Мюррей Бейл - Ностальгия
Кто-то кашлянул.
— Я никогда не думала… — начала было Шейла.
Гэрри многозначительно покивал.
— Так вот и подумай.
Он выпрямился, задиристо вздернул подбородок.
— А знаешь, кто еще у нас «темная лошадка»?
— Кто же?
— Старина Джеральд.
— По-моему, это несправедливо. Он очень милый.
С Джеральдом она едва ли парой слов обменялась, но и она хорошо знала его манеру держаться позади, замыкаться в себе.
Гэрри расхохотался, смачно хлопнул себя по колену.
— Да мы друг друга понимаем, ты и я. Мы с тобой — два сапога пара.
Шейла нахмурилась; Гэрри с энтузиазмом закивал.
— Пожалуйста, не надо здесь курить. Иначе я не засну. Эти тесные комнатенки…
— Да ладно, ладно…
— Вообще-то некоторые здесь заснуть пытаются, — раздался голос по соседству. Джеральдов, собственно говоря. Все прочие тоже лежали, не смыкая глаз, копя чужие секреты.
— Вам лучше уйти, — шепнула Шейла Гэрри.
Она выпрямилась; взгляду открылась одна грудь — белоснежная округлость, словно неполное лунное затмение.
Гэрри качнулся было к ней, но на полпути передумал.
— Спать! — заорал он. — Всем спать!
С трудом поднявшись на ноги, Гэрри зашатался, растопырил руки, пытаясь удержать равновесие. Солнцезащитные очки грянулись о туалетный столик, осколки темного стекла каскадом рассыпались по Шейлиным платочкам и открыточкам; а сам Гэрри рухнул прямо на перегородку, пробив головою нижнюю панель.
— Да ради всего святого! — воззвала миссис Каткарт. — Дуг? Что происходит-то?
Этот и землетрясение проспит, и, не приведи боже, конец света.
— Госсссподи милосердный, — сдавленно запротестовал Гэрри. Его голова и плечи оказались в соседнем номере.
— Вы могли убиться!
— Ну дай руку, что ли, Шейлочка! Блин!
Джеральд уже включил свет. Кто-то подоспел к дверям Шейлиного номера.
— У вас все в порядке?
— Ну вы сборище тупых недоумков! Как по-вашему, в порядке или нет? — взревел Гэрри.
К месту событий примчался Кэддок с фотоаппаратом и вспышкой.
— Да все в порядке, — заверил задрапированный в халат Джеральд. И, нагнувшись, попытался установить перегородку на место.
— Сдается мне, он несчастлив, — промолвила Шейла, пытаясь помочь, чем могла.
— Возможно, — кивнул Джеральд. — Хотя в толк не могу взять почему. Я отведу бедолагу в номер.
Закапал легкий дождик; потом полил сильнее — точно местные швырялись камнями по крыше. Шейла расслабилась; ей казалось, она уже дома.
~~~
Этот музей задом вжался в стену — словно его в застройку силком впихнули. Флигель при разрушенной церкви или, может, небольшом соборе, что славился своим голландским колоколом. В 1943 году неф разнесли вдребезги, и улицы засыпало плиткой и притчами витражных стекол.
Австралийцы, прислонившись к стене, шумно переговаривались между собой. Солнце било в глаза. Груженный овощами фургончик дал задний ход; бдительная жена оттащила мужа за руку. Под брезентом громоздилась свекла — точно взвод солдат. Местные не удостаивали туристов даже взглядом.
Подоспел смотритель, размахивая рыжевато-бурым, набитым мелочью кошелем. Весь такой грушевидный; с виду — ни дать ни взять священник в штатском. Разумеется, пришлось заплатить.
Внутри не было ни турникетов, ни перегородок, ни коридоров. По музею гуляло эхо.
Любое движение по некогда священному полу отзывалось резким грохотом. Туристы сбились в кучку в самом центре помещения и жались ближе друг к другу, как нередко прежде; они — группа.
— Ой! — Возглас прокатился от стены к стене жутковатым множеством отголосков.
— Да ради всего святого!
Даже в темноте иные ищут возможности к самовыражению.
Одни — взыскательны и строги. Другие молчат, но беспокойно переминаются на месте. И один — слепец.
Вспыхнула люминесцентная лампа; четкая линия света заструилась к туристам по прямой, воспламеняя второй ряд параллельных трубок, и третий, и четвертый. Несколько стратегически размещенных прожекторов (излишки военного имущества) зажглись последними: гулять так гулять! Зал оказался прямоугольным, коротким и абсолютно голым. Что не помешало австралийцам разбрестись.
— В книжке однозначно сказано: музей.
Вскорости все стеклись обратно в центр.
— Он взял с нас плату. И где, спрашивается, этот ублюдок?
— Может, у них тут ремонт?
Стены и потолки с нависающими балками и впрямь свежепобелены.
— Может, это Музей ветра? Типа, невидимый?
Музей электричества?
Нет, такой уже есть — в Нидерландах.
Резкий неестественный свет вычерчивал на белом фоне идеально четкие тени. Но туристы ждали или требовали большего: они расхаживали туда-сюда, размахивая руками, и то и дело останавливались, преследуемые собственной тенью. В их неторопливой походке ощущалась житейская мудрость. Их замечания, отдельные взрывы смеха, шутки и ожидания мгновенно отражались на стенах; чьи-то худые, вытянутые лица увеличивались в размерах, преподносились в отрыве от всего прочего. Призрак тихий и скромный характерно отягощался с одной стороны иностранными фразами в левом кармане — даже если стоял спиной к стене, по примеру прочих. Груди женщин, молодых и старых, наводили на мысль об искушенности и грядущих возможностях. Иные тени уже соприкоснулись локтями или слились в одну — с двумя руками, двумя головами и четырьмя ногами. Оптимизм и годы, мягкость и нетерпимость выявлялись здесь через форму, и позу, и движение. Но никто этого не замечал. Туристов обременял багаж: в частности, прямые углы ширпотребных сумок, больших и маленьких, с ручками; из-за них рука вытягивалась горизонтально: таковы атрибуты кочевников. Странное дело: женщины, словно сговорившись, ходили на цыпочках. Бинокль смотрелся как вздутие нижнего отдела кишечника. А вот и борода: это, никак, мудрец. Тени словно дразнились, показывали пальцами.
Туристы вновь вернулись к центру зала.
Один широко расставил ноги, руки свободно повисли по бокам, одна голень завибрировала, точно у прыгуна в высоту на старте. Торопиться было некуда, как всегда, однако в движении ступни, и предплечья, и челюсти ощущалось нетерпение, а шея вдруг зачесалась сильнее.
И как это часто случается, кто-то, кто стоял в стороне от центра, окликнул остальных, и все подошли ближе, по-прежнему переговариваясь — как бы рефлекторно.
У самого входа, что служил также и выходом, на стене были начертаны слова: возможно, мастер по фрескам бросил свою работу на середине. Наблюдая и размышляя, туристы сумели подогнать и добавить недостающие детали. Замерев в молчании, они постепенно рассмотрели себя. Спектр возможностей включал в себя и прошлое, и ближайшее будущее: можно было оценить ощущение места, и формы, и долгого времени. А ведь престранное чувство! Слова зачитывались вслух одно за другим; туристы шли вдоль стены, тесно скучившись, прежде чем разойтись в разные стороны: лопатки, ухо, таз, сердце, движение, локоть, нос, глаза, воздух, грудная клетка, мочевой пузырь, сигарета, деревья, торакс, ботинки, пенис, тень, открытки, память, горы.
Примечания
1
Черт! Ну же! (фр.)
2
«Антенн Дё», внестудийная передача (фр.).
3
Экономика… капитализм… кухня… меланхолия… слоны… [благородный] дикарь (фр.).
4
Впечатления от Африки (фр.).
5
Ах, эти англосаксы! (фр.)
6
Дипломат (фр.).
7
Rive Gauche (досл. — «левый берег», фр.) — самые фешенебельные кварталы Парижа на левом берегу Сены. В 1970 году Ив Сен Лоран дал название «Rive Gauche» своей первой коллекции, адресованной широкой публике; появились и бутики с таким же названием, быстро завоевавшие всемирную известность.
8
Адольф Фредерик Рейнхардт (1913–1967) — американский художник, работавший в технике живописи цветовых полей (огромные монохромные пространства, нарочито лишенные каких-либо ассоциаций и вызывающие ощущение органического единства цвета и поверхности). Знаменит своими «черными полотнами», отражающими еле заметные вариации в оттенке черного цвета.
9
Палладианский стиль — один из европейских стилей в архитектуре, восходящий к творениям знаменитого итальянского архитектора эпохи позднего Возрождения Андреа Палладио (1508–1580). Термин «палладианский стиль» подразумевает постройки в стиле, вдохновленном работами Палладио и переосмысленном в более поздние времена (XVII–XVIII вв.).
