Том Вулф - Голос крови
Он лихорадочно искал выход… и кое-что нашел.
– Что ж, – говорит Шеф наконец. – Тогда позвольте дать вам один совет.:::::: Видишь, ты сдался, но не показал вида! И совет даешь ему ты, а не он тебе!:::::: А вслух: – Уволить Камачо и Эрнандеса… из-за этого? Знаете, какую истерику закатит профсоюз! А во главе его стоят настоящие крикуны, и оба, между прочим, кубинцы. Они целый месяц будут разоряться, превратят маленький эпизод в сущий ад, а черным парням:::::: не дождетесь, чтобы я говорил «афроамериканцы», будто я, как вы, хожу по битому стеклу:::::: все копы-кубинцы будут показывать палец. Вы меня понимаете?:::::: Господи, неужто я сейчас сказал «Вы меня понимаете?» :::::: В этой ситуации наилучшим вариантом было бы для нас то, что мы называем «отстранением от обязанностей». Полицейский сдает оружие и переводится на чиновничью работу, о чем объявляется во всеуслышание. И каждый… каждый коп усваивает этот урок. Все понимают: изъятие у полицейского оружия и бляхи равносильно публичной кастрации. После чего он как бы перестает существовать. Исчезает. Живой труп.
Он смотрит мэру прямо в глаза – сама искренность, не подкопаешься.
Мэр оглядывается на своего менеджера и на Портуондо. Его подголоски не знают, что и думать. Поэтому уставились на него как бараны.
Наконец мэр снова поворачивается к Шефу:
– Хорошо. Но они должны исчезнуть. Ты меня понимаешь? Если один из них хотя бы икнет и я услышу, исчезнуть придется кому-то третьему. Ты… меня… понял?
Около десяти тридцати, то есть спустя несколько часов, в кабинете доктора Нормана Льюиса мысли Магдалены очень далеки от Ютьюба и ее суженого из Хайалии Нестора Камачо. Вся ее молодость вдруг отступила в туман отжитого и отброшенного прошлого. В это утро она купается в сияющем рассвете… В ее жизни появился он. Он пригласил ее и Нормана на ужин в пятницу, через два дня, в ресторан Chez Toi. Шикарнее ресторана, чем Chez Toi, если верить Норману, в Майами не сыскать. Она о нем раньше не слышала. Chez Toi! Норман говорил о ресторане с религиозным восторгом. Он пребывал в возбуждении, но оно не шло ни в какое сравнение с ее возбуждением.
От одной мысли о Сергее сердце ее начинало колотиться как сумасшедшее. Она правда чувствовала учащенные удары в грудной клетке из-за страха пасть в его глазах. Что надеть? В ее гардеробе не было даже отдаленно подходящего, что могло бы произвести впечатление на посетителей этого ресторана… не говоря уже о нем. Остается только стиль à la cubana… открытое декольте… сияющие глаза, завороженные черной гладью бассейна… и рассыпавшиеся по плечам длинные волосы, обработанные шампунем «Фруктис», кондиционером и феном. Главное, чтобы платье, любое платье, плотно облегало грудь, и бедра, и попу… но прежде всего ляжки… восемнадцать дюймов выше колен, как минимум… и туфли на высоченных шпильках. Секси… вот что от тебя требуется. Покажи тело во всей красе! Нет утонченности – возьми сексуальностью.
А вдруг она покажется дешевкой, вульгарной девкой? У нее упало сердце. Кто она такая? В каком качестве она появится в избранном обществе? Как сотрудница доктора Льюиса, который великодушно пригласил ее на светский раут? Или дать понять Сергею и всей компании, что Норман Льюис от нее, медсестры, без ума?
И снова сердце проваливается. А вдруг это все – ее фантазии? Он ни единым словом не выказал своего интереса. Просто как-то так на нее посмотрел, да еще незаметно запустил пальцы в ее ладонь. Может, он так ведет себя со всеми женщинами?.. записной донжуан. И все же… в этом тайном пожатии был какой-то знак… и его особый взгляд… брошенный в ее сторону трижды… Ах, как тогда заколотилось ее сердце, как громко застучало!.. Уж не услышал ли Норман? Хватит, это уже паранойя. Не подавай виду, будто ты только и думаешь, что о предстоящем вечере. Всякий раз, когда Норман заводит разговор на эту тему, она делает все, чтобы казаться безразличной.
На столе у нее лежит раскрытый журнал из приемной, но она в него даже не заглянула, все ее мысли блуждают в пятничной сказочной стране, где существует только два человека: Сергей Королев и Магдалена Отеро, поэтому она не замечает, как Норман выходит из своего ашрама и останавливается от нее в двух шагах.
– Должно быть, очень увлекательно, – замечает он, показав на журнал.
Магдалена вскидывается и краснеет, будто ее поймали на месте преступления.
– Да нет, я просто задумалась… о своем, – пробормотала она. Чтобы закрыть тему, она поспешно раскрывает ежедневник. – Через пятнадцать минут, в одиннадцать, у тебя новый пациент – Стэнли Рот. Хотя я сама записала его на прием, но чем он занимается, не имею ни малейшего представления.
– Он трейдер в недавно появившемся хедж-фонде «Пылесос». – Норман улыбается названию. – Я говорил с ним по телефону.
– «Пылесос»? – переспросила Магдалена. – Типа, которым мы…
– Вот-вот, – хихикает Норман. – Молодые ребята. Если я сейчас скажу, с какой проблемой мистер Рот к нам пожаловал, тебя это сильно повеселит… – Он вдруг перескакивает на другое: – Что за журнал?
– Он называется… – Она смотрит на обложку. – Ля Ом?.. Лоум?
Норман берет журнал в руки, чтобы рассмотреть получше.
– Произносится «лём». – Он тычет пальцем в заголовок – L’Homme. По-французски значит «мужчина». Погляди на них… – Раскрывает журнал на какой-то странице. – Все мужские модели в наши дни похожи на этих двоих. Такие же худые. Как будто у них серьезная белковая недостаточность. Впалые щеки и недельная щетина и мутный взгляд побитой собаки, словно они только что вышли из тюрьмы после серьезного срока, во время которого заработали СПИД, так как их многократно насиловали другие заключенные. Наверное, я чего-то не понимаю. Неужели молодые люди захотят купить вещи, рекламируемые этими красавцами? Или в наши дни гей со СПИДом – это приколллльненько, хок-хок? Они напоминают изможденных юношей, которых рисовал Эгон Шиле. Вид у них такой болезненный, что кажется, сейчас они потеряют сознание и околеют у нас на глазах.
– Как ты сказал? – переспрашивает Магдалена. – Шила?
– Ш-и-л-е. Эгон Шиле. Австрийский немец.
– Знаменитый? – мрачно уточняет Магдалена. Эти americanos делают из искусства какую-то священную корову.
– Само собой, – подтверждает Норман. – Знаменитый… для тех, кто, как я, интересуется австрийским искусством начала двадцатого века. Я считаю… – Внезапно он обрывает себя на полуслове и отводит взгляд. Лицо резко осунулось, а в глазах появилась тоска, какой Магдалена никогда прежде не замечала. – Мой «интерес» к австрийскому искусству начала двадцатого века ограничивается альбомами за семьдесят пять долларов, вот и весь мой «интерес». Я для себя открыл Шиле, и Густава Климта, и Рихарда Герстля, и Оскара Кокошку, и всю эту компанию лет двадцать назад. У меня был шанс приобрести на аукционе потрясающего Шиле за двадцать пять тысяч. Но я, студент медицинского колледжа, даже близко не мог себе позволить купить «произведение искусства» за такие деньги. Я тогда едва сводил концы с концами. Как и следующие восемь лет, уже будучи интерном и врачом-ординатором. И вот наконец я открываю собственную практику и начинаю зарабатывать… Ну а что мои австрийцы?.. А они уже на околоземной орбите! Та самая картина пару лет назад ушла за двадцать пять миллионов. Пока я занимался своими делами, цена выросла в тысячу раз.
Он замолкает и окидывает Магдалену отстраненным, оценивающим взглядом, словно решая про себя «даже не знаю, стоит ли обсуждать с тобой такие вещи». И, видимо, решил «ну да ладно», потому что продолжает:
– Раньше считалось, что врачи – люди состоятельные. Если ты жил по соседству с врачом, то понимал, что это лучший квартал в городе. Теперь не так. Если ты живешь на гонорар, с этого не разбогатеешь. Врачи, адвокаты, мы получаем гонорар за конкретную работу, столько-то за час. Как скрипач-репетитор или плотник. Ты едешь отдохнуть, или поохотиться, или просто спишь – всё, никакого гонорара. А теперь сравни с человеком вроде Мориса. Неважно, что он делает, спит, о чем-то мечтает, играет в теннис, совершает круиз или, к примеру, приступает к привычному занятию, то есть пытается двумя пальцами обхватить свой восставший член, чтобы при этом не задеть герпетические язвы. Даже когда он занимается тем, что ему в принципе противопоказано, на него денно и нощно трудится компания «Америкэн шоу-ап». Делает выгородки для выставок, строит сцены и вращающиеся платформы, устанавливает павильоны для чего угодно – от автосалонов до медицинских конференций. Можешь мне поверить: если тебе принадлежит восемьдесят процентов этого бизнеса в Америке, как Морису, ты быстро станешь миллиардером. То есть нужен продукт. Вот почему я выступаю в разных телевизионных программах. Речь даже не о паблисити. Согласись, я неплохо смотрюсь на телеэкране. Я мог бы запросто вести национальное ток-шоу не хуже доктора Фила. Он срубает такие бабки! Ему есть что продать. Чем больше телекомпаний покупает его шоу, тем больше он наваривает. Это уже тебе не гонорары. Это франшиза. Он может дрыхнуть или отправиться отдыхать в Стамбул, а франшиза продолжает делать бизнес. Может, мне стоит запустить какой-нибудь побочный продукт?.. Скажем, книги… печатные издания.
