Алексей Меняйлов - Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства

Можно сказать и так: раз «Маргарита» не погнушалась надругаться над мужем-«пилатом» как автором после его смерти, то она бессознательно убивала его и при жизни.

От редакции к редакции не менялся роман мастера, а вот образ Маргариты менялся, причём в таком направлении, что вдова многие исправления последней редакции удалила, оставив предыдущий вариант или внеся отсебятину. До сих пор переиздаются два варианта «Мастера…», в которых волей его последней жены сделаны многие исправления, причём не мелкие, а целыми абзацами. Причём все эти исправления Маргариту приукрашивают. Естественно, столь убедительная Елена Сергеевна, будучи бездарностью (оборотная сторона авторитетности), принципиально изменить ничего не смогла, — только проявила себя да сделала роман более приемлемым для «бульвара» и потому более популярным.

Как ни удивительно, прочесть величайший роман XX века в подлинной редакции (последней) мы до сих пор возможности лишены. Оба циркулирующих варианта прошли через руки убийцы Булгакова.

Так что не случайно подсознание Булгакова подсказало ему следующие строки:

…Он вдруг вытер неожиданную слезу правым рукавом и продолжал — Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!

Так поражает молния, так поражает финский нож!

Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга, никогда не видя…

М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 13 («Явление героя»)

Так не бывает, что человек хороший-хороший, но вот только убийца. При ближайшем рассмотрении выясняется, что он и распутен, и двумя руками держится за ложное мировоззрение, и так далее.

Есть ли ещё свидетельства если не сатанизма последней жены Булгакова, то хотя бы обычного садомазохизма?

Поразительно, но какую достоверную деталь семейной жизни самого Булгакова или его родителей (а дети, создавая семью, воспроизводят семью детства) ни начни критически осмысливать, непременно выявляется картина, мягко выражаясь, не совсем соответствующая той, которую они принуждают всех нас представлять.

Пути познания действительного характера Елены Сергеевны разнообразны.

В этой главе мы воспользуемся следующими приёмами:

— изучением характера матери Булгакова;

— изучением семьи матери, в которой она выросла и аналог которой она сформировала, выйдя замуж;

— изучением характера бабушки писателя;

— физиогномическим исследованием их всех;

— рассмотрением обстоятельств жизни собственно супругов Булгаковых.

Когда рассматриваешь групповое фото семейства священнослужителя Покровского, в котором родилась мать Михаила Булгакова, то поражают, на мой взгляд, разнузданно-наглые позы, которые приняли при фотографе женщины этого клана. Такие позы уместны если не в борделе, то в среде урлы… ну и в доме госсвященнослужителя, конечно. Реального, а не припудренного пропагандой.

Отец семейства, кстати, позирующий в рясе, судя по всему, явно относился к тому типу, о котором в церковной среде издавна бытует следующий анекдот:

Вызывают в епархиальный совет попа (пастора и т. п.) и предлагают новое назначение.

— Надо помолиться, посоветоваться с Богом. Вопросить, — отвечает он.

Приходит домой и говорит жене:

— Предлагают новое место. Принимать?

Хотя булгаковеды слаженно не замечают семейства Покровских (к тому, видимо, есть скандальные причины) как аналог семьи детства Булгакова и, соответственно, его последующей брачной жизни, а говорят исключительно об отце Михаила, профессоре идеологической субиерархии стаи, однако читатели «КАТАРСИСа», верно, догадались, что из Миши не мытьём так катаньем выделывали именно «священника Покровского» вместе с его вкусом к того рода женщинам, которым естественно принимать определённые позы. Не пряником, так хлыстом — такими психологическими законами описывается реальная жизнь.

Для сведущего весьма красноречив рот матери Миши Булгакова — безгубый. Не хочется повторяться, что это значит, перечитайте лучше «КАТАРСИС-1. Подноготная любви». Нет, далеко не случайно муж у неё стал профессором Киевской духовной академии (православной).

Вообще-то, потребность профессоров в хлысте у партнёрши — известная психопатологическая аномалия. Типичный случай: если профессор овдовеет, или супруги расходятся, то он приходит в бордель, платит деньги, простирается ниц и требует — хлещи! С другой стороны, в профессор`а (иерархорелигиозной академии в том числе, а может, и прежде всего) лезет и тем более пролезает не всякий. Суровая правда: пролезть может не просто «иудо-внутренник», но только тот, у кого жена с хлыстом.

А кто мать нашего профессора, т. е. бабка М.А.Булгакова?

К счастью, её фотография тоже сохранилась — лицо, что и говорить, коллекционное. Женщины с таким редким по лошадиности (вытянутым) черепом, — да ещё безгубые! — обычно просто не в состоянии понять, что окружающие могут хотеть жить помимо её неврозов. Единственный для домашних способ с ней остаться под одной крышей — подчиняться по-собачьи. Муж у «лошадиного лица» был священником кладбищенской церкви — думается, она и «подобрала» ему такое место.

Что и говорить, обстоятельства супружеской жизни плотского Булгакова были предопределены — и они, действительно, реализовались.

Смотрим фотографии женщин Булгакова. Тенденция очевидна: у каждой последующей жены Булгакова губы истончались — в сторону «идеала». (Надо, разумеется, смотреть не парадные фотографии, на которых, где надо — выпячено, а где не надо — втянуто, а на любительские фото.)

И последнее по поводу матери Булгакова: она недолго оставалась безутешной вдовой и весьма быстро, несмотря на обилие детей, вновь лихо выскочила замуж. Обратитесь к своему жизненному опыту — что это за тип женщин?

Теперь раскроем «тайны» лица самого Михаила Булгакова. Обратите внимание на глубокие горизонтальные складки на лбу — даже при позировании перед фотографом! Лоб, собранный в фиксированные глубокие складки, открывает человека, с детства услужливо готового принять любое приказание, — а это бывает только при властных (с хлыстом) матерях. В зрелом возрасте эти страдальцы становятся начальниками, при «свободных» профессиях—«идолами» толпарей, любят заторчать (выпить, покурить и т. п.; Булгаков не мог освободиться ни от того, ни от другого всю жизнь). Жёны у людей с такими бороздами катаются на том же садомазохистском маятнике, только, понятно, в противофазе.

Иными словами, из одного только состояния кожи лба (привычного эмоционального состояния) Михаила Булгакова можно легко угадать «лошадиные» пропорции черепа бабки из кладбищенской пилатоненавистнической церкви, тонкие губы матери, профессорство отца в «духовной» академии, череду болезненных страстных «любовей» «взрослой» жизни самого Миши, а также его популярность среди толпарей.

Но даже если бы не сохранилось ни одной фотографии ни одного из вышеперечисленных лиц, всё равно невозможно не разглядеть хлыст в руках жён Булгакова и с других точек зрения. Как бы признанные булгаковеды ни воспевали их как воплощение преданности, самопожертвования, тонкого вкуса, ума и чуть ли не порядочности, но всё равно они вынуждены упоминать из их жизни детали — иначе чем расцветить повествование?

Елена Сергеевна вошла в дом Булгакова (уже «позднего», повернувшего от «Собачьих сердец» к «Мастеру…», то есть, в сущности, уже нарождавшегося «пилата»!!) и вскоре Мака — под такой кличкой, недвусмысленно рифмующейся с «макака», Булгаков проходил у своих двух последних жён — от его второй жены увела. Именно увела — Елена Сергеевна была весьма авторитетной, понятно, не только в период вдовства.

Брошенную вторую жену жалеть не стоит — она завладела Мака тем же способом. С тем, разве, отличием, что с Мака встречалась от первой жены тайно и в дом не проникала. Как говорится, за что боролась, на то и напоролась. Пытающаяся построить счастье на чужом несчастье непременно передаёт эстафету. Победившей же в этой эстафете достаётся прах безвременно скончавшейся «эстафетной палочки».

Итак, многоопытные вторая и третья жёны были безнравственны однотипно, откровенные тусовщицы, только воспетая журналистами Елена Сергеевна была несравнимо наглей (некрофиличней) второй.

Её манера приказывать просто поражает.

«Переделать!» — такие слова уместней в устах императрицы или префектессы, которой подвластны офицеры легионов.

Авторитетная?

«Императрица»?

Префектесса?

С соответствующей «нравственностью» и вкусом?

Романом о жестоком пятом прокураторе Иудеи в сколь угодно достоверном историческом окружении, но без жены, упивалась и заучивала его наизусть?