Джеффри Евгенидис - А порою очень грустны
Леонард двинулся дальше, глядя на сделанные из плавника скульптуры в запертых художественных галереях, на гомоэротические открытки в витринах магазина канцтоваров, еще открытого. И тут он заметил одну удивительную вещь. На другой стороне улицы, как оказалось, еще работала лавка с тянучками под названием «Солоноводные». В витрине горела неоновая вывеска, внутри виднелась движущаяся фигура. Нечто таинственное и одновременно неотступное, нечто взывавшее к его собственной приматной сущности заставило его подойти поближе. Он вошел в лавку, и колокольчик на двери зазвенел. Та интересная вещь, о которой сообщили ему клетки его организма, оказалась девушкой-подростком, стоявшей за прилавком. У нее были рыжие волосы, высокие скулы и обтягивающий желтый свитер.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Да. У меня вопрос. Сезон наблюдения за китами еще не кончился?
— Э-э, не знаю.
— Но ведь корабли с туристами вышли в океан, разве нет?
— По-моему, это вроде летом бывает.
— Ага!
Что говорить дальше, Леонард не знал. Его посетило острое сознание того, какое у этой девушки маленькое, совершенное тело. В то же время сахарный запах в лавке напоминал ему конфетный магазин, куда он ходил в детстве, не имея денег ни на что. Тут он сделал вид, будто заинтересовался тянучками на полках, сложив руки за спиной и рассматривая товары.
— Красивая у вас шапка, — сказала девушка.
Леонард обернулся, широко улыбаясь:
— Правда? Спасибо. Только что купил.
— Только без пальто, наверное, холодно?
— Здесь, с вами — нет.
Его датчики уловили, что осторожность с ее стороны подскочила, поэтому он быстро добавил:
— Что это вы вдруг зимой открыты?
Это оказался удачный шаг. У девушки появилась возможность излить душу.
— Потому что мой отец хочет мне все выходные испортить, — сказала она.
— Ваш папа — владелец этого магазина?
— Да.
— Значит, вы вроде как наследница империи тянучек.
— Типа того, — согласилась девушка.
— Вы знаете что скажите своему папе? Скажите ему, что сейчас декабрь. Кому нужны тянучки «Солоноводные» в декабре?
— Да я ему так и говорю. А он отвечает, все равно люди приезжают на выходные, так что нельзя закрываться.
— Сколько у вас сегодня покупателей было?
— Человека три. И вы еще.
— Вы меня считаете покупателем?
Она перенесла тяжесть тела на одну ногу, приняла скептический вид.
— Ну вы же зашли.
— Точно — зашел. Как вас зовут?
Она помешкала с ответом.
— Хайди.
— Хай, Хайди.
То ли дело было в ее вспыхнувших щеках, то ли в тесно прилегающем свитере, а может, просто так бывает, когда Супермен оказывается на расстоянии вытянутой руки от супердевушки, — какова бы ни была причина, Леонард почувствовал, как возбудился, стоя в пяти шагах от нее. Это были важные клинические данные. Жаль, у него не было при себе блокнота, чтобы записать.
— Хайди, — произнес Леонард. — Хай, Хайди.
— Здравствуйте.
— Хай, Хайди, — повторил он. — Хай-ди-хо. Человек по имени Хай Ди Хо. Ты, Хайди, слышала когда-нибудь про человека по имени Хай Ди Хо?
— Не-а.
— Кэб Кэллоуэй. Знаменитый джазовый музыкант. Человек по имени Хай Ди Хо. Не знаю, почему его так прозвали. Хай-хо, серебро. Гавайи 5-О.[29]
Она нахмурила лоб. Леонард понял, что сейчас она перестанет его понимать, и сказал:
— Рад с вами познакомиться, Хайди. Только скажите-ка мне вот что. Вы прямо тут делаете эти самые тянучки солоноводные?
— Летом — да. Но не сейчас.
— А соленую воду прямо из океана берете?
— Чего?
Он подошел к прилавку так близко, что его вставший член прижался к стеклянной панели.
— Просто подумал, интересно, почему они называются «Солоноводные». В смысле, вы соленую воду берете или в пресную добавляете соль?
Хайди отступила на шаг от прилавка.
— Мне в подсобке надо кое-что сделать, — сказала она. — Так что, если вам что-то нужно…
Леонард почему-то поклонился.
— Давайте идите, — сказал он. — Не стану отрывать вас от трудов. Рад был с вами познакомиться, Хайди-Хо. Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
— А дружок у вас есть?
Ей, видимо, не хотелось отвечать.
— Есть.
— Повезло парню. Ему бы сейчас сюда прийти, составить вам компанию.
— Сейчас мой папа придет.
— Сожалею, что не смогу с ним познакомиться, — сказал Леонард, прижимаясь к прилавку. — Мог бы попросить его, чтобы не портил вам выходные. Мне пора, но сначала я все-таки хотел бы купить тянучек.
Он снова начал изучать полки. Когда он наклонился вперед, шапка слетела у него с головы, он поймал ее. Рефлексы идеальные. Прямо как Фред Астер. Если бы захотелось, он мог бы подкинуть ее, чтобы перевернулась в воздухе и приземлилась прямо ему на голову.
— Тянучки «Солоноводные» всегда пастельного цвета, — заметил он. — Почему это?
На этот раз Хайди вообще не ответила.
— Знаете, Хайди, в чем тут, по-моему, дело? По-моему, пастельные тона — палитра морского берега. Возьму вот этих, пастельно-зеленых, они цвета колосняка, и вот этих, розовых, они словно солнце, садящееся в воду. И вот этих белых возьму — они словно морская пена, и вот этих желтых — они словно солнце на песке.
Он принес все четыре пакетика к прилавку, потом решил взять еще несколько видов. Со вкусом сливочным. Шоколадным. Клубничным. Всего — семь пакетиков.
— Вам все вот это? — недоверчиво спросила Хайди.
— Почему бы и нет?
— Не знаю. Просто очень много.
— Мне очень нравится, когда очень много.
Она пробила покупки. Леонард сунул руку в карман и вытащил деньги.
— Сдачи не надо, — сказал он. — Но мне нужен пакет, чтобы все это унести.
— У меня нет такого большого пакета, чтобы все поместилось. Могу только мусорный пакет вам дать.
— Мусорный пакет — это превосходно.
Хайди скрылась в подсобном помещении. Вышла она оттуда с темно-зеленым мусорным мешком, двадцатипятигаллонным, укрепленным, в который начала складывать пакетики с тянучками. Для этого ей пришлось наклониться вперед.
Леонард неотрывно смотрел на ее маленькие груди, обтянутые свитером. Он точно знал, что ему делать. Дождавшись, пока она поднимет мусорный пакет над прилавком, он взял его и сказал:
— Знаешь что? Раз твоего папы нет.
Ухватив ее запястья, он потянулся вперед и поцеловал ее. Не долгим поцелуем. Не глубоким. Просто чмокнул в щеку, до крайности удивив ее. Глаза ее расширились.
— Счастливого Рождества, Хайди. Счастливого Рождества. — И он вихрем вылетел за дверь, на улицу.
Теперь он ухмылялся, как ненормальный. Закинув мусорный пакет за спину, словно матрос, он зашагал по улице. Эрекция прошла. Он пытался вспомнить, какую дозу принял утром, и думал, не следует ли ее чуть-чуть увеличить.
Логика его гениальной идеи основывалась на одном предположении: что маниакальная депрессия отнюдь не является недостатком — наоборот, это преимущество. Это признак, сформировавшийся в процессе отбора. Будь это не так, «расстройство» давно исчезло бы, выродилось бы среди популяции, как все, что не увеличивает шансы на выживание. Преимущество было очевидно. Преимущество состояло в энергии, в творческих способностях, в ощущении едва ли не гениальности, которое в данный момент испытывал Леонард. Невозможно было сказать, сколько великих исторических личностей страдали маниакальной депрессией, сколько научных и художественных открытий пришло людям в голову во время маниакальных приступов.
Он прибавил шагу, торопясь домой. Вышел из города, снова миновал озеро, дюны.
Когда он вошел, Мадлен сидела на диване, уткнувшись своим прекрасным лицом в экзаменационную брошюру.
Леонард швырнул мусорный пакет на пол. Не говоря ни слова, он подхватил Мадлен с дивана и понес в спальню, положил на постель.
Расстегнув ремень и сняв штаны, он стоял перед ней, ухмыляясь.
Махнув рукой на обычные предварительные шаги, он стащил с Мадлен колготки и белье и нырнул в нее, стараясь забраться как можно глубже. Такой дивной твердости он давно не испытывал. Он дает Мадлен то, чего ей никогда не сможет дать Филлида, и тем самым пользуется своим преимуществом. Ощущения в районе кончика были сильнейшие. Едва ли не плача от удовольствия, он воскликнул:
— Я люблю тебя, люблю!
Он сказал так, не покривив душой.
Потом они лежали, свернувшись клубком, переводя дыхание.
Мадлен произнесла с хитрой, счастливой улыбкой:
— Похоже, тебе и правда лучше.
Тут Леонард сел. В голове у него больше не толпились мысли. Мысль была только одна. Скатившись с кровати на колени, Леонард взял руки Мадлен в свои, такие большие. Он только что понял, как решить все свои проблемы: личные, финансовые и стратегические. Одна гениальная идея стоила другой.
