Владимир Познер - Одноэтажная Америка
«Мы не смогли получить помощи от государства, так как наши налоговые записи бесследно исчезли во время шторма. Просто так я ничего не прошу. Я сказал этой леди из администрации малого бизнеса: «Мне нужна помощь, чтобы мы снова смогли встать на ноги»», — с горечью рассказывал он.
Когда начался сильнейший шторм, Робинс переправил свою лодку в канал. У всех, кто не сделал этого, лодки разбились. Ураган пришел с западной стороны, скорость ветра была 310 км/час, и волны вздымались на 2,5 метра. «Я не ожидал такого, но я обмотал лодку крепким тросом, так давным-давно учил меня дед, и мы вытащили ее». Его брат был рядом, и они пережидали ураган вместе.
Когда поднялась вода, вспоминал Чарлз, она затопила все дома вдоль канала.
«Вода поднялась выше окон, а потом стали появляться люди, спасающиеся на крошечных самодельных плотах». Он развел руки в стороны и показал небольшие размеры этих плотов.
«Везде были красные спасательные жилеты». Его голос задрожал, и на глаза навернулись слезы. Но люди не могли спастись на этих маленьких плотиках. Лодка Чарлза была их спасением.
Чарлз Робинс с братом разместили людей в лодке и всю неделю шторма кормили их припасенными креветками и собирали воду брезентом. Таким образом они спасли пятнадцать жизней.
Глава 13
Мемфис
Мы покинули Новый Орлеан в шесть часов вечера и отправились в Мемфис, до которого было шестьсот двадцать пять километров пути. На следующее утро мы должны были снимать детский исследовательский госпиталь «Сант Джуд». Владимир рассказал мне о нем по дороге, раньше я ничего о нем не слышал.
Госпиталь был основан в 1955 году известным эстрадным артистом Дени Томасом, приверженцем святого Джуда, в честь которого и назвали детский центр. Томас решил построить госпиталь для детей и для начала обратился за помощью к гражданским лидерам и деловым кругам Мемфиса. В Теннесси, как и в других южных штатах, в то время все школы, рестораны, отели и госпитали были разделены по расовому признаку. Томас настаивал на том, что в «Сант Джуде» никакой расовой дискриминации быть не должно. Городская элита в конце концов согласилась, и средства для постройки госпиталя собрали. Томас, американец ливанского происхождения, также обратился за помощью к другим арабо-американским общинам. И вот пятьдесят лет спустя, при участии Американской ливано-сирийской ассоциации благотворительности, госпиталь всемирно признали лидером в исследованиях и лечении тяжелых детских болезней. Познеру рассказала об этом Марла Томас, дочь Дени, и жена его близкого друга Фила Донахью.
На следующее утро мы приехали в госпиталь. Это было огромное, восьми- или десятиэтажное, здание. Сначала мы выбирали место для интервью с управляющим фонда госпиталя. Его звали Джон Мозес. Недавно он ушел из большой корпорации и выглядел подобающе. В деловом костюме, уверенный, хорошо говорящий мужчина, с пепельными волосами. Мозес абсолютно не критиковал свою бывшую работу, а наоборот, радовался тому, что деятельность в фонде и вообще миссия госпиталя придала его жизни новый смысл.
Мозес с удовольствием рассказывал об уникальности госпиталя, в котором и лечили, и занимались исследованиями одновременно. Открытия, сделанные врачами госпиталя, изменили сам подход к лечению рака и других тяжелых болезней у детей. Несмотря на то что продажа патентов на медицинские открытия — это бизнес, который должен приносить выгоду, госпиталь «Сант Джуд» делится открытиями со всем миром. За один год здесь проходят лечение четыре тысячи детей и подростков, больных раком, ВИЧ-инфекцией и другими страшными болезнями. Лечение получают все пациенты, независимо от того, платежеспособны они или нет.
Нас, конечно, впечатлил его рассказ, но больше всего меня поразило, что примерно шесть миллионов американцев регулярно отправляют благотворительные взносы на счет госпиталя и средний вклад составляет 25,68 доллара. В прошлом году, включая все источники поступления средств, они собрали почти шестьсот миллионов долларов. Это приблизительно на десять процентов больше годового бюджета госпиталя.
Мы закончили интервью и отправились снимать многоэтажный Детский раковый центр. Я понимал, куда мы идем и кого мы там увидим, но, скажу честно, я совершенно не готов был видеть детей, больных раком.
В фойе стояли мягкие кресла и диванчики, на которых расположились матери, отцы, дети. Некоторые дети играли, кто-то шумел, бегал.
Но были и другие дети. Они были такие тихие. На их головах не было ни единого волоса.
Это было абсолютно дисгармонично и очень неправильно. Когда видишь детей, больных раком или каким-то другим страшным недугом, ты невольно задерживаешь дыхание, тебя бросает в холод и начинает трясти. Такая реакция понятна. Мы интуитивно знаем, понимаем и чувствуем, что дети — это наше будущее, наша надежда. И поэтому видеть малышей в таком состоянии тяжело любому взрослому человеку.
Мы поднялись на лифте на второй этаж и оказались в ярко раскрашенной игровой комнате, в которой было много игрушек: большие шары, пушистые зверушки.
Несколько семей ожидали встречи с докторами. Я поговорил с Джонсонами и их девятилетним сыном Чейзом. У него была опухоль мозга и тридцать процентов надежды на выздоровление. Его родители переехали в Мемфис, чтобы у сына была возможность жить дома, а в госпиталь приезжать только на лечение. Мать и отец Чейза казались спокойными, рассказывая о состоянии сына, прогнозах и процессе лечения в «Сант Джуде». Спокоен был и Чейз. «У меня нейробластома. Это в моей голове», — сказал он и засеменил, пританцовывая вокруг коробки с игрушками. Каждый ребенок, описывая свою болезнь, просто констатирует факт. На стене висели акварельные рисунки, подписанные больными детьми — «это мой рак». На одних рисунках были нарисованы маленькие черные сферы, на других, размытые пятна и многочисленные пунктиры. Под каждым рисунком детской рукой было написано точное название болезни.
Мистер Джонсон, блондин с ясными глазами, производил впечатление честного и спокойного человека. Он был руководителем среднего звена в страховой компании. Он мог позволить себе переехать сюда, в Мемфис, чтобы вся семья могла быть вместе. Джонсон был глубоко признателен госпиталю «Сант Джуд». «Я не знаю, что бы мы делали без них», — признался он.
«Люди говорят, что бесплатное лечение, которое вы можете получить здесь, должно быть доступно каждому, как в Европе. Что вы можете сказать по этому поводу?» — спросил я.
Мистер Джонсон рассудил: «Да, на самом деле, есть проблемы. Государство оказывает людям недостаточную медицинскую поддержку. Люди ощущают дефицит этой поддержки, многим из них очень долго приходиться ждать своей очереди. Возьмите, к примеру CATscans. Они есть в Теннесси, в Канаде, люди сами платят за лечение». CATscans — коммерческие медицинские центры, которые тратят много средств. В итоге это привело к увеличению стоимости лечения. В Канаде десять миллионов, а в Теннесси шесть миллионов человек получают медицинское обслуживание в подобных коммерческих центрах. Жена Мистера Джонсона и не предполагала, что такая система медицинского обслуживания не только полностью разорит их семью, но и не сможет поддерживать лечение их сына. Мистер Джонсон знал об этом.
В госпитале «Сант Джуд» организована маленькая школа для живущих здесь детей. Я заговорил с семилетней девочкой, сидящей за столом. Она только что закончила занятие математикой. У нее совсем не было волос на голове, и под глазами были темные круги. Девочка казалась очень уставшей, рассказывая мне о том, как ее вылечили в госпитале «Ходжкинс». Однако неожиданно у нее случился рецидив. И сейчас она проходит очередной курс химиотерапии. Она говорила и смотрела мне прямо в глаза, я слушал ее, стиснув зубы, и старался не расплакаться.
Людям, приехавшим издалека, госпиталь предоставляет квартиры. Обычно один родитель находится с ребенком, а кормилец семьи остается дома. Это жилье построено на средства корпорации «Макдоналдс» и сети магазинов «Таргет». После полудня в одной из таких квартир я беседовал с Анн Салливан. Здесь было довольно уютно, стены окрашены в веселые цвета, повсюду чистота. Анн тридцатилетняя женщина, с каштановыми волосами, оттеняющими бледное лицо, и глубокие, темные глаза. Сидя на кровати, она качала свою десятимесячную малышку, которая потихоньку хныкала. Анн напевала, убаюкивая ребенка, и девочка скоро уснула.
Анн рассказывала мне свою историю тихо, осторожно.
В четырехмесячном возрасте ее дочке Отумн поставили диагноз: опухоль головного мозга.
Полностью удалить опухоль было нельзя, так как в самом ее центре располагались основные кровеносные сосуды головного мозга. Лишь кратковременное, повторяющееся лечение сдерживало рост опухоли. Девочку оперировали восемь раз, и на малышкиной голове была видна пугающая бледно-розовая решетка шрамов.
