Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
— Семимильными шагами.
— Дашь почитать?
— Конечно, как только закончу.
— Вот и отлично! Заканчивай побыстрее, а то мне летом нечего читать.
Ей почудилась нотка иронии в его голосе.
Ну а пока дети шатались по залам музея. Александр внимательно изучал картины, отходил подальше, подходил поближе, чтобы лучше понять и рассмотреть. Макс разгуливал, шаркая ногами по паркету, а Зоэ металась, не зная, кому подражать — кузену или приятелю.
— С тех пор, как Макс у вас поселился, ты со мной совсем не разговариваешь, — пожаловался Александр, когда Зоэ остановилась рядом с ним перед картиной Мане.
— Неправда… Я люблю тебя по-прежнему.
— Нет. Ты изменилась… Мне не нравятся эти зеленые тени, которыми ты мажешь глаза… По-моему, это вульгарно. И тебя старит. В общем, некрасиво смотрится.
— Ты о каких картинах будешь рассказывать?
— Еще не знаю…
— Мне бы так хотелось выиграть. Я знаю, что попросить у твоей мамы в подарок!
— Что же?
— Всякие средства для красоты. Хочу быть красивой, как Гортензия.
— Но ты и так красивая!
— Но не такая, как Гортензия…
— У тебя нет никакой индивидуальности! Ты во всем подражаешь Гортензии.
— А сам-то! Во всем подражаешь отцу! Думаешь, я не заметила?
Они разбежались, обиженные, и Зоэ подошла к Максу, который застыл перед очередным ню Ренуара.
— Телка с сиськами! Вот уж не думал, что в музеях бывают такие штуки.
Зоэ прыснула и пихнула его локтем в бок.
— Только не говори этого моей тете, она в обморок упадет.
— Да и насрать. Я уже записал три картины.
— А где записал?
— Вот…
Он показал ей свою ладошку, на которой записал три картины Ренуара.
— Ты не можешь выбрать три картины одного и того же художника, это нечестно!
— Ну, нравятся мне девки у этого художника. Сразу видно — покладистые, хорошие и жить любят.
За обедом Ирис стоило большого труда разговорить Макса.
— Ну нельзя же иметь такой бедный словарный запас, — не удержалась она. — Ты, конечно, в этом не виноват, это недостаток воспитания!
— Угу… Зато я знаю много такого, что вы не знаете. Такие вещи, для которых не нужен словарный запас. Да и вообще для чего этот запас нужен?
— Он помогает сформулировать и выразить свою мысль. Облечь мысли и ощущения в слова. Ты наводишь порядок в голове, когда называешь вещи своими именами. А если в голове порядок, ты становишься личностью, приобретаешь способность мыслить, тебя начинают уважать.
— Да я на эту тему не парюсь! Меня и так уважают. Меня и так никто не тронет, подумаешь!
— Да я не об этом, — начала Ирис, но решила оставить бессмысленную дискуссию.
Между ней и этим мальчиком была пропасть, которую она вовсе не жаждала преодолеть. Чтобы никто никому не завидовал, Ирис разрешила всем троим выбрать себе по подарку и повела их по бутикам квартала Марэ. «Хоть бы скорей закончился этот кошмар, Жози допишет книгу, я отнесу ее Серюрье, и мы всей семьей отправимся в Довиль. Вместе подождем, пока он ее прочитает и выскажет свое мнение. А там будет Кармен или Бабетта, и мне не придется каждый день няньчиться с мелюзгой». Ей удалось убедить Жозефину провести с ними июль в Довиле. «Если надо будет внести какие-то изменения, ты будешь рядом, так ведь удобнее». Жозефина скрепя сердце согласилась. «Разве тебе не нравится наш дом?»
— Нравится, нравится, — ответила Жозефина, — только я совсем не хочу провести там все каникулы. Я с вами чувствую себя какой-то недоразвитой.
Во время прогулки по Марэ, Зоэ, которую мучила совесть, вновь подошла к Александру и взяла его за руку.
— Чего тебе? — пробурчал Александр.
— Хочу с тобой поделиться одной тайной…
— Да плевать мне на твои тайны!
— Нет, это страшный секрет.
Александр почувствовал, что слабеет. Ему так не нравилось делить любимую кузину с этим мерзким Максом Бартийе, которого все время приходилось брать с собой! «Я его на дух не выношу, а он еще и делает вид, что в упор меня не видит! И все потому, что я живу в Париже, а он в пригороде. Он считает меня мажором и презирает. Гораздо лучше было вдвоем с Зоэ, без него».
— Ну и что за секрет?
— Вот, видишь, тебе же интересно! Но никому не скажешь, честно-честно?
— Ладно…
— Ну вот… Короче, Гэри, сын Ширли, он из королевской семьи!
Зоэ рассказала все: вечер у телевизора, фотографии в Интернете, Уильям, Гарри, Диана, принц Чарльз. Александр пожал плечами и сказал, что это «утка».
— Никакая не «утка», а чистая правда, Алекс, клянусь! Вот, кстати, тебе доказательство: даже Гортензия в это верит! Она теперь так мила с Гэри! И больше не говорит с ним свысока, уважает… Хотя раньше ей на него было насрать!
— Ты стала разговаривать совсем как этот…
— Ревновать нехорошо, знаешь?
— Врать нехорошо.
— Но это не вранье, — завопила Зоэ. — Это чистая правда…
Она пошла за Максом, чтобы он подтвердил. Макс уверил Александра, что все так и было.
— А что говорит сам Гэри? — спросил Александр.
— Ничего не говорит. Говорит, что это ошибка. Говорит, как и его мама, что у него двойник, но два двойника разом это слишком, да, Макс?
Макс с серьезным видом кивнул.
— И ты правда в это веришь? — спросил Александр у Макса.
— Ну да… я же их видел. И по телеку, и в Интернете. Может, у меня не хватает словарного запаса, но глаза-то у меня есть!
Александр улыбнулся.
— Обиделся на мою маму?
— Ну а то… Если она как сыр в масле катается, зачем наезжать на тех, у кого шиш в кармане!
— Это уж точно. Тут ты не виноват.
— И мама моя тоже не виновата.
— Она меня достала своими буржуазными разговорами! Кривляка!
— Эй! Остановись! Она все-таки моя мама!
— Ох, не ссорьтесь… А ну-ка помиритесь!
Макс и Александр хлопнули друг друга по плечу. Некоторое время все трое шли рядом. Ирис окликнула их и попросила подождать, она увидела красивую блузку в витрине. Все остановились и Макс спросил у Александра:
— Какой у тебя мобильник?
Александр достал телефон, и Макс вскрикнул:
— Ха, у меня такой же! Ну один в один! А звонок какой?
— У меня много разных. Смотря кто звонит…
— Дай послушать! Можем поменяться мелодиями…
Мальчики начали наперебой включать мелодии, оттеснив Зоэ в сторону.
— Теперь я знаю, чего хочу, — пробормотала Зоэ. — Хочу мобильник. Пойду на рынок в Коломб и украду себе!
Жозефина проснулась первой и спустилась приготовить завтрак. Она любила по утрам побыть одной в этой огромной кухне с окном во всю стену, выходившем на пляж. Закладывала хлеб в тостер, кипятила воду для чая, доставала масло и варенье. Иногда жарила себе яичницу с беконом. Завтракала, глядя на море.
Она скучала по своим героям. По Флорине, Гийому, Тибо, Бодуэну, Жильберу, Танкреду, Изабо и остальным. Я была несправедлива к бедному Бодуэну. Едва он появился на сцене, как я его казнила. А все потому, что сердилась на Ширли. Вздрагивала, вспоминая Жильбера. Она была так же одержима им, как Флорина. Иногда ночью ей снилось, что он приходит и целует ее, она чувствовала его запах, его горячие нежные губы, она отвечала на его поцелуй, и он приставлял нож к ее горлу. Она просыпалась в холодном поту. Как жестоки были мужчины в ту эпоху! Ей часто вспоминалась одна сценка из жизни, описание которой она обнаружила в одной старинной рукописи. Муж присутствовал при родах жены. «Не человек, а гора плоти, крови и ярости. В одной руке у него длинная кочерга, в другой — огромный чайник с бурлящим кипятком. Жена родила мальчика, и муж облегченно вздохнул, заплакал, засмеялся и принялся истово молиться». Женщины тогда считались пригодными только для деторождения. Изабо поет песенку про их жизнь: «Мама думает, что отдала меня доброму человеку. Но в чем его доброта? Он вонзает в меня свой клинок и бьет меня, как кобылу». Она отдала рукопись Ирис, и та отнесла ее Серюрье. Каждый раз, когда звонил телефон, сестры аж подскакивали.
В это утро к ней на кухне присоединился Филипп. Он тоже рано вставал. Ходил за газетой и круассанами, выпивал кофе в кафе и приходил домой заканчивать завтрак. Здесь он бывал только на выходных, приезжал в пятницу вечером и уезжал в воскресенье. Отпуск у него был в августе. Он водил детей на рыбалку. Гортензия с ними не ходила, предпочитая сидеть с друзьями на пляже. «Надо бы с ними познакомиться», — думала Жозефина. Она никак не осмеливалась попросить Гортензию их познакомить. Та часто уходила по вечерам и говорила: «Ох, мам, у меня же каникулы, я весь год трудилась, я уже не ребенок, мне хочется общаться…» «Но ты, как Золушка, возвратишься ровно в полночь», — требовала Жозефина, скрывая за шуткой свое беспокойство. Она боялась, что Гортензия не согласится. Но та кивала, и успокоенная Жозефина больше не возвращалась к этой теме. В конце ужина с улицы доносилось короткое бибиканье, Гортензия быстренько доедала десерт и выходила из-за стола. Сначала Жозефина с тревогой ждала полуночи, вслушиваясь в шаги на лестнице. Потом, убедившись в пунктуальности Гортензии, засыпала. Единственный способ сохранить душевный покой! «У меня нет сил ругаться с ней каждый вечер. Если бы отец был здесь, он бы вмешался, но одна я не в силах с ней справиться, и она это знает».
