Какого года любовь - Уильямс Холли

Элберт, стеная и делая перерывы на кофе, вел машину вверх по шоссе М1. К тому времени, как они припарковались за маленьким арендованным коттеджем, холмы, окружавшие Тодморден, сделались красновато-коричневыми. В гаснущем свете дня городок, выстроенный из серо-желтого камня, выглядел неопрятно.

– Что ж, пошли, – вздохнул Элберт, через голову стягивая с Вай джемпер, тогда как она ворчала, что остаток дня придется убить на споры о землеустройстве.

Но вот они вошли в паб, и он поразился тому, как, словно щелкнув переключателем, из вялой, измученной похмельем тушки она обратилась в Вайолет Льюис, “вашего следующего представителя в парламенте”.

Четыре пожилых, глубоко озабоченных джентльмена сидели за угловым столиком паба “Голова королевы”. Строительная компания вознамерилась выстроить на окраине города, где сейчас раскинулись поля, несколько домов, поселиться в которых, скорее всего, захотят в первую очередь жители пригородов. Горожан беспокоило, не пострадает ли экология. Вай больше волновала доступность цен на недвижимость, но она пообещала, что поможет организовать публичную встречу, на которой можно высказать все возражения, и она даже выступит сама.

– Думаю, ты получишь их голоса, – сказал Элберт. Они направлялись обратно к коттеджу – восхитительно миниатюрному строению, жить в котором, обоснуйся они в Тодмордене постоянно, было бы тесновато, но они оба в него влюбились, когда искали себе временное пристанище.

– Думаешь? Они как раз из тех тори, которых нам нужно встряхнуть, если мы намерены дело сдвинуть.

– Я думаю, да. Ты выглядишь как человек весьма компетентный. Способный довести дело до конца. А ведь именно этого хотят все “нимби”, те, кто против любого строительства, что затеяно поблизости от их дома.

– Компетентный! Только представь, что бы они сказали, если б увидели меня сегодня с утра, – засмеялась она.

Элберт поцеловал Вай, расстегнул молнию на ее элегантном темно-синем жакете и помог обрядиться в удобный просторный джемпер.

– Да, дохлятина ты моя. Выпьешь чайку или сразу в путь? Мы опаздываем. Ох, и здоровы эти дядьки распространяться о засилье бюрократии в госуправлении.

Когда выехали на шоссе, начался дождь. Вай некоторое время молчала, просто, закрыв глаза, слушала, как бьются о ветровое стекло капли.

– Вот есть хоть какой‐то шанс, что Колдер-Вэлли примет меня? – Голос ее звучал совсем тихо в шуме дождя.

– Конечно, любовь моя, – сказал Элберт. – Ну, большей частью. Понятно, что предстоит борьба с сэром Дональдом и вечным правлением консерваторов. И, да, некоторые из падких на популизм избирателей в жизни не проникнутся теплотой к тому, кто родился где‐то еще, а не в Западном Йоркшире.

– Ты не можешь так говорить, Элберт! Даже в шутку! Не дай бог кто‐то услышит! Перенастройся немедленно!

– Да знаю я, знаю.

Она похлопала его по ноге. Конечно, знает, еще бы ему не знать – Элберт потратил уйму времени, поддерживая ее кандидатуру в парламент от округа Колдер-Вэлли, и охотно сопровождает ее в поездках. Он все еще занимается издательством и магазинчиком “Рост!букс”, но они уже обговорили со Стюартом возможность того, что в будущем Элберт откроет книжный филиал в Тодмордене или Хебден-Бридже. Хотя, если она пройдет в парламент, от работы в Херн-Хилл придется все‐таки отказаться.

Впрочем, все это пока в планах: предстоит напряженная битва за то, чтобы Вай избрали.

Процесс отбора был долгим, одиннадцать раундов собеседований, прежде чем она добралась до трибуны, на которой провела целый день, сначала на предвыборном митинге в Галифаксе, а затем в Хебден-Бридж. Вай нимало не удивилась, в итоге потерпев поражение от доблестной местной жительницы лет шестидесяти с лишком: та состояла в местном совете, была до мозга костей лейбористкой, но от обсуждения перемен не шарахалась. Вай тепло поздравила ее, сказав, что та победила по праву, потому что она лучшая, и села на поезд в Лондон, почти в равных долях ощущая усталость, разочарование и облегчение.

Но затем, меньше чем через месяц, у этой лучшей кандидатки в парламент, увы, диагностировали агрессивный рак молочной железы, и Вай мигом ее заместила.

“Парашютирована из Лондона”, – при всякой возможности язвили враги-консерваторы. “Харизматичная, целеустремленная, безусловно заслуживающая избрания, прямо‐таки глоток свежего воздуха”, – сообщал “Курьер”, поместивший почти что подобострастное интервью. Охмурить ведущего репортера этой газетки Вай никаких трудов не составило. Подмигнула за старым добрым журналистским застольем: “мы оба знаем, о чем мы, не так ли?” – и щедрой рукой наполнила его бокал.

– Знаешь, – продолжил Элберт, – сдается мне, ветры перемен в долине Колдер дуют так же упорно, как и повсюду. И даже если бы местные в самом деле видели в тебе апофигей столичного лейборизма – а я уверен, что это не так, не в последнюю очередь потому, что то, что ты говоришь, и близко на столичный лейборизм не похоже, – я все‐таки, честно, думаю, что многие предпочтут тебя чертовым тори в свете того, как паршиво в целом идут дела.

– Хм. – Вай смотрела, как темной полосой тянется за окном живая изгородь. – А вот не кажется ли тебе… не кажется ли тебе, что они могут подумать, что их просто подставили, отделались, подсунув девицу, оказавшуюся под рукой, а не полноценного опытного кандидата?

Элберт метнул в нее быстрый взгляд. На людях Вай была страстным и здраво аргументирующим сторонником того, чтобы шорт-листы, перечни финалистов, допущенных к выборам, состояли только из женщин. И она неоднократно покусывала сэра Дональда, когда тот в своих интервью отмахивался от таких перечней, называя их “курятниками из девиц, которых выбрали старые петухи”. Однако наедине с Элбертом Вай легко признавалась в том, как ей тревожно: а вдруг она допущена к выборам на ложном основании. Не по заслугам, а по признаку пола.

– Нет. Категорически нет. Ни один человек из тех, кто хотя бы пять минут слышал, как ты разговариваешь с людьми, так не подумает, Вай. Конечно, ты пока новичок, но понятно же, что опыт приходит не сразу. И возможность претендовать на эту работу дана тебе потому, что ты имеешь для нее все данные, и это отнюдь не яичники.

Элберт поглядел на нее с улыбкой. Хотя как было не вспомнить тот случай, когда они пришли на встречу с местными советниками, и первый, кто появился, седеющий джентльмен с множеством подбородков, принял Вай за секретаршу, которую послали вперед, чтобы подготовить помещение, и попросил ее сбегать за стаканом воды. Или тот еще случай, когда она выступала с речью о новом лейборизме, о новой жизни для Британии, и у нее вырвалась фраза: “дивный новый мир”. Некий бизнесмен средних лет громко фыркнул. “А вы твердо уверены в том, – сказал он, – что хотите сослаться на научно-фантастическую антиутопию Хаксли, юная леди? В которой решительно все плохо?”

Впрочем, Вай, надо отдать ей должное, парировала этот удар блестяще.

– Думаю, если вы поищете, то найдете, что изначально это взято у Шекспира. “Буря”. Акт пятый. Сцена первая. Поинтересуйтесь. – Вскинула головку, задрала подбородок. Довольна собой донельзя!

Воспоминание об этом согревало. Вай справится. Она им покажет.

Проселочные дороги были темны и извилисты, но Элберт против такой езды ничего не имел. Он вырос на этом, в таких условиях учился водить машину. Он часто говорил Вай – но не так часто, чтобы это прискучило, – что сельский Йоркшир ему искренне дорог. Лондонские парки прекрасны, но он сам поразился тому, как, оказывается, скучает по лесам и пустошам, по просторам. Что‐то оздоровляющее есть в том, чтобы ускользнуть на время в древесную тень, отойти от агитации и вербовки сторонников, от присутствия на всяких мероприятиях, от обязанности изображать из себя идеального партнера. Чем ни обернутся для них выборы, одно то, что ради этого пришлось объездить весь Йоркшир, было все равно что вернуться домой.

И как здорово было бы растить здесь детей… Элберт и помыслить не мог, что его дети будут взрослеть в Лондоне. Это казалось абсурдом, бытийной, онтологической ошибкой. И теперь, когда переезд действительно стоял перед ними вплотную, отторжение при мысли о полном отказе от работы, от активизма, от общественной деятельности гасилось смутными, но такими привлекательными видениями жизни рядом с детьми. Велосипедные прогулки и купание в реке. Вот он держит за руку дочку, помогает ей пройти по приступочке в изгороди, а вот с сыном строит домик на дереве. Он готов даже стать отцом-домоседом, взять на себя повседневные семейные хлопоты. Чем ни окончатся эти выборы, в ближайшее время Вай явно ни за что не откажется от карьеры – а вот он мог бы, вполне. Стюарт наверняка позволит ему на несколько лет отойти на второй план в “Рост!букс”. И, в конце‐то концов, есть ли работа важней, чем воспитывать добропорядочных граждан?