Всеволод Филипьев - Ангелы приходят всегда
Когда читаешь иерархов Русской Зарубежной Церкви, особенно чувствуешь их боль и то, что они очень любили родину и скучали по ней. Может, напрямую они и не говорят, но между строк очень чувствуется.
Сегодня на литургии возносились молитвы о всех православных, и вот что пришло в голову. Наши Церкви, как близнецы, которые росли вместе, а потом их разлучили. А так как близнецы чувствуют боль друг друга, где бы они ни находились, то и нашим Церквам друг без друга плохо. Одна нуждается в другой, а вместе – одно целое».
В Россию!
Сейчас, с Божией помощью, отправляюсь в путешествие по России.
Вспомнились почему-то слова из интервью приснопамятного архиепископа Антония Лос-Анжелосского:
– Владыка, Вы хотели бы съездить в Россию?
– Съездить?.. Вернуться, и навсегда!
(P.S. Владыка Антоний скончался в США, так никогда и не посетив России… Не в осуждение, конечно, сказано. Просто поразило и запомнилось.)
Страна батюшки Серафима
(Пишу из России)
В половине третьего ночи вернулись из Дивеева. Честно говоря, у меня к Дивееву было какое-то предубеждение (когда о чем-то много говорят хорошего – закрадывается сомнение: это, наверно, по гордоумию моему). А когда попал в Дивеево, просто утонул в благодати и все думал, почему здесь так хорошо. Батюшка Серафим про Дивеево говорил: «Будет тебе здесь и Афон…» И мне подумалось, что, как Афон, Дивеево – это православная страна – куда ни повернешься – всюду видишь черные одежды священников и монашествующих, всюду мощи, святые источники, могилы праведников и новомучеников, блаженных (имею в виду не только сам монастырь, но и его ближние и дальние окрестности). Душа ликовала и радовалась. Понял, что будет тянуть сюда.
Канавка в Дивеево – это живые четки никогда не умолкающей Богородичной молитвы: люди идут и идут с молитвой по кругу. Вот как мудро придумал батюшка Серафим. Здесь духовно утвердилась православная держава, по слову батюшки Серафима.
В сторону весны…
(Вновь в Джорданвилле)
О чем могут думать и говорить люди перед трапезой?
Ко мне поворачивается брат и с искренней скорбью говорит (с датским акцентом): «Уже две тысячи лет прошло, а человечество так ничего и не поняло про Христа и не сделало выводов. Грустно, очень грустно».
Ему грустно, а у меня на душе просветлело. Крутишься тут в суете, а есть вот люди… Скорбят о человечестве и, наверное, молятся. Побольше бы таких. Молитвенники нужны человечеству, именно их всегда не хватает.
Этот же брат недавно написал работу в семинарии, вот несколько запомнившихся мыслей:
«… мы видим, что в заблуждении Нестория немалую роль играли падший человеческий разум, а также упорство в своем заблуждении и отсутствие детской простоты, которая готова верить во все, что бы ни сказали родители (то есть Церковь). Удивительно, что до сих пор одни и те же характеристики ересей опять и опять повторяются: доверие своему падшему разуму, упорство и отсутствие детской веры.
Сегодня тысячи несториев, а не только один… Тот, кто не будет верен учению, переданному Церковью через святых отцов, лишает себя жизни на небесах и совокупляется с самим сатаной, с которым будет жить и мучиться вечно, как единомышленник его».
«Господи, спаси наши души. Мы начинаем движение в сторону весны!» (перифраз из Б. Гребенщикова)
Глава пятьдесят вторая
БАБОЧКА И СНЕГ
Нам с тобой
голубых небес навес.
Нам с тобой
станет лес глухой стеной.
Нам с тобой
из заплёванных колодцев не пить.
План такой
нам с тобой.
(Виктор Цой)Полиция приехала на место происшествия в Манхэттене раньше «Скорой помощи». К Агнии, буквально на минуту, вернулось сознание, и она несколько раз повторила, что претензий ни к кому не имеет, под машину попала по собственной вине.
Оглушенный новым горем, Лазарь сидел рядом с Синильгой на поребрике тротуара и, уткнувшись в ее плечо, тихо стонал. Она бережно гладила его по русым волосам, словно мать сына.
Несмотря на пережитый шок, Станислав Федорович держал себя в руках. Чтобы отвести какие-либо обвинения от Лазаря, он заявил полиции, что сам был за рулем машины, сбившей девушку. Полицейские записали его данные, но благодаря тому, что Агния всю вину взяла на себя, арестовывать не стали.
Музыкант был поглощен сестрой. Он слабо различал происходившее вокруг. Волновался, старался хоть чем-то помочь прибывшим медикам и, как молитву, твердил: «Я не верю, что ты умерла. Я не верю, что ты умерла…» Ему разрешили сопровождать карету «Скорой помощи».
Агния, после короткого разговора с полицией, «ушла» надолго. Начался кризис. Сознание и подсознание переплелись. Ей снился сон, что она лежит в больничной палате под кислородной маской с множеством пластиковых трубочек и проводов, связывающих ее с целой горой медицинских приборов… А наяву она вновь и вновь оказывалась в Манхэттене, у красного кирпичного здания, поворачивалась и видела брата на другой стороне улицы. Снова и снова срывалась с места и бежала, бежала, бежала к нему!.. Но каждый раз что-то темное, жесткое и холодное преграждало путь. Она не могла разобрать – что. Куда-то летела, а в уме прокручивалось с огромной скоростью одно и то же: детство, счастье, мама, поцелуи, игрушки, елка, свечи, торт, бантики, папа, подарки, книги, рассказы, кино, весна, зоопарк, сказка-Россия, несчастье, бутылки, вино, скандалы, объедки, слезы, сигареты, пожар, капля, боль, боль, боль, надежда, отчаянье, злоба, сны, месть, жертва, брат, брат, брат… Агния открывала глаза и, словно на испорченном экране, видела плывущую добрую улыбку брата. Он стоял над ней – торжественный и таинственный, в больничном халате, с цветами в руках, как часовой, охранявший заповедную святыню.
– Брат, – всегда шептала она похожие слова, – я тебя нашла… Я тебя лю… – каждый раз недоговорив, девушка вновь проваливалась в запредельную реальность, где ее ожидала Синильга у здания из красного кирпича. И все начиналось сначала.
Из очередного круговорота сознания-подсознания Агния выносила все большую решимость – жить. В полной тишине звучали и звучали слова брата: «Я не верю, что ты умерла».
«Он не верит, что я умерла, – повторяла про себя Агния, – значит, я жива. Жива!»
Пришла зима. Наступил холодный и ветреный декабрь.
Агния выжила.
Кризис миновал. Она открыла глаза в тот мир, где казавшееся сном оказалось реальностью. Она больше не чувствовала, что куда-то летит, ее тело статично покоилось на больничной кровати, изображение не двоилось, рядом был брат…
* * *Чтобы быть ближе к сестре, Музыкант прекратил свои поездки по стране и снял жилье в Нью-Йорке.
По мере того, как Агнии становилось лучше, Музыкант все дольше засиживался у нее. Они делились историями из жизни, поверяли секреты, вспоминали об отце, не могли наговориться и насмотреться друг на друга. Разница была лишь в том, что Музыкант откровенно рассказывал про своих друзей – Синильгу и Лазаря, в то время как Агния была более сдержанна. Трогательно было видеть, как старший брат играет сестре на гитаре, а та плачет. Затемненные очки при брате Агния не носила, она его не стеснялась.
Больную навещал не только Музыкант. Однажды пришла Николаина, принесла болгарское варенье из лепестков роз и рассказала о происшедшем в Си-Клиффе. Наведался и мистер Маршалл. Агния была ему очень рада. Как на духу, она рассказала обо всем случившемся. Ее уверенность, что Маршалл простит любимую ученицу, оправдалась. Он поздравил Агнию с обретением старшего брата, но предупредил, чтобы она не забывала о своем посвящении, которое поставило ее выше всех человеческих отношений, не исключая родственные. Маршалл пожурил Агнию, что она с самого начала не открылась ему. По его словам, он пошел бы ей навстречу, своей властью отменил бы жертвоприношение Синильги и помог встретиться с братом.
Закончил он несколько туманно:
– А вообще история архизагадочная. Как знать, быть может, жертва в тот день все же была принесена? Синильга действительно не являлась самой жертвой, а лишь путем, ведущим к жертве… И, возможно, не к одной жертве. Так что в целом я доволен.
В одно из посещений Музыкант спросил сестру:
– Можно, тебя навестит Лазарь? Он хочет попросить прощения. Ты не представляешь, что он пережил за последнее время. Ведь он не знал, что ты моя сестра и что это ты фактически спасла Синильгу. Понимаешь, он готов был на все, чтобы вызволить свою… э-э-э, своего очень близкого друга, Синильгу. А теперь из-за того, что чуть не убил тебя, он сильно страдает.
– Чуть не убил!? Это хваленая христианская любовь? Нет, ему нельзя приходить. Я наслышана о его подвигах в Си-Клиффе. Он там чуть всех не перерезал. Пусть даже не надеется, я его никогда не прощу.
