Фред Стюарт - Век
— Вы хотите узнать что-нибудь еще о Тацци, мистер Декстер?
— Нет, остальное я теперь могу предположить сам. Однажды, много лет назад, он попытался выманить деньги у моего банка. Потом он использовал шантаж. Теперь пытается делать то же самое, только на этот раз его методы стали более изощренными. Чего-чего, а постоянства у этого человека не отнимешь.
— Вы сможете справиться с ним сами или вам потребуется наша помощь?
— Я справлюсь, — спокойно ответил Виктор.
Серж Виттгенштайн играл в покер в задней комнате клуба «Хотча», когда дверь открылась и вошел Винни Тацци.
— Мне надо поговорить с тобой. Наедине, — обратился он к Сержу.
— Игра закончена, друзья мои, — сказал тот.
Фишки были быстро обменены на деньги, и комната опустела. Когда они остались одни, Винни сел за стол.
— Декстер аннулировал кредит, — сообщил он.
Серж стал обрывать заусеницы на пальцах. Этот живой маленький гангстер в черном костюме был одним из немногих людей в этом мире, кто заставлял его нервничать.
— Его сын звонил мне сегодня во второй половине дня. Он был вне себя от ярости. Он знает о тебе, Винни.
— Как он узнал? Это ты сказал ему?
— Я? Конечно, нет, Винни! Зачем мне говорить ему?
— Тогда кто же сказал?
— Его отец. Он тебя вычислил — не знаю уж как. Он закатил Дрю скандал и запретил ему иметь со мной какие-либо дела. Так что вся сделка лопнула. Извини… Я думал, дело уже на мази…
— Ты жирный хрен. Ты наверняка выдал меня.
— Клянусь, я не делал этого! Клянусь!
Винни вытащил из кармана золотую зубочистку и медленно начал ковырять в зубах. Серж наблюдал за ним, на висках у него появились капли пота.
— Может быть, Виктор действительно все разузнал, — наконец сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Сержу. — Этот подонок всегда был умным малым… — Он бросил зубочистку на стол. — Так как мы собираемся получить пятнадцать миллионов для покупки судоходной компании?
Серж пожал плечами:
— Занять их у частных инвесторов, так, как я и хотел сделать вначале. Это ведь была не моя идея попусту тратить время на Дрю Декстера.
— Это была хорошая идея, и она почти сработала. И если есть кто, кого я ненавижу, так это всякие жирные туши, болтающие, будто я сделал ошибку.
Серж раздулся от негодования.
— Я не намерен терпеть такие оскорбления от тебя! — воскликнул он, вставая из-за стола.
— Сядь! — буркнул Винни.
Серж сел. Винни погрозил ему пальцем:
— Не забывай, кто вытащил тебя из тюрьмы под залог два года назад, когда акции, о которых ты божился, что они упадут в цене, полезли вверх.
— Я расплатился с тобой! А кто предложил купить «Грэхэм-Хоуэллс»?
Винни опустил свой палец.
— Хорошо, мы ведь партнеры. Мы не должны ссориться. Но когда я захочу назвать тебя «жирной тушей», я так и сделаю.
— Это не очень вежливо…
— Тогда похудей. — Винни надолго задумался, а потом заговорил: — У нас есть всего неделя. Я слышал, Капоне уже почти достал пятнадцать миллионов. А мы сидим в дыре. Ладно, мы попробуем более простой метод.
Он встал.
— Что ты собираешься делать? — спросил Серж.
— А ты лучше в это дело не влезай, — ответил Винни и направился к двери.
— Винни, почему ты ненавидишь Виктора Декстера?
Маленький гангстер обернулся:
— Он задолжал мне.
— Что?
— Двенадцать долгих лет в Синг-Синг, — ответил Винни и вышел из комнаты.
Глава 32
Бывшая Люсиль Декстер была теперь и бывшая леди Пемброук. В 1923 году Люсиль застала лорда Арчи на месте преступления с горничной с верхнего этажа. Это произошло в одной из комнат для гостей и стало последним ударом по уже распадавшемуся браку. С лордом Арчи расплатились (это стоило Люсиль почти четырехсот тысяч долларов), и тот вернулся в туманный Альбион. Можно было бы предположить, что страсть Люсиль к европейской аристократии была удовлетворена, однако менее чем через год она встретила в Баден-Бадене, где проходила лечение, тридцатидевятилетнего французского графа Оноре де Бомон. Граф был самозваным экспертом по красоте и здоровью. Он питался лишь проросшей пшеницей, овсом и бананами и, как чумы, боялся сахара, соли и мяса, при этом выпивал бутылку белого вина в день для «разжижения крови». Этот худощавый элегантный француз очаровал Люсиль, которая по мере приближения к шестидесяти годам почти помешалась на диетах и здоровье. Бывшая ранее заядлой мясоедкой, она теперь перешла на диету Оноре и поклялась больше никогда не прикасаться к мясу, сахару и соли. Каждый день они с Оноре по нескольку часов занимались йогой, он порекомендовал ей крем для кожи, изготовленный одной бывшей куртизанкой в Париже, который гарантировал исчезновение морщин. По секрету он шепнул ей, что одним из компонентов этого крема является сперма. Люсиль передернуло, однако она была им очарована и могла попробовать все, что угодно. Крем действительно оказался эффективным, а диета и упражнения заставили ее почувствовать себя моложе, чем когда бы то ни было. В июне 1924 года они поженились в Париже. Свадебный прием обслуживал ресторан «Фошон», который должен был сохранить свой уровень «высокой кухни» и в то же время считаться с диетическими табу графа.
Граф и графиня жили поочередно в Париже и Нью-Йорке. Аскетический образ жизни Оноре не исключал проведения приемов, и, к ужасу Люсиль, ее новый муж устроил целый ряд пышных вечеров, которые обошлись в баснословную сумму. Как и в случае с лордом Арчи, старинная родословная была козырной картой Оноре, но его финансовые ресурсы были такими же тощими, как и его стан, поэтому по счетам платила Люсиль.
8 мая 1925 года у Оноре родилась идея устроить костюмированный бал в особняке на Пятой авеню. Темой для бала была выбрана «Ночь во время якобинского террора», и он должен был повторить бал, который один из предков Оноре давал в 1794 году в Фобур Сен-Жермен. На том балу, состоявшемся в самый разгар террора, аристократы, потерявшие на гильотине одного или более родственников, повязали на свои шеи красные ленточки, символизировавшие кровавый след от лезвия гильотины. Оноре предложил сделать то же самое, причем женщины на его балу должны были быть одеты в прозрачные, открывающие грудь платья того времени. Когда Люсиль выразила мужу робкий протест по поводу стоимости еще одного грандиозного приема, Оноре напомнил ей, сколько денег они сэкономили, не покупая мяса.
Желтая пресса назвала этот прием «Бал красных лент», и призрак Великой Гильотины, вызванный к жизни экстравагантной выходкой графа, поразил нездоровое воображение публики. Бал назвали «лучшим балом 1925 года», и приглашения на него стоили столько же, сколько неограненные изумруды.
В витринах магазинов игрушек появились игрушечные гильотины, и на короткий период времени у секретарш вошло в моду носить на работе красную ленточку на шее. Расходы на бал составили по неточным подсчетам свыше ста тысяч долларов, что побудило «Таймс» разразиться сварливой редакционной статьей о причудах богачей. Все это привело лишь к тому, что огромные толпы собрались на перекрестке Семьдесят третьей улицы и Пятой авеню в день бала, и потребовалось несколько десятков полисменов, чтобы не позволить людям заполнить все прилегающие улицы, что помешало бы движению лимузинов, подвозивших своих пассажиров в красных ленточках к парадной двери особняка.
У Дрю, сопровождавшего Милли Чапин, хватило здравого смысла припарковать машину за несколько кварталов от дома матери и пройти это расстояние пешком. Милли выглядела сногсшибательно в светло-зеленом платье времен Директории, которое было настолько прозрачным, что сквозь него было хорошо видно ее тело, и только искусно собранные дополнительные складки на стратегически важных местах помогли ей избежать ареста полицией нравов. Ее светлые волосы были уложены по моде того времени, и единственным украшением девушки, помимо красной ленточки на шее, была полоска зеленого шелка, повязанная под ее довольно плоской грудью. Прохладный осенний ветер развевал прозрачное платье Милли, обнажая стройные ноги в сандалиях, что вызывало громкие возгласы одобрения и аплодисменты у мужчин в толпе. Милли улыбалась, словно говоря всем своим видом: «Разве я не великолепна?» Дрю не уступал ей в экстравагантности. Он взял напрокат шелковый камзол в белую и голубую полоску, башмаки и короткие штаны, так обтягивавшие его тело, что ему даже пришлось подвязать что-то вроде гульфика, чтобы его внушительные мужские прелести не слишком бросались в глаза. Несмотря на это, его выпуклость привлекала внимание девиц, и Дрю был явно польщен этим.
В самом особняке какое-нибудь привидение восемнадцатого века чувствовало бы себя как дома. Оноре запретил использовать электричество в этот вечер, и доэдисоновские свечи волшебно мерцали в золотых подсвечниках и хрустальных люстрах. Слуги в ливреях принимали у гостей шляпы в стиле Директории и такие же пальто, после этого гости медленно поднимались по изящной лестнице на второй этаж в танцевальный зал, где их приветствовали хозяева дома. На Люсиль было просвечивающее платье, являющееся точной копией платья мадам де Рекамье [73]. Оно было более скромным, чем у Милли, тем не менее выгодно подчеркивало ее фигуру, сохранившую благодаря диете стройность. Оноре решил, что на фоне остальных его жена должна выделяться и вместо обязательной алой ленточки на ней будет тоненькое ожерелье из рубинов, которое он заказал для нее в ювелирном магазине «Ван Клиф и Арпельс». Люсиль подумала, что это будет уже излишеством, однако, как всегда, уступила его желаниям. Во все возрастающем одиночестве своей блестящей, но лишенной смысла жизни Люсиль обнаружила, что не может обходиться без модных мужей, подобно тому как наркоманы не в состоянии прожить без героина. И, как наркоманы, она была готова заплатить за это любую цену.
