Дуглас Кеннеди - Покидая мир
Когда истерика мало-помалу утихла, я заставила себя встать, пошла в ванную и тщательно убрала все до последнего осколки. Поискав, я нашла в шкафу веник с совком и смела в мусорную корзинку весь раздавленный тайленол, размышляя при этом: Даже если тебя избили и в очередной раз помешали покончить с собой, прибраться нужно. Потому что ты плохая девочка. А плохие девочки, которые хотят стать хорошими, всегда стараются прибраться и ликвидировать кавардак, который они устроили. Даже если понимают, что и после этого их мнение о себе не станет лучше. Потому что…
Как она могла так обращаться с ребенком? С собственным ребенком.
Я почувствовала, как рыдания опять подступают к горлу. Но, взяв себя в руки, не позволила им прорваться. Больше этому не бывать. Сестра Рейнир была права: если оказался в аду, слезами делу не поможешь. А еще одно неудавшееся самоубийство было просто несерьезным.
Я поднялась. Снова пошла в ванную. До ребер было больно дотронуться, голова раскалывалась. Перед тем как умыться прохладной водой, я внимательно рассмотрела свои покрасневшие глаза, изучила свежую ссадину на лбу и губы, теперь уже без швов, но покрытые шрамами. А когда с отвращением отвела взгляд от зеркала, в одурманенном мозгу родился вопрос: Если ты не способна разрушить свою жизнь, что остается делать, каков единственный выход?
Ответ пришел почти сразу, без долгих раздумий… ведь он, черт побери, лежал на поверхности.
Расстаться с миром.
Глава четвертая
Мне понадобилось около двенадцати часов на то, чтобы отделить себя от себя же самой. Я провернула все очень быстро. Сообщив сотруднице за стойкой регистрации, что задержусь в «Холидей Инн» еще на две ночи, я, опираясь на палочку, добралась до мрачноватого торгового центра через дорогу от гостиницы. Там я купила телефонную карточку за двадцать долларов, мясную нарезку и хлеб, ножницы и несколько бутылок воды.
Вернувшись в номер, я уселась за телефон. Я позвонила в «Америкен Экспресс», «Дискавери», «Визу» и «Мастеркард» и закрыла все свои счета. Все четыре служащих по обслуживанию клиентов поочередно пришли в ужас от моего решения отказаться от услуг их компаний. Дама из «Америкен Экспресс» даже задала мне прямой вопрос:
— Мы что-то сделали не так, чем-то вам не угодили?
— Все в порядке, — уверила я ее. — Просто в настоящее время ваша кредитная карта мне больше не требуется.
— Очень жаль… Но мы не хотим вас терять.
— Я уверена, вы оправитесь от этой потери.
Потом я связалась по телефону с сервисной службой своего банка в Бостоне и попросила сделать денежный перевод, сняв с моих карт остатки средств, а потом порезала все карты на куски. Один пластиковый прямоугольничек я все же оставила нетронутым — банковскую карту для своего текущего счета, на котором после всех операций должно было оказаться в конечном итоге двадцать три тысячи восемьсот шестьдесят три доллара восемьдесят четыре цента. Достаточно, чтобы продержаться какое-то время, особенно с учетом того, что университет Новой Англии продолжал ежемесячно платить мне жалованье.
Университет Новой Англии. Это был, так сказать, мой следующий порт захода. Открыв свой ноутбук, я подключилась к беспроводной сети гостиницы и вошла в Интернет. Я не заглядывала в свой почтовый ящик с тех самых пор, как пять недель назад уехала из Бостона. В нем оказалось триста тридцать восемь сообщений. Я уничтожила их все, не прочитав ни одного, хотя и видела, что многие письма были от Кристи, от моих коллег и даже одноклассников — кто-то явно разослал всем мой электронный адрес после…
Но сейчас я не могла читать слова сочувствия — слишком острую боль они причиняли, как и предложение лучшей подруги поселиться в ее доме, сделанное, разумеется, из самых искренних побуждений. Я насчитала восемнадцать сообщений от нее. Клик, клик, клик… все они отправились в небытие.
Почистив заодно и папку с недавно уничтоженными письмами на своем сервере, я написала письмо профессору Сандерсу. Сообщение было коротким и деловым: после известных событий, происшедших в моей жизни, я, к сожалению, вынуждена покинуть кафедру и посему прошу освободить меня от занимаемой должности с сегодняшнего дня. Еще я поблагодарила его за сочувствие и поддержку после…
Прошло пятнадцать минут, и я получила ответ:
Дорогая Джейн.
Я сейчас как раз в Интернете, поэтому отвечаю на ваше письмо безотлагательно. Мы все здесь конечно же волнуемся и переживаем за вас и очень радовались, узнав, что после несчастного случая, хотя и кошмарного, вы остались живы и восстановили здоровье. Касательно вашего заявления об уходе — университет весьма заинтересован в том, чтобы сохранить вас в штате. В настоящее время ваши обязанности выполняет аспирант Том Бэрроу, способный парень, но до вас ему далеко. Сам президент просил передать вам, что считает вас ценным сотрудником. Он уверил меня, что сохранит полную ставку за вами и гарантировал оплаченный отпуск до начала осеннего семестра, когда, как он надеется, вы решите вернуться. Эту надежду разделяют абсолютно все сотрудники кафедры, и в первую очередь я сам.
Учитывая все обстоятельства, я прекрасно понимаю, почему вам хочется порвать все связи с тем, что имело отношение к недавнему прошлому. Но хочу, чтобы вы знали: невзирая на все трудности, возникавшие во время вашей работы в университете Новой Англии — вынужден признать, что я и сам не слишком старался облегчить вам жизнь, — все здесь относятся к вам с искренним уважением, а студенты вас любят. Одним словом, мы не хотим вас лишиться.
Не уверен, что вы читали мое письмо, написанное после трагедии. Когда несколько лет назад девятилетний сын моей родной сестры умер от рака, она выбрасывала все сочувственные письма — не могла их читать. Хочу повторить написанное мною тогда: трагедии, подобные той, которую вам пришлось пережить, столь чудовищны, что требуется немалое время, чтобы суметь найти в себе силы двигаться дальше. Именно поэтому — по крайней мере, на время — я не принимаю вашей отставки. У нас в запасе еще три или четыре месяца, так что мы успеем найти вам замену, если вы так и не передумаете. Но я искренне надеюсь, что осенью вы возвратитесь к нам.
А пока — если у вас возникнет желание обсудить это или просто поговорить, — прошу, звоните в любое время.
Не давая себе времени на раздумья, я нажала кнопку «Ответить» в конце сообщения и написала:
Дорогой профессор Сандерс.
Я искренне благодарна вам за добрые слова и за вашу поддержку. Однако решение мае окончательно. Я не вернусь в университет Новой Англии осенью, поэтому прошу немедленно освободить меня от должности. Университету незачем продолжать платить мне жалованье.
Ответ от Сандерса пришел примерно через минуту. Я уничтожила сообщение, даже не открыв его. Потом написала письмо Алкену:
Надеюсь, сумма страхового платежа передана предложенной вами благотворительной организации. Надеюсь, что вам удалось передать в благотворительные организации обстановку и все, что находилось в квартире, а саму квартиру выставить на продажу. Возможно, за мою разбитую машину также будет выплачена страховка. Пожалуйста, отдайте и эту сумму. Мне не нужны эти деньги..
В заключение хочу уведомить, что это мое последнее письмо вам. Я собираюсь залечь на дно, пропасть из виду. Поскольку у вас имеется доверенность, я прошу вас продолжать действовать от моего имени и распоряжаться моим имуществом и любыми выплатами, если они будут появляться, в том же духе.
От души благодарю вас за все ваши добрые советы, за поддержку и бесконечную доброту, проявленную ко мне.
За последующие несколько часов я также покончила со своей медицинской страховкой, аннулировала соглашение с пенсионным фондом и все банковские программы ежемесячных накоплений. Еще два часа ушло на то, чтобы очистить жесткий диск ноутбука от всего, что было на него записано: от файлов и папок, всех документов, электронной почты и программ. Прежде чем это сделать, я еще и закрыла свой электронный ящик в «Америка онлайн». Я не собиралась пользоваться электронной почтой еще очень, очень долго.
К тому времени, как я покончила со всеми этими делами, было уже за полночь. Я наполнила ванну и долго в ней лежала. Потом забралась в постель и улеглась на жесткие, грубые простыни «Холидей Инн». Приняла миртазапин, включила телевизор и смотрела всякую ерунду, пока лекарство не начало действовать и я не провалилась в забытье.
Уныние, не покидавшее меня долгие недели, вновь овладело мною, стоило только чуть-чуть отойти ото сна. Но сегодня рядом с привычным тоскливым чувством «я умираю на каждой заре» возникло и нечто новое: мрачная решимость прожить этот день… и сжиться с тем обстоятельством, что прежнее существование стало отныне не более чем прошлым, с которым я вчера простилась навсегда. Ноутбук был вычищен на совесть. У меня не было ни кредитов, ни долгов, ни недвижимости, только скромная сумма на банковском счету и две тысячи долларов наличными. Ни работы, ни семьи — от меня никто не зависел, у меня ни не было никаких обязательств. Имей я склонность к философии, могла бы описать свое нынешнее положение как приближение к совершенной экзистенциальной чистоте — состоянию полной индивидуальной свободы, отсутствию ответственности за кого бы то ни было, кроме самой себя. Однако я не обольщалась и более честно трактовала происходящее со мной: я активно занималась уничтожением информации с жесткого диска своей жизни, осознавая при этом с горечью, что все равно никогда не сумею стереть ее напрочь.
