Норман Мейлер - Берег варваров
— Вот и замечательно.
Момент влюбленности миновал, и Гиневра, язвительно похихикав, заметила:
— Не могу не признать, что навешать лапшу на уши она умеет. Я всегда считала, что умею выстроить разговор так, чтобы беседа шла по устраивающему меня плану. А с этой твоей подружкой, мисс Мэдисон, я просто теряю дар речи. Сижу и молчу как будто язык проглотила.
Все это она произнесла совершенно будничным тоном, как бы невзначай, так, словно я и не был свидетелем их сверхэмоциональной встречи.
— Моя подружка, говорите?
— Ну да. — В очередной раз я был просто очарован способностью Гиневры к преображению. — И не говори, что у тебя с нею ничего не было. А то, можно подумать, я ничего не знаю. Да судя по тому, что мне довелось услышать, у тебя до сих пор уши от стыда должны гореть. — Покачав головой, она осуждающим тоном добавила: — Я поначалу восприняла как комплимент, когда ты стал за мной волочиться. Но, увы, мои прелести здесь ни при чем. Могла бы сразу догадаться. Ты просто готов подкатить свое мужское достоинство ко всему, что шевелится. — грубо и гротескно спародировав голос и манеру Ленни, она протянула: —Ах, я не знаю, что делать. Ты меня та-а-ак измучил.
Эта реплика актрисы из самодеятельного театра прозвучала под аккомпанемент смеха Монины.
— Ага, — сказала Гиневра, — тебе тоже понравилось?
Монина кивнула и весело рассмеялась. Ее детские щечки вздрагивали в такт колыхавшимся щекам ее матери, чья молодость уже осталась позади.
— Ах ты чертовка, — ласково сказала Гиневра дочери.
В этот момент я и ушел от них.
Глава двадцать восьмая
— Нужно быть требовательным к самому себе, иначе не управишься со всеми стоящими перед тобой задачами, — разглагольствовал Холлингсворт, — вы сами знаете, у нас в организации проводят множество тренингов и курсов. Многие из них посвящены весьма заумным предметам, и это еще мягко сказано. Само собой, для успешной работы в той организации, в которой я состою на службе, необходимо хорошее знание психологии.
С этими словами он закончил подстригать себе ногти. Все, что было срезано, было тотчас же, немедленно ссыпано на клапан конверта, лежавшего на углу стола по левую руку от Холлингсворта. Противоположный, правый, угол занимал другой конверт, также открытый, на клапане которого покоились стружки, собранные после заточки трех карандашей, что было проделано Холлингсвортом перед началом беседы. Так он и сидел — под лампой, свет которой был направлен прямо в лицо Маклеоду, и с двумя конвертами по разные стороны от него, похоже служившими чем-то вроде символа весов правосудия.
— Я внимательно изучил и обдумал данные вами показания, — продолжил Холлингсворт, — но, помимо чисто фактической стороны, необходимо также задуматься и над психологической составляющей ваших заявлений. — Копируя жест, характерный для Маклеода, он соединил в воздухе кончики пальцев обеих рук и продолжил: — Наверное, это следует признать неотъемлемой частью расследования любого дела. — Он прокашлялся и поинтересовался: — Вы не будете возражать, если я немного поразмышляю вслух?
Прежде чем Маклеод успел что-то ответить, в разговор вмешалась Ленни.
— У меня вопрос, — сказала она негромко, словно с опаской.
— Не сейчас, — отрезал Холлингсворт.
— Да, конечно, но я хотела… — попыталась возразить Ленни.
— Я же сказал, не сейчас. — Перегнувшись через стол, Холлингсворт дал прикурить Маклеоду. — Вот, значит, как я вижу эту ситуацию… — задумчиво произнес он. — Мы имеем человека, которого, с одной стороны, можно назвать интеллектуалом, ну как вас например. И в то же время нельзя не признать, что во многих ситуациях этот человек ведет себя как, прошу прощения, последний дурак. Да, кстати, меньше всего на свете я хотел бы сейчас оскорбить или обидеть кого бы то ни было. — Лицо Холлингсворта в этот момент представляло собой ожившую маску благодушия и приветливости. — Но согласитесь, далеко не все его поступки укладываются в строгие рамки здравого смысла.
— Не могли бы вы уточнить, что именно кажется вам столь неразумным?
Маклеод сидел на стуле, постаравшись сползти при этом как можно ниже. Для этого ему пришлось упереться ногами в ножки стола, зато теперь, как мне казалось, опусти он руки, и его пальцы коснулись бы пола. Он мог бы показаться полностью расслабленным, если бы не было столь очевидно, что бьющий в глаза свет лампы изрядно утомил его.
— Давайте размышлять вместе. Лично мне кажется, что нечто разумное, чтобы называться таковым, должно быть сбалансированным. Ну, скажем так, одна сторона должна уравновешивать другую, противоположности должны компенсироваться.
— И что? Вы не видите здесь равновесия?
Вновь пальцы рук Холлингсворта соприкоснулись подушечками в воздухе.
— По правде говоря, вынужден признать, что равновесием здесь и не пахнет. — Холлингсворт рассоединил руки и положил ладони на стол. — По ходу одного из прочитанных нам на службе курсов мы узнали много нового о том, что принято называть философией большевизма. Так вот, нас учили, будто эти ребята думают, что могут изменить ход мировой истории, и вполне естественно, что менять этот мир они собираются не просто так, а в лучшую сторону. И если говорить о том человеке, о котором мы, кстати, и говорим все это время, то он, несомненно, рассуждал именно так. Все, что он делал, служило цели изменения мира к лучшему. Какие бы чудовищные поступки, какие бы преступления ни совершались им, все оправдывалось великой, я бы даже сказал, священной целью преображения этого мира. Судя по всему, именно эта убежденность в своей великой миссии и служила для него оправданием всех совершенных им неблаговидных поступков. — Холлингсворт неожиданно хихикнул. — Вот только надо было такому случиться, что наш несчастный общий знакомый вдруг прозрел и понял, что здорово ошибся в выборе жизненного пути и в товарищах по борьбе. В общем, он решил уйти от них. Спрашивается, какова же будет психологическая основа его поведения в данный момент?
— Вы хотите, чтобы я ответил на ваш вопрос?
— Нет-нет, благодарю вас. Я, пожалуй, попытаюсь сам. Мы, несомненно, можем предположить, что чувствует он себя при этом, прямо скажем, некомфортно. Чего стоят одни только воспоминания о совершенных им преступлениях и мысли о том, как же исправить содеянное. Что ж, первым делом он начинает работать на тех людей, которых я в данный момент представляю. Но по всей видимости, этот шаг не решает его внутренних проблем. Более того, он чувствует себя еще хуже и, чтобы избавиться от психологических страданий, решает взяться за какое-то новое дело, выбрать себе новую цель, к которой он будет стремиться. И вот он принимается за эту новую работу.
— Это если не считать его теоретические занятия.
— Вот-вот, я, кстати, очень рад, что вы об этом упомянули. Если не считать его теоретические занятия. — Холлингсворт проворно и даже не без некоторого изящества покопался в своем портфеле и выложил на стол пачку отпечатанных на ротапринте листовок. — Вот здесь у нас находится, наверное, самое полное собрание сочинений нашего общего знакомого. Я могу перечислить все затронутые в этих сочинениях темы и даже сгруппировать их по категориям. Впрочем, к чему утомлять вас рассказом о том, что вам и без того прекрасно известно. Куда интереснее результаты наших подсчетов реальной читательской аудитории, почтившей своим вниманием эти опусы. Начну с самой весомой цифры: листовка, занявшая в этом списке первое место, была прочитана ни много ни мало пятьюстами читателями. — Холлингсворт разложил листовки веером перед собой и стал тыкать в них пальцем, словно наугад, как в экзаменационные билеты: — Это сочинение прочитано ста пятьюдесятью читателями, с этим ознакомились двести двадцать пять человек, с этим — семьдесят пять, а вот с этим не более пятидесяти. — Зевнув, Холлингсворт пояснил: — Разумеется, все эти цифры приведены в округленном виде.
— И что вы хотите этим сказать? — осведомился Маклеод.
— Если честно, мне в этом деле кое-что не совсем понятно, — начал было говорить Холлингсворт, но в этот момент Ленни схватила из пачки листовок ту, что лежала сверху, и уткнулась глазами в заголовок. Затем, вернув лист бумаги на стол, она сказала, обращаясь к Маклеоду:
— Вы этого не писали.
Он кивнул.
— Нет, я серьезно, он же не писал этого, — сказала Ленни, вставая со стула. — Он же обманывает тебя! — воскликнула она, обращаясь к Холлингсворту.
— Нет, это он написал, — спокойно и тихо сказал Холлингсворт, изучающее глядя на Ленни.
— Но это же невозможно! — закричала она умоляюще. — «Межклассовые отношения и противоречия за океаном» — так называется эта статья. Да, формально, может быть, он ее и написал. Может быть, оригинал написан его почерком, его чернилами, и ты готов с этим согласиться. Нет, ты даже убежден в этом. Но на самом деле он смеется над тобой сейчас точно так же, как смеялся, когда писал этот текст. Он же не верит ни единому написанному здесь слову.
