Юрий Герт - Кто если не ты
Ну, нет! Втроем... Не такие уж они детишки-глупышки! У них имелись сторонники во всех почти школах! Правда, по-настоящему преданных было всего пятеро...
— Но вы назвали только троих?..
Стыдясь прежней своей недоверчивости, Клим рассказал о Кире и Майе. Он выдал им великолепную аттестацию: убежденные противницы обывательщины, борцы за полную эмансипацию женщины, несмотря на сопротивление директрисы, им удалось проделать колоссальную работу в смысле пропаганды новых идей...
— Вы часто встречались?
— Да. Почти ежедневно...
— Где?
— У Широковой...
— Почему для своих встреч вы избрали квартиру, а не школу, допустим?.. Удобнее?
— Да, так нам никто не мешал.
— А ваши учителя... Вы не извещали их об этих встречах?
— Что вы! Зачем?..
— А все-таки... Почему вы не приглашали кого-нибудь из старших?
Странный вопрос! Уж не Николая ли Николаевича?.. .
— Там бывала одна старшая...
Капитан, гася окурок, задержал руку.
— Кто же?..
— Майина бабушка...— Клим вспомнил: действительно, к ним иногда заглядывала старушка, жившая за стеной: «И чего вы гогочете, ровно гуси — го-го-го! Спать не даете: у меня сквозь стенку все слышно!»
— Значит, вы встречались только впятером и держали это от всех в строгом секрете?
Ну вот! К чему им хранить свой идеи в секрете? Наоборот! Последнее время у Широковой собиралось столько народу — яблоку негде упасть!
— И чем же вы занимались на ваших... сходках?
— Да все то же самое, товарищ капитан! Спорили...
— Да-да, понимаю...— капитан улыбнулся, вздохнул. — Споры, споры... В спорах рождается истина... Так о чем же вы спорили?
— Да обо всем...— Клим попытался припомнить жаркие, порой бестолковые схватки. — Даже о танцах, например...
— О танцах?..
Ему доставил удовольствие недоуменный тон капитана.
— Еще бы! Мы хотим, чтобы учились шевелить не ногами, а мозгами. Танцы — развлечение для идиотов... Людям не о чем говорить — вот они и выделывают вензеля...
— Очень интересно... А еще о чем вы говорили? — капитан подмигнул. — Критиковали учителей? Школу? Советских писателей? — Вы ведь не очень высокого мнения о них, а?.. .
— Все было, — сказал Клим, радуюсь тому, что капитан начинает понимать атмосферу их стихийных диспутов. — И школу, конечно. Вы ведь посмотрите, что получается: мы только красивые слова произносим о долге, о Родине, а живем — как трутни. Какая от нас польза обществу? Из нас выращивают настоящих обывателей!..
— Но разве вы не могли поговорить об этом открыто... На собрании в своей комсомольской ячейке? Ведь есть же у вас в школе комсомольская ячейка?..
Ячейка... В этом слове звучал намек на что-то сплоченное, боевое, отважное...
— Нет, — сказал Клим, покачав головой. — Это не то... У нас на собраниях умеют просиживать штаны и тянуть руку, если голосуют... А вообще, если бы мы знали, что вы интересуетесь, мы бы вас пригласили к себе, товарищ капитан!.. Жаль, тогда мы не были знакомы...
Капитан вдруг закашлялся, жилки на висках у него напряглись и посинели. Одной рукой он конвульсивно стиснул край стола, другой поднес ко рту плевательницу — коричневого стекла, с завинчивающейся крышкой. Клим хорошо помнил— такая была у матери...
— Может, воды? — спросил Клим, страдальчески кривя губы, как будто его самого душил кашель.
Капитан сердито отмахнулся и между двумя приступами кашля резко бросил:
— Сидите!
«Чего он разозлился?» — подумал Клим.
Капитан склонился над столом, обняв руками голову и тяжело отдуваясь. Руки у него были узкие, бледные, худые — и Клим снова вспомнил о матери. Не о той, которая выходила из себя по любому поводу и особенно когда он говорил об отце, а о той маленькой, хрупкой, как девочка, женщине, которая любила, закрыв глаза, ворошить пальцами его волосы, когда он сгибался над кроватью и в этой неловкой позе стоял долго, не шевелясь, прощая ей все, все...
— А вы не скажете, чем вы занимались на одной из таких сходок... 12 апреля?..— спросил капитан, отдышавшись и вытирая взмокший лоб.
Вопрос показался Климу нелепым.
— Откуда же я помню? Ведь мы ничего не записывали...
— Вот именно, — сказал капитан. — Вы не вели протоколов?
— Конечно, нет!
Самый вопрос о протоколах его рассмешил.
Капитан странно усмехнулся, обнажив два желтоватых ряда сомкнутых зубов, постучал по ним кончиком ручки, словно желая проверить их крепость.
— Значит, не вели?..
Клим смутился и, чувствуя, что краснеет, покраснел еще больше...
— Правильно, товарищ капитан. Однажды ради шутки мы писали. То есть не настоящий протокол, а так... Просто так. Но мы и сами потом забыли про него — он где-то затерялся...
— Продолжайте, — сказал капитан. — Вы вспомнили, о чем шла речь?..
Ну еще бы! Клим великолепно помнил тот вечер, когда родилась мысль о КИКе. Все-таки сама идея была неплохой... Но Игорь оказался прав: они слишком понадеялись на тех, кто так трусливо предал их во время побоища в пятой школе!
— Так вы утверждаете, что ваш клуб так и не был создан?
— Да, — честно сознался Клим. — С клубом у нас получилась чистейшая маниловщина.
— И на том дело кончилось?
— К сожалению, кончилось, товарищ капитан.
— А что если она, эта ваша организация под названием клуба имени Кампанеллы, все-таки продолжала существовать и действовать?
— Но этого не может быть, товарищ капитан. Уж я бы знал...
— А вы и знаете об этом, — улыбнулся капитан. — Знаете, товарищ Бугров!
— Я могу дать слово комсомольца, что у нас ничего не вышло с КИКом! — воскликнул Клим, начиная сердиться и все больше изумляясь: отчего капитан так ухватился за их нереальную затею?..
Капитан выдержал длинную паузу, во время которой не мигая, с упреком и ожиданием смотрел на Клима своими глубоко запавшими глазами, и все так же, не отводя взгляда, открыл папку и достал какую-то тетрадь. Затем, растягивая каждый слог, медленно, произнес:
— Я не хочу лишать вас комсомольского слова, — и, развернув тетрадку, помахал ею над головой. — Узнаете?
— Да, — сказал Клим, невольно потянувшись к тетрадке. — Это наш журнал...
Да, это был их журнал — последний залп, которым они ударили в тех, кто торжествовал над ними победу! Это был их ответ, их флаг, которым они заявили, что не сдались и никогда не сдадутся!.. Тогда, после схватки в пятой школе, охваченные отчаяньем и яростью, повергнутые, но не уничтоженные, они мечтали о мщении, и все дружно ухватились за его идею издать журнал, пригласить противников выступить в нем, подняв забрало, и разгромить их в открытом бою! Конечно же, они еще раз перетрусили — эти девочки и мальчики, что так благовоспитанно издевались над ними, повторяя чужие слова и мысли! Тогда они сами — в основном он сам — в одну ночь написали все статьи, в которых смешали с грязью своих лицемерных обличителей. Несколько экземпляров «Прочь с дороги!» — так назвали журнал — переписанные Кирой и Майей, пошли гулять по школам из рук в руки.
Ну и что же?.. Он головой ручается за правильность каждого слова!
Капитан остановил его, указав пальцем на буквы, нарисованные снизу, под заголовком, и обведенные кружком: «КИК»...
Клим чувствовал, что запутался. Он никак не мог объяснить, с какой именно целью были написаны эти буквы, хотя — в самый последний момент и, кажется, только на двух экземплярах — он нарисовал их собственноручно. Может быть — оттого, что ему не хотелось расставаться с увлекательной идеей, может быть — из стремления наперекор всему заявить, что клуб Кампанеллы когда-нибудь будет создан, — он и сам не помнил точно.
— Что же, товарищ Бугров,— получается, вы хотели утаить, что организация все-таки есть? — сказал капитан, покачивая головой и, вытащив из папки исписанный лист, щелкнул по нему пальцем: — Вот ваши слова: «Никакой организации не было»... Я надеялся, что вам можно верить, а выходит...
— Но, товарищ капитан!...
— Но вы же, вы сами заявили мне, что вам не по нраву комсомол и что вы решили противопоставить ему свою собственную тайную организацию! Вы сами признали, что она была тайной, подпольной! Мало того, она имела даже свой устав и нелегальный орган!
Что это? Неужели повторение шутки, с которой начался их разговор?.. Неужели это всерьез?.. Капитан взмахнул рукой, чтобы он замолчал.
— Вы сами сознались, что в своей аполитичной пьесе облыжно оклеветали советскую молодежь, «обобщая частные отрицательные явления и выдавая их за типичные» для нашей действительности! Это ваши слова! Вы охаивали советскую школу, советских учителей, утверждая, что они «выращивают мещан» — тоже ваши слова!.. Все это записано здесь!
— Но мы... Но я этого не говорил! Вы же меня неправильно поняли, товарищ капитан!..
— Я вас отлично понял, товарищ Бугров! Отлично! И вы сами прекрасно понимали, что делаете! Я не советую вам юлить и выкручиваться, товарищ Бугров, нам все давно известно!
