Зэди Смит - О красоте
- Эй, Чу!
Тишина. Но внутри точно кто-то был, потому что нажали кнопку обратной связи.
- Чу? Ты дома? Это Леви.
- Леви? - спросил полусонный Чу со своим с приятным французским выговором, как у Пепе ле Пью[93]. - Что ты тут делаешь, чувак?
Леви кашлянул. Лило теперь как из ведра. Капли шлепались о тротуар с неприятным звонким чпоканьем. Леви приблизил губы к динамику.
- Брат, я бежал мимо, я тут живу недалеко, а сверху эта хрень как польется, и вот… Ты в тот раз дал мне адрес, и я, по ходу дела…
- Хочешь зайти?
- Да… Просто… Слышь, Чу, на улице жуткий колотун. Пустишь, нет?
Снова тишина.
- Стой там, я сейчас.
Леви отпустил кнопку переговорного устройства и взгромоздился на узкий выступ порога, обеспечив себе сантиметров десять крыши. И чуть не свалился на открывшего дверь Чу. Они вошли в вонючий лестничный колодец. Сдвинули кулаки. Леви заметил, что у приятеля красные глаза. Тот мотнул головой: наверх. Они стали взбираться по ступенькам.
- Зачем ты пришел? - не оглянувшись, тускло и спокойно спросил Чу.
- Ну… Просто решил тебя проведать, - смущенно признался Леви.
- Я не болен.
- Ну, в гости заскочить. - Они добрались до площадки с раздолбанной дверью, кое-как залатанной куском некрашеной деревяшки. - Так в Америке говорят, когда кто-то к кому-то приходит узнать, как дела.
Чу открыл входную дверь.
- Хотел посмотреть, как я живу?
Это тоже было правдой, но, как неожиданно осознал Леви, данное объяснение тянуло максимум на троечку. Но в чем тогда дело? Он и сам точно не знал. Просто Чу не шел у него из головы. Потому что… Потому что Чу был не похож на других парней из тусовки. Не мотался бесцельно по стране с рюкзаком за спиной, не ошивался без дела, не танцевал на улицах - напротив, он всегда казался обособленным одиночкой. В общем, Леви просек, что Чу откровенно умнее своего окружения, и решил, что раз сам он много лет живет под одной крышей и нянчится с такими же жуткими умниками, то может пригодиться и новому другу. А потом, когда ему попалась та книжка про Гаити, в памяти всплыли кое-какие обрывочные наблюдения. Ходит в тряпье, никогда, в отличие от других, не купит себе сандвич или банку колы. Космы. Угрюмый вид. Шрам на руке.
- Да… В общем… Мы с тобой приятели, верно? То есть, ты, конечно, почти всегда молчишь, когда мы работаем, но… Я считаю тебя своим другом. Да. А о друзьях принято заботиться. В Америке.
Целую вечность Леви казалось, что Чу сейчас разорется и даст ему под зад. Но тот с тихим смехом опустил тяжелую руку на Левино плечо.
- Видать, тебе делать нечего. Занялся бы чем- нибудь.
Комната, в которую они вошли, оказалась средних размеров, но Леви поразило то, что вся мебель: кухонные причиндалы, кровать, стол - теснилась в одном помещении. Внутри было холодно и пахло марихуаной.
Леви снял рюкзак.
- Я тут принес всякой всячины.
- Всячины? - Чу достал из пепельницы и снова раскурил толстый косяк. Указал Леви на единственный стул, сам устроился на постели.
- Ну, еды.
- Это еще зачем? - вскинулся Чу, рубанув воздух рукой. - Я не голодаю. Мне гуманитарная помощь без надобности. Я всю неделю работал и в подачках не нуждаюсь.
- Нет, что ты! Так принято. Идешь в гости и что- нибудь с собой несешь. В Америке так все делают. Например, кекс. Моя мама всегда приносит кексы или пирог.
Чу медленно поднялся и взял протянутые пачки. Похоже, он толком не знал, что в них за еда, но сказал спасибо и, с любопытством на них поглядывая, отнес на кухонный стол.
- Кексов под рукой не оказалось, и я решил… Это китайский суп. В холод самое оно, - Леви изобразил озноб. - Ну, как дела? Во вторник вечером тебя не было.
Чу пожал плечами.
- Работал малость. Во вторник перепало несколько подработок.
На улице, щедро матюгаясь, заорал какой-то псих. Леви вздрогнул, а Чу, похоже, и не заметил.
- Да, дела, - сказал Леви. - У тебя тоже, как у меня, много разных наметок, это круто. Все время на ногах. Крутимся, как можем.
Леви сунул руки под себя, чтобы согреть. Он уже начинал жалеть, что пришел сюда. В этой комнате ничто не разбавляло тишины. Обычно в квартирах друзей фоном вещал телевизор. Отсутствие телевизора в этом вообще скудно обставленном жилище особенно остро, до нестерпимости, резануло Леви.
- Хочешь воды? - спросил Чу. - А может, рома? У меня настоящий.
Леви с сомнением улыбнулся. На часах было десять утра.
- Лучше воды.
Отвернув кран, Чу принялся хлопать дверцами кухонных шкафчиков в поисках чистого стакана. Леви огляделся. На низком столе возле его стула лежал большой лист желтой бумаги - один из тех гаитянских «бюллетеней», что задаром раздают на каждом углу. В глаза бросалась фотография: низенький чернокожий мужчина на золотом троне, рядом, на таком же троне, женщина смешанных кровей. «Да, я Жан-Бертран Аристид[94], - гласила подпись, - и я только и делаю, что забочусь о бедных, неграмотных гаитянах! Поэтому я и женился на моей прекрасной жене (я уже говорил, что она светлокожая???), она bourgeois de souche[95], не то что я, выходец из трущоб (как видите, я ничуть об этом не забываю!). Я не купил эти недорогие кресла на прибыль от наркотиков, что вы! Я мог бы быть ужасным тоталитарным диктатором, а я по-прежнему содержу свое многомиллионное поместье и продолжаю стирать гаитянскую бедноту в порошок!»
Чу поставил стакан с водой прямо на эту фотографию и сел обратно. На бумаге расползлось мокрое пятно. Хозяин курил косяк и молчал. Похоже, он не привык принимать гостей.
- У тебя есть музыка? Музыки у Чу не было.
- Ничего, если я?.. - Вынув из рюкзака небольшие белые колонки, Леви воткнул их в розетку и подсоединил к iPod. В комнате зазвучала песня, которую он слушал по дороге сюда. Чу восхищенно подался вперед.
- Бог мой! Такой громкий и такой маленький! Леви перебрался к нему и показал, как выбрать песню или альбом. Чу предложил ему свой косяк.
- Не, брат, я не курю. Астма и прочая ерундистика. Сидя рядом на полу, они целиком прослушали Fear
of Black Planet[96]. Сильно обкуренный, Чу, однако, помнил все слова и подпевал, параллельно пытаясь описать свои чувства от первого прослушивания пиратского диска с этим альбомом. «И тогда мы узнали, - с восторгом говорил он, выгибая вверх прижатую к полу худую ладонь. - А когда мы узнали - мы поняли! Наше гетто не одно на белом свете. Мне было всего тринадцать, но до меня вдруг озарило: в Америке есть гетто! Гетто Америки - Гаити!»
- Да… Круто подмечено, брат, - горячо кивал Леви. Его дурманило от одного только запаха, стоявшего в этой комнате.
- О да, ДА! - завопил Чу, когда началась следующая песня.
Таким криком он встречал каждую новую композицию. Чу не кивал в такт музыке, как это делал Леви, а странно трясся, словно на нем были ленты от вибромассажера для похудения. Леви каждый раз чуть не лопался от смеха.
- Жаль, не могу поставить тебе нашей, гаитянской, музыки, - посетовал Чу, когда альбом закончился и Леви стал щелкать кнопками и листать записи. - Тебе бы понравилось. Точно бы зацепило. Это политическая музыка, вроде регги, усек? Я бы тебе много чего порассказал про свою страну. Ты бы плакал. Эта музыка заставляет плакать.
- Да, дела, - отозвался Леви.
Он хотел рассказать о читаемой сейчас книге, но стеснялся. И потому уткнулся в свой музыкальный приборчик: нужный трек, записанный с ошибкой в названии, не отыскивался по алфавиту.
- Кстати, я знаю, что ты живешь не здесь, - прибавил Чу. - Слышишь? Я не идиот.
Он перекатился на спину и улегся прямо на пол. Задравшая футболка обнажила торчащие ребра. В его теле не было ни капли жира. Чу выпустил большое кольцо дыма, за ним второе, которое четко в него вписалось. Леви продолжал листать свою тысячу песен.
- Ты думаешь, мы тут все дремучие, от сохи, - сказал Чу, но без тени злости, а словно объективно констатируя факт. - Но не все из нас живут в такой дыре. Феликс обитает в Веллингтоне - #9632; конечно, ты этого не знал. В большом доме. Его брат заправляет там всеми такси. Он тебя видел.
Леви встал с коленей, держась к нему спиной. Врать в лицо он никогда не умел.
- Эээ… понимаешь, мой дядя, это он там живет… А я у него вроде как подрабатываю, прибираю во дворе и…
- Я был там во вторник. - Чу его не слушал. - В колледже. - Он выговорил это слово так, словно ему капнули на язык чернилами. - Прислуживал, как мартышка. Учитель сделался слугой. Это мука! Точно говорю, на себе испытал. - Он ударил кулаком в грудь. - Тут больно! Адская мука! - Он резко сел. - Я преподаю; там, на Гаити, я, видишь ли, учитель. Во как! Преподаю в школе. Французский язык и литературу.
Леви присвистнул:
- Ненавижу французский. А нам вдалбливают эту гадость. Бррр!
- И вот, - продолжал Чу, - кузен мне говорит: сходи, всего один вечер, тридцатка на нос. Умерь гордость! Надень мартышкин наряд, стань мартышкой и разноси важным белым профессорам креветки и вино. Там и тридцатки не вышло: пришлось отстегнуть за химчистку рабочей одежды. Чистыми перепало всего двадцать два доллара!
