Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
Он загадочно улыбнулся.
— Если бы мне нравилось шутить, я бы не вернулся на эту улицу.
Что-то в его голосе напугало ее, и она настороженно уставилась на мужа.
— Ты понимаешь, о чем ты говоришь? — вскричала она.
Он молча измерил ее взглядом.
— Представь, если тебя схватят в Большом Доме!
— Что странного, если внук зайдет проведать деда? — спокойно ответил Арафа.
— Скажи, что ты шутишь! Боже! Ты серьезно? Зачем ты хочешь пойти к нему?
— А разве не стоит рискнуть ради того, чтобы встретиться с ним?
— Эти слова сорвались у тебя в шутку, а ты стал обдумывать их всерьез.
Он похлопал ее по ладони, чтобы успокоить.
— С тех пор как я вернулся на улицу, я стал задумываться о вещах, которые раньше мне и в голову не приходили.
— Почему бы нам просто не жить?! — взмолилась она.
— Если бы мы могли! Они не дадут нам спокойной жизни. Человеку самому приходится заботиться о своей безопасности.
— Тогда давай убежим с этой улицы!
Он бы непреклонен.
— Я не убегу, я обладаю волшебством!
Он прижал Аватеф к себе, похлопал по плечу и прошептал ей на ухо:
— У нас будет еще много времени на разговоры. Сейчас давай успокоим твое сердце!
100
«Он сошел с ума, или его ослепила гордыня?» — спрашивала себя Аватеф, наблюдая, как муж сосредоточенно работает. В эти дни ее счастье было омрачено лишь желанием отомстить Сантури — убийце отца. Месть на улице с давних времен почиталась как священный обычай. Ради счастливой жизни, которую дал ей брак, она могла, поборов себя, и забыть эту традицию. Однако Арафа был убежден, что месть Сантури — это лишь часть большого плана, осуществление которого, как ей казалось, он сам возложил на себя. Возомнил ли он себя одним из тех, чьи имена воспевают под ребаб? Но аль-Габаляуи ему ничего не поручал. Да и он вроде не сильно верит в существование аль-Габаляуи и предания о нем.
Одно верно, что он стал отдавать своему волшебству гораздо больше сил и времени, чем требуется для заработка. А когда он начинал размышлять, мысли уводили его далеко от своей судьбы и от собственной семьи. Его занимали такие общие вопросы, как улица, надсмотрщики, управление имуществом и волшебство. Он грезил призрачными мечтами о чудесах и о будущем. Кроме того, Арафа был единственным в квартале, кто не употреблял гашиш, поскольку для работы в лаборатории ему требовались ясная голова и внимательность. Но все это меркло на фоне его безумного желания проникнуть в Большой Дом.
— Зачем, муж мой? Чтобы спросить у него совета, как дальше быть улице? Ты знаешь, что нужно нашей улице. Мы все знаем. Разве необходимо из-за этого подвергать себя смертельной опасности? «Я хочу знать десять условий его завещания». Узнать их немудрено, но как их претворить в жизнь? Что ты сможешь сделать? «Я хочу заглянуть в книгу, из-за которой, если верить преданиям, был изгнан Адхам». Что ты хочешь найти в этой книге? «Я не знаю, но что-то заставляет меня верить, что эта книга волшебная». Утверждение власти аль-Габаляуи в пустыне может быть объяснено лишь волшебством, а не силой его мышц и тяжестью дубинки, как вы себе придумали. К чему все эти мысли, когда ты живешь спокойной и беспечной жизнью и без этого? Не надейся, что Сантури забыл про нас… Каждый раз, выходя из дома, я ловлю на себе злые взгляды его людей. Занимайся своим волшебством и оставь мысли о Большом Доме. «Но там же книга! Книга самого главного чуда! Секрет силы аль-Габаляуи, который он хранил в тайне даже от сына». Но там может не оказаться того, что ты ожидаешь найти. «Может, и так, но дело стоит риска».
— Я таков, — искренне заявил Арафа. — Что с этим поделаешь, Аватеф? Я жалкий сын несчастной женщины и неизвестного отца. Все об этом знают, и каждый насмехается. Но меня уже ничто не интересует, кроме Большого Дома. Нет ничего необычного в том, что безотцовщина стремится всеми силами встретиться со своим дедом. В лаборатории я научился доверять лишь тому, что вижу глазами и могу потрогать руками. Я обязательно проникну в Большой Дом. Возможно, я найду там силу, о которой говорю, а возможно, ничего не найду. Тогда я узнаю правду, а это лучше, чем неведение, в котором я пребываю. Я не первый на нашей улице, кто выбрал трудный путь. Габаль мог оставаться помощником управляющего, а Рифаа мог стать лучшим плотником квартала, Касем мог жить как знатный человек и пользоваться богатством жены, но они избрали другой путь.
— Сколько еще на нашей улице тех, кто сам стремится навстречу своей смерти! — с сожалением воскликнул Ханаш.
— Таких немного. По понятным причинам, — резко ответил ему Арафа.
Ханаш не отказался помогать брату. Глубокой ночью он, как тень, последовал за ним в пустыню. Аватеф, которая отчаялась отговорить их, оставалось только воздеть руки и молиться. Ночь была непроглядной. Месяц, появившийся вначале, скрылся. Прижимаясь к стенам, братья достигли тыльной стороны Дома, выходившей на пустыню.
— На этом самом месте стоял Рифаа, когда услышал голос аль-Габаляуи, — прошептал Ханаш.
Оглядевшись, Арафа ответил:
— Это рассказывают поэты. Я сам узнаю правду.
Ханаш благоговейно указал на пустыню:
— А там он сам говорил с Габалем. И посылал слугу к Касему.
— Здесь же, — недовольно продолжил Арафа, — был убит Рифаа, здесь нашу мать обесчестили и избили, а наш безмолвный дед и пальцем не пошевелил!
Ханаш положил на землю торбу с инструментами, и они принялись делать подкоп под стену, поднимая землю из ямы в этой же торбе. Они работали не щадя себя, пока не стали задыхаться от пыли. Казалось, что Ханаш старается не меньше Арафы, что он также горит желанием и страх ему неведом. Когда голова Арафы уже не виднелась из ямы, он произнес:
— На сегодня хватит!
Опершись на руки, Арафа поднялся на поверхность.
— Нужно прикрыть яму досками и засыпать землей, чтобы никто ее не обнаружил.
Они поспешили обратно, так как приближался рассвет. Арафа думал о завтрашнем дне. Завтрашний день будет удивительным. Он войдет в этот скрытый ото всех Большой Дом. И кто знает, может, он встретится с аль-Габаляуи и поговорит с ним?! Он поведает Арафе о прошлом, о настоящем, о десяти условиях и тайне его книги. Подобные мечты сбываются лишь в густом облаке дыма, выдыхаемого курящим кальян.
Вернувшись в подвал, он увидел, что Аватеф еще не ложилась. Сонная, она посмотрела на Арафу с упреком и проворчала:
— Ты будто с кладбища!
Скрывая свои тревоги, он весело произнес:
— Как ты хороша! — и прилег рядом.
— Если бы я что-то для тебя значила, ты бы со мной считался! — упрекнула она.
— Ты изменишь свое мнение, когда увидишь, что произойдет завтра.
— У меня на счастье только один шанс из тысячи!
Арафа засмеялся. Предрассветную тишину нарушил пронзительный крик. За ним последовали рыдания. Аватеф нахмурилась и пробормотала:
— Недобрый знак!
Арафа безразлично пожал плечами.
— Не упрекай меня, Аватеф! Ведь и твоя вина есть в том, что со мной происходит.
— Моя?!
— Я вернулся на улицу с одним намерением — отомстить за свою мать, — серьезно ответил он. — Когда же убили твоего отца, я решил расправиться со всеми надсмотрщиками. Но любовь к тебе изменила меня. Я понял, что с надсмотрщиками надо покончить не ради мести, а ради спокойствия всех жителей. Поэтому я и хочу попасть в дом деда, чтобы получить его силу.
Она долго смотрела на него. В ее взгляде читалась любовь и мучительный страх потерять его, как она потеряла отца. Он улыбнулся, чтобы приободрить ее. Рыдания снаружи становились все громче.
101
Когда Арафа спустился на дно ямы, Ханаш пожал ему руку на прощание. Арафа распластался и пополз на животе по прорытому тоннелю, в котором стоял резкий запах земли. Когда он высунул голову с другой стороны лаза в саду Большого Дома, в нос ему ударила чистейшая эссенция розы, жасмина и лавсонии, растворенная в предрассветной росе. Несмотря на чувство опасности, он опьянел от этих ароматов. Вот он вдыхает ароматы в саду, от тоски по которому умирал Адхам. Однако при тусклом свете звезд Арафа ничего не мог разглядеть, в глазах была сплошная темень. В саду царила зловещая тишина, лишь время от времени шелестели листья, которые гладил ветер.
Земля в саду оказалась влажной. Арафа подумал, что при входе в дом надо будет снять сандалии, чтобы не оставить следов на полу. Интересно, где ночуют привратник, садовник и остальные слуги? Стараясь не шуметь, он стал осторожно пробираться на четвереньках в сторону дома, который в темноте казался призраком. За этот отрезок пути Арафа пережил такой страх, которого не испытывал в жизни, ни когда бродил по ночам, ни когда ночевал в пустыне или на развалинах. Он дополз и прижался к стене. Рука его нащупала первую ступеньку лестницы, ведущей в гостиную. Если верить сказаниям поэтов, по ней аль-Габаляуи выгонял наружу Идриса. Так Идрис был наказан за то, что не подчинился воле отца. А что сделает аль-Габаляуи с тем, кто проник в его дом с целью узнать секрет его могущества? Однако спокойно! Разве им может прийти в голову, что кто-то дерзнет залезть в дом, который на протяжении всех последних лет был неприступен и защищен?
