. Последние несколько недель ясно показали мне: я совершенно одна в окружающей меня враждебной Вселенной, а в судьбе нет ни логики, ни четкого плана, ни чьего-то мудрого замысла.
Так что я пониже нагибала голову и утыкалась носом в книгу, когда дорога проходила вдоль границы национального парка «Глейшер», а потом вонзилась в суровые бескрайние прерии. Кроме меня, еще лишь несколько пассажиров автобуса не принадлежали к коренному населению Америки. Когда мы проезжали резервацию первых народов (так в Канаде называют индейцев), я подняла голову. Место насквозь промерзшее, пустынное, дорога узкая и ухабистая, а ландшафт напомнил мне степи Средней Азии, какими я их себе всегда представляла: пустынная, голая равнина.
Большинство пассажиров вышли в городке Джефферсон — из окна автобуса виднелась гнетущая череда дешевых забегаловок и огромное, сооруженное на скорую руку казино. Построили и содержали его явно представители племени первых народов, но здание, тем не менее, являло собой образчик общеамериканской безвкусицы. Когда автобус подъехал к границе Канады, осталось всего четверо пассажиров. К таможне вела дорога даже более скверная и опасная, чем прежде, а тут еще внезапно поднялся ветер, и густая снежная пелена вмиг окутала автобус. Водитель творил чудеса, закладывая лихие виражи на поворотах при почти нулевой видимости. Я отложила в сторону книжку, предчувствуя, что несусь навстречу очередному дорожно-транспортному происшествию. Но за этой мыслью явилась следующая: Ну и что?
Водитель оказался крутым профессионалом, он умудрился провезти нас по этой слаломной трассе сквозь буран и невредимыми доставил в Канаду. Последняя сотня метров могла бы служить яркой иллюстрацией к современной политике: на каждом шагу кричащие надписи напоминали пассажирам, что вскоре они покинут территорию Соединенных Штатов (будто предостерегали, что им предстоит падение в бездну с края земли), — затем шли бетонные ограничители, чуть не вдвое сужавшие дорогу для тех, кто, пройдя американскую таможню, продолжал-таки свой путь по канадской земле.
Автобус высадил нас перед приземистым, казенного вида зданием, над которым развевался, хлопая на ветру, большой флаг с кленовым листом.
— Все на выход, пожалуйста, — объявил водитель.
На улице был морозец, и мы приплясывали, дожидаясь, пока единственный инспектор иммиграционной службы побеседует с каждым из четырех пассажиров. Я последней вышла из автобуса и оказалась последней в очереди. Подойдя к окошку, я протянула свой канадский паспорт.
— Надолго выезжали из Канады? — спросил инспектор.
Ну вот, началось, подумала я.
— Я здесь не проживала постоянно, но гостила в Новой Шотландии года два назад.
Ответ был честный, но неправильный, так как неизбежно повлек за собой град вопросов о моем сомнительном канадском гражданстве, о том, почему я не жила в стране до сего дня, почему решила вернуться… и так далее и тому подобное. Правило номер один, когда имеешь дело с бюрократами: отвечать односложно. Сказала бы я, что выезжала из страны на недельку, он бы пропустил меня без звука. Правда, он и так пропустил меня, но только после долгого и нудного допроса третьей степени, причиной которого (так мне показалось) были не подозрения, что я путешествую по поддельным документам, а то, что инспектор скучал в своей стеклянной будке.
Получив разрешение на въезд, я вернулась в автобус, плюхнулась на свое место, попробовала читать, но задремала и проснулась, только когда автобус остановился и водитель объявил, что мы прибыли наконец в Калгари.
Я открыла глаза — ив течение ближайшего получаса жалела об этом.
Может, все дело было в скудном освещении, серо-грязном, исчерченном следами шин снеге, покрывавшем все вокруг, или в железобетоне, из которого, казалось, этот город был построен целиком и полностью. Уже с первого взгляда я невзлюбила этот город. Он сразу вызвал у меня отвращение.
В первые полчаса, пока я выходила из здания автовокзала и садилась в такси, пока просила таксиста отвезти меня в ближайшую гостиницу, я только и делала, что твердила себе: «Ничего, все наладится». Глядя на эту часть города — с безликими кварталами многоэтажек, широкими невыразительными улицами, убогими магазинами, массивными бетонными зданиями, словно перенесенными сюда из какого-то польского фильма времен социализма, — я ужасалась и спрашивала себя, с чего мне вздумалось выбрать именно Калгари. Но в то же время я не могла не признать, что все это довольно точно соответствует моему внутреннему состоянию. Если чувствуешь, что летишь в пропасть, куда же и приземлиться, как не на ее дно.
Шофер такси — индус, весь укутанный по случаю холодов, — осведомился, какого типа гостиница меня интересует.
— Что-нибудь недорогое.
Снова ошибка. Он доставил меня куда-то на самую окраину — в мотель из тех, где останавливаются проститутки и старики, переживающие трудные времена. За номер просили всего сорок пять канадских долларов, и он соответствовал этой цене. Кошмар. Крашенные масляной краской кирпичные стены, пожелтевший линолеум на полу, полинявшее покрывало на двуспальной кровати, продавленный в нескольких местах матрас, раковина с пятнами ржавчины, туалет, который даже не почистили как следует…
Мне захотелось развернуться и уйти. Но пока я регистрировалась, на улице поднялась метель. Я еде двигалась от усталости, не знала, что делать, и понимала, что вот-вот впаду в состояние, когда все представляется безнадежным. Поэтому я сделала то, что делала всегда, почувствовав, что стою на краю отчаяния. Я легла спать, приняв двойную дозу миртазапина, чтобы уж наверняка не приходить в сознание в ближайшие двенадцать часов.
Хватило меня, правда, на одиннадцать, так что я проснулась в шесть утра в состоянии ступора и замешательства. Действительность не заставила себя ждать. Тоска тут же нанесла свой ежедневный удар, да еще, как нарочно, в такой безрадостной обстановке.
Без пятнадцати семь я уже выписалась из мотеля и пошла по заснеженной улице, подгоняемая свирепо завыващим ветром. Судя по табличке, этот пустой бульвар был Шестнадцатой Северо-Западной авеню, а район назывался Мотел Виллидж. Впереди, сзади, справа и слева меня окружали убогие мотели, а на перекрестке столь же неказистые закусочные — «7-11», «Красный омар», «Макдоналдс» и «Пончики Тима Хортона». Небо было цвета остывшей овсянки. Мороз ощущался весьма заметно, так что не успела я выйти из мотеля, как кожу на лице уже заметно пощипывало. Я заметила газетный киоск. Сняла перчатки, чтобы нашарить в кошельке пару четвертаков, и пальцы свело от холода, но я все же купила номер «Калгари геральд», а потом устремилась в спасительное тепло пончиковой.
