Джон Уэйн - Зима в горах

Он уже знал, что это Дженни, знал, даже еще не различив ее голоса. Быть может, всем своим нутром он все время ждал, что голубая малолитражка подъедет и остановится возле часовни. Нет, вернее, даже так; он ждал, что ему это пригрезится. Быть может, именно это с ним и происходило сейчас: он сидел в кресле, среди солнечных лучей и пыли и грезил наяву.

Она постучала, и в тот же миг он распахнул дверь. Она стояла спиной к всемогущему солнцу, и он не мог видеть выражения ее лица. А по бокам стояли Мэри и Робин; девочка держала в руках куклу, мальчик — небольшую книжку в мягкой обложке.

— Мы даже не знали, застанем ли вас дома, — сказала Дженни.

— Входите, — сказал он. — Меня на сегодня освободили от работы.

Он пошире распахнул дверь, и они вошли.

— Я собирался произвести весеннюю уборку, — сказал он. — Но здесь хоть и пыльно, а присесть, мне кажется, все-таки можно.

Он пододвинул Дженни кресло, и она села. Мэри протянула ему куклу.

— Это моя самая любимая кукла. Если бы у меня было королевство, я бы сделала ее королевой. Она герцогиня. Видите, она одета, как герцогиня, правда? Я взяла ее с собой, чтобы показать дедушке и бабушке.

— Отличная кукла, — сказал Роджер. — Может быть, ты посадишь ее куда-нибудь?

— Она сядет поближе к огоньку. Она замерзла.

Робин молча протянул ему книгу.

— Что это за книжка, Робин?

— Головоломки, — сказал мальчик.

Роджер наклонился, чтобы получше разглядеть.

— Иди сюда, садись, — Роджер присел на кушетку и усадил Робина себе на колени, стараясь по возможности оберегать ушибленные ребра.

— Тут нужно дорисовать до конца, — объяснил Робин.

Роджер перелистал несколько страниц. На каждой был рисунок — либо незаконченный, либо намеренно запутанный. Некоторые рисунки казались просто сплетением каких-то линий, а картинка выявлялась, если заштриховать отдельные ее части; на других рисунках нужно было соединить сплошной линией перенумерованные точки; на одном из рисунков были изображены четыре лица, разрезанные пополам, и все половинки были перепутаны между собой.

— Я некоторые картинки уже сделал, — сказал Робин. — Одну картинку я испортил, но она у меня карандашом, можно взять резинку и стереть.

— Правильно.

— Теперь мне хочется сделать вот эту, — сказал Робин.

Он показал Роджеру картинку, на которой маленький мальчик, лукаво улыбаясь, держал в руках какой-то непонятный предмет, состоявший из точек, обозначенных цифрами.

— Прекрасно, сделай эту, — сказал Роджер. — Обведи карандашом все точки. Я сейчас разыщу тебе карандаш, если у тебя нет.

— У меня есть. Вот.

— Отлично, давай сделай эту картинку. Соедини все точки линией. Начинай вот отсюда — от цифры один, потом сюда, видишь, два, отсюда к трем…

— Я не понимаю, как это делать, — сказал Робин.

— Он еще не умеет считать, — заметила Дженни со своего кресла возле печки.

— Герцогиня его научит, — сказала Мэри. — Она знает цифры. Она все знает.

— Он сумеет это сделать, если ему написать порядок цифр на бумажке, — сказала Дженни. — Он будет смотреть на бумажку и сделает все правильно.

— Великолепно, — сказал Роджер. — Вот здесь проставлены цифры от одного до двадцати трех. Сейчас я напишу их все по порядку. — Он поднял валявшуюся на полу газету и на полях написал колонку цифр. — А здесь тоже от единицы до двадцати трех. Ты смотри сюда, потом ищи такую же цифру на картинке и соединяй эти цифры карандашом, и тогда мы увидим, что этот мальчик несет в руках.

— Хорошо, — сказал Робин. — Мне подарили эту книжку на рождество. Я получил много больших подарков и много маленьких. Это маленький подарок, но я ее очень люблю.

— Все большие подарки запакованы, — сказала Мэри. — А эти мы взяли с собой в дорогу.

Робин устроился в углу кушетки, приткнул книжку к изголовью и не спеша, пользуясь списком Роджера, начал соединять цифры, проводя карандашом линии. Мэри причесывала свою герцогиню. Роджер получил возможность переключить внимание на Дженни.

— Итак? — сказал он и пересел на край кушетки, поближе к ее креслу.

— Что, итак?

— Вы куда-то собрались. Я слышу про упакованные игрушки в дорогу. Едете отдохнуть?

— Так тоже можно это назвать. — Голос ее звучал бесцветно, почти угрюмо.

Роджер заметил, что она бледна и под глазами у нее темные круги.

— А вы как бы это назвали? — спросил он.

— О, я, конечно, могу назвать это отдыхом. Поражение тоже ведь своего рода отдых, не так ли? Окончательное, полное поражение. За которым следует нескончаемый отдых. Если только человек его выдерживает.

— В чем же вы потерпели поражение? — спросил он. — Скажите мне.

Она отвела глаза.

— Вы что — в самом деле не догадываетесь?

— Конечно, догадываюсь. В браке.

Она кивнула.

— Я убежала от него. Я никогда не возвращусь обратно.

— Рад за вас.

Она обернулась и поглядела на него почти гневно.

— Вам легко говорить. Перед вами не стоит таких проблем.

— Вы неправы. Вы должны были бы сказать, что мне не дозволено заниматься этими проблемами. Вы же знаете, что я с радостью разделил бы с вами все.

Она помолчала, потом спросила:

— Вы это серьезно говорите?

— Вы получили мое письмо, разве нет?

Она снова кивнула.

— Должно быть, поэтому я и пришла сюда.

— Ну вот видите.

— Но я подумала, — сказала она, осторожно выбирая слова, — что ваше письмо написано под влиянием минуты. В три часа пополуночи могут иногда появляться такие настроения.

— Смена дня и ночи никак не влияет на мое чувство к вам.

— Отлично, Роджер Фэрнивалл, — сказала она. — Вот я на этот раз и поймаю вас на слове.

— „На этот раз“ — несправедливо. Я всегда готов отвечать за свои слова.

— Но не всегда это происходит так быстро, — сказала она. — Или так безоговорочно.

— Вы в этом уверены? — На мгновение перед глазами Роджера возник пустынный изгиб дороги, два злобных лица, крутящийся в воздухе, алчущий его смерти гаечный ключ.

— Нет, конечно, как я могу быть уверена. Я ведь ничего не знаю о вашей жизни, кроме того, что вы сами рассказали мне. Но я в отчаянии, я в тунике и собираюсь навязать себя вам.

— Навязать себя кому попало, — сказал он.

— Я не могу больше оставаться с Джеральдом, не могу — ни единой минуты. Сейчас не время входить в подробности, и, возможно, я никогда и не стану в них входить. Я знаю одно: пути обратно мне нет. Вчера вечером он привел домой к ужину этого слизняка Дональда Фишера, и после отвратительного вечера, когда я не знала куда деваться от тоски, мы, как только Фишер ушел, начали ссориться, потом кое-как помирились, потом снова начали ссориться, и в конце концов я вынуждена была признать, что не вижу никакой возможности наладить наши отношения, потому что ненавижу его и ненавижу жизнь, в которую он меня втянул. Ах, господи, наверное, я не сумею это объяснить. Ведь я не столько самого Джеральда ненавижу, сколько то, во что он меня превратил.

— Обычно так оно и бывает, — сказал Роджер, — насколько я мог наблюдать.

— Ну вот, а теперь мне страшно. Я это сделала, а теперь мне страшно. После завтрака Джеральд ушел, не обмолвившись со мной ни словом, а я тут же, чтобы не дать себе времени передумать, сказала детям, что мы поедем проведать бабушку с дедушкой и они останутся там погостить. Я позвонила маме, она сказала: ну конечно, привози их. Вероятно, по моему голосу она догадалась, что я в ужасном состоянии, хоть я ничего не стала объяснять. Сказала только, что нам нужно подбросить ей ребятишек на несколько дней — у нас возникла такая необходимость. Я старалась, чтобы это звучало так, как если бы Джеральда внезапно пригласили на конференцию куда-нибудь на Багамские острова, и он решил взять меня с собой. Но плести всю эту чепуху я была просто не в силах. Язык не поворачивался. В общем, так или иначе, я тут же собрала все детские вещи, и вот отвожу ребят.

— А сами вы?

— А я пришла к вам, — сказала она.

Сердце Роджера бешено заколотилось в его помятой грудной клетке. На мгновение ему показалось, что он сейчас задохнется. Но через секунду он все-таки втянул воздух в легкие и сказал:

— Милости просим.

— Я переберусь к вам сюда на неделю, — произнесла она ровным сухим тоном, в котором, однако, он без труда улавливал ее тревогу, ее растерянность. — Джеральд не будет знать, где я. Недели, верно, будет нам достаточно, чтобы решить, можем ли мы остаться вместе. Во всяком случае, неделя — это все, чем я располагаю.

— Пусть будет для начала неделя, — сказал Роджер. Он вскочил с кушетки. — Где живут ваши родители?

— Возле Нантвича.

— Туда и обратно на машине — конец не малый. А если начнется непогода, вам туго придется. К тому же вы слишком утомлены, чтобы пускаться сейчас в путь. Лучше я поеду с вами, и мы будем вести машину попеременно.