Эм Вельк - Рассказы (сборник)
У советника кружится голова, кажется, будто портфель у него под мышкой то наливается тяжестью, то становится невесомым.
Юрисконсульт: «Подумайте. А как надумаете, приходите опять. Уверен, вы еще придете. Такой шанс в наше время выпадает не часто. Или вы намерены ждать, пока они назначат вам несколько марок пенсии?»
Советник: «Думаете, это возможно?»
Юрисконсульт: «Можете и на красных поработать. Швейцаром, скажем, или рассыльным».
Советник (ищет свою шляпу и палку): «Мне действительно надо это обдумать. Как бы там ни было, благодарю вас. Но только… хорошо, я обдумаю».
Советник знает, что ничего не станет обдумывать. Он не собирается никого судить, отнюдь, время вынуждает людей так поступать. Но как хорошо, что он не успел рассказать Кильморгену про брикеты, слава богу; до чего изменился этот человек! Впрочем, так ли уж велика между ними разница? Нет, дико даже вообразить, что он на такое способен.
X
В смятенных чувствах возвращается советник домой, взгляд его опущен, словно от стыда, Увидев валяющуюся крупную картофелину, он подбирает ее и машинально сует в портфель.
Советник разогревает вчерашний суп и обедает с Фридхельмом. Тот рассказывает, что овощей ему сегодня не дали, и что школьные булочки стали меньше, и что школе присвоили имя Генриха Гейне.
— Это что за тип?
Не дождавшись от дедушки ответа, он встает и исчезает.
Советник оставляет посуду на столе, он рассеян, утомлен, надо немного вздремнуть после обеда.
Но и отдохнув, советник оставляет посуду неприбранной: ему не сидится в комнате. Он выходит на улицу и, погруженный в свои мысли, не замечает, как оказывается возле комендатуры, где всегда в это время собирает окурки, к вечеру их бывает больше всего. Собрав двенадцать штук, он с испугом спохватывается, вспоминает доктора Кильморгена и брезгливо выбрасывает окурки. Неизвестно опять, каким образом он попадает в парк, где замечает, что уже стемнело.
Советник медленно идет домой, на своей улице находит деревяшку и прихватывает ее с собой.
XI
Советник не удивлен, что его дочь уже дома и что стол уже накрыт. Не удивляет его и то, что она не удивилась двум брикетам, которые он выложил в нише возле буржуйки и один из которых она держит в руке. Зато удивлен Фридхельм.
— Ты где это нашел, дедушка? — говорит он, но ответа не получает. — Смешно, — говорит тогда он, — как я найду что-нибудь такое, мать сразу спрашивает, не стащил ли я!
Мать пугают эти слова и движение советника, резкое, как будто он сейчас возмущенно вскинется; на самом деле он просто задумался, а теперь вернулся к реальности.
— А Гейне, оказывается, поэт, — спешит перевести разговор Фридхельм, — нас освобождают от уроков. Придет обер-бургомистр. Мне велели выучить стихи: «Не знаю, что сталось со мною…», мы будем это петь.
Советник вспоминает путешествие по Рейну: германская река, но не граница, мы им ее не отдадим…
Стук в дверь. Входит господин Бергман, молодой супруг, ожидающий ребенка.
Господин Бергман: «Можно? Не помешаю?»
Советник: «Вы нам никогда не мешаете, господин Бергман».
Господин Бергман: «Знаете, сегодня у нас была такая история… Я подумал: надо про это рассказать советнику. Разрешите?»— Он протягивает сигару.
Советник: «Сигары?»
Господин Бергман: «На службе у нас выдавали, каждому по три штуки. Похоже, что-то понемногу налаживается».
Советник смотрит на него в сомнении.
Господин Бергман: «Нам бы только людей, чертежников, техников».
Советник: «Для Германии, пожалуй, все это бесперспективно».
Господин Бергман: «Для народов не может не быть перспектив».
Советник: «Дай вам бог сохранить оптимизм».
Господин Бергман: «Извините, господин советник, но бог мне для этого не нужен».
Советник молчит.
Господин Бергман: «Я вас не обидел?»
Советник: «Вы работаете в строительной организации. Подсчитал ли у вас кто-нибудь, сколько лет вам потребуется, чтобы хоть расчистить развалины?»
Господин Бергман: «Нет, господин советник. У нас и на это нет времени».
Советник: «Что верно, то верно, так теперь принято работать».
Господин Бергман: «Конечно, мы работаем еще далеко не образцово, господин советник. Настоящим образцом своему народу сегодня служим не мы в наших конторах, а простые рабочие, те, что еще летом тысяча девятьсот сорок пятого года начали восстанавливать из развалин и обломков свои фабрики. Сами, никто им этого не поручал и не приказывал. А между прочим, не кажется ли вам, что у этих рабочих было, в сущности, не меньше причин возмущаться условиями, в которых они оказались, чем у людей… ну, скажем, вроде вас?»
Какое-то время оба курят молча.
Господин Бергман: «Я сегодня утром наблюдал, как вы идете по улице. Для чего, скажите, вам эта палка? Со стороны никак не дашь вам шестидесяти. Вы ходите как молодой человек, а палка все время просто висит у вас на руке. Зачем вы, собственно, ее таскаете, господин советник? Она вам не опора, просто ноша, связывающая вам руки».
Советник: «В опорах я, слава богу, пока не нуждаюсь».
Господин Бергман: «Знаю. Я иногда смотрю на эту палку. Вы носите ее ради воспоминаний».
Советник: «Совершенно верно. Ради воспоминаний о лучших временах; Когда Германия была прекрасней, чем сейчас». — Подумав, он добавляет: «До мировых войн».
Господин Бергман: «Но на эти воспоминания тоже не обопрешься. Они, в сущности, только мешают. Мешают идти дальше, работать».
Советник хочет сказать что-то сердитое, но, смолчав, задумывается.
Фридхельм, который вместе с матерью внимательно прислушивался к разговору, вышел и вернулся с палкой. Господин Бергман, взяв ее, рассматривает бляшки, как будто впервые их видит.
Советник, показывая на палку: «Это Германия, вот она, тут. И народ германский, каким он был когда-то, он тоже тут. А когда я оглядываюсь вокруг…»
Господин Бергман: «Вы видите почтенных прежде бюргеров, ставших спекулянтами, беспризорную молодежь. Но при желании мы могли бы увидеть и много, много работающих с утра до вечера. В нашем строительном управлении трудятся семидесятилетние. Сегодня мы взяли чертежником бывшего тайного правительственного советника по строительству или что-то в этом роде, самого настоящего. Ему семьдесят, осталось и вправду одно звание. Говорит, ему надо загладить вину. Как раз это я вам хотел рассказать».
Господин Бергман, видимо, надеялся, что такая новость произведет впечатление, и теперь удивился, что советник молчит. Но он продолжает наступать: «Вы человек мыслящий. Задумывались ли вы, чем бы все кормились, скажи крестьяне в тысяча девятьсот сорок пятом году: чего зря стараться, обеспечить бы себя, и ладно? А как работают женщины? Посмотрите хоть на свою дочь. Разве она жаловалась когда-нибудь, разве оплакивала прошлое? Она поняла, что надо делать, чтобы ее сын не стал околачиваться в залах ожидания, торговать американскими сигаретами или не записался в иностранный легион».
Советника передергивает от таких слов, он озирается раздраженно и нервно, однако опять не говорит ничего.
Господин Бергман идет в открытую: «Если вы действительно смотрите, что делается вокруг, господин советник, то рядом с рабочими, крестьянами, работающими женщинами, бывшими партайгеноссе, которые работают, потому что хотят загладить свою вину, так вот, рядом с ними вы заметите и людей пожилых, лет шестидесяти, походка у них упругая, как у сорокалетних, но на прогулку они таскают при себе толстую палку с воспоминаниями. Им кажется, они имеют на это право, ведь они не кричали так уж прямо „ура“ Гитлеру, когда тот убивал евреев и нападал на. чужие страны. Эти моложавые шестидесятилетние мужчины считают себя жертвами эпохи и потому позволяют себе разгуливать в такое время, а их дочери изматываются на работе да еще занимаются домашними делами. Все, а теперь можете меня выставить».
Господин Бергман встает и идет к дверям. У дверей он останавливается в ожидании, потому что советник все еще задумчиво молчит. Дочь смотрит на господина Бергмана, и взгляд ее светится надеждой и благодарностью; Фридхельм между тем корчит рожи.
Увидев, что все молчат, господин Бергман опять начинает: «Некоторые держатся в стороне из одного лишь смехотворного протеста против перемен в политической и социальной жизни».
Советник: «Я всегда был сторонником здорового прогресса и развития».
Господин Бергман с облегчением подходит к нему ближе: «Что же вам мешает придерживаться такой позиции и сейчас, господин советник? Никто не требует от вас речей в поддержку социализма. Он и без вас наступит. Но работать ради создания нового государства, которое должно принести надежду нам, немцам, — это вы можете? Допустим даже, оно в самом деле не сулит вам надежд, все равно оно может дать вам прекрасную возможность рассчитаться с ошибками прошлого. Но в любом случае оно даст вам — хлеб!»
