Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен

— А это тогда что такое? — Скорятин взял в руки снимок Ниночки.

— Так вот она где, пропащая! — вскричала секретарша. — А я искала, искала, все перерыла. Где вы ее нашли?

— Она была приколота к конверту.

— Перепутала… Ну, я сегодня совсем коза!

— А кто эта девушка? — превозмогая оторопь, спросил он.

— Нинка. Моя двоюродная сестра. Тетя Валя из Талдома прислала. Нет, у меня точно сегодня что-то с головой! Пойду я, наверное, домой…

— Идите, Оля. День был тяжелый. И знаете, забудьте, что я вам говорил. Возможно, все как раз наоборот. И любовь больше жизни…

— Вы думаете?

— Да.

— Значит, надо разводиться?

— Не знаю.

— А вы надолго в Тихославль?

— Надеюсь, надолго.

— А…

— Не волнуйтесь, вещи я заберу. Потом. Сложите пока в коробку. Я вам еще кое-что оставлю и надпишу, кому отдать. Деньги. Хорошо?

— Хорошо, обязательно, не беспокойтесь, — закивала Ольга, неумело изображая подчиненную преданность. — В сейф спрячьте! Мало ли что…

— Спрячу, ключ положу под «мышку».

— Уж не забудьте! — она глянула на бывшего шефа с прощальным состраданием. — Ну я пошла…

— Там у нас что-нибудь осталось?

— В тумбочке. Коньяк. Ведите себя хорошо!

«Двухмужняя… — вспомнил он, глядя ей вслед. — А с виду и не скажешь».

Запершись, Гена пил коньяк, закусывая сладким консервированным ананасом, но во рту почему-то оставался вкус вяленых бычков. Он курил, бродил по кабинету, с наслаждением стряхивая пепел под ноги, прямо на ковер, потом нашел в ящике черный фломастер и пририсовал Черчиллю буденновские усы, а Рузвельту — рожки. Сталина не тронул. Несколько раз набирал телефон Ильи, чтобы спросить про Зою, сначала сбрасывал номер еще до соединения, потом все-таки дождался длинных гудков и дал отбой, едва женский голос откликнулся: «Алло!» В дверь сурово постучал Женя и предупредил: через пятнадцать минут поставит помещение на сигнализацию. Раньше охранник без звука ждал убытия босса, сидевшего обычно допоздна.

Скорятин прикончил бутылку, разделил выходное пособие на три равные части, всунул в конверты, тщательно заклеил и надписал, кому: один — Вике, второй — Касимову (Ренату он вложил еще флэшку с «Клептократией»), а третий — Колобкову. На последнем Гена вывел адрес и телефон Ильи, чтобы не перепутали. Запер деньги в сейф, а ключ положил, как договаривались, под «мышку». В пачке оставалась последняя сигарета. Бывший главный редактор закурил и наблюдал плавное движение слоистого дыма. Сделав прощальную затяжку, он подошел к окну, открыл створку, выбросил окурок и с завистью проследил, как рыжая звездочка, кувыркаясь, исчезла в белесом мраке вечного снегопада.

38. Шестая полоса

«Коллектив еженедельника «Мир и мы» с глубоким прискорбием извещает о безвременной кончине многолетнего главного редактора «МиМа», одного из зачинателей свободной российской прессы, кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством», лауреата премии «Перья Свободы», секретаря Союза журналистов России, почетного профессора Тартуского университета Геннадия Павловича Скорятина. В памяти сотрудников и читателей, всех честных граждан он навсегда останется рыцарем правды, гуманистом, мастером разящего слова, человеком безупречной репутации и твердых принципов. Молодым журналистом в мрачные годы государственного терроризма вступил он на тернистый путь борьбы за свободу и остался верен этой высокой миссии до конца. Выражаем искреннее соболезнование вдове, детям, друзьям, близким покойного, а также всем, кто потерял в его лице мудрого собеседника, учившего жить не по лжи.

«Милый друг, где б души ни витали», мы никогда не забудем тебя, нашего руководителя, товарища, наставника…»

Примечания

1

В основе «теории Колобкова» — гипотеза нижегородского исследователя Д. Квашнина.