Юстейн Гордер - Мир Софии

Дорогой/ая…!

Приглашаем тебя в субботу, 23 июня (канун Иванова дня), прибыть к 19.00 на философический прием по адресу: Клеверввйен, дом 3. На протяжении этого вечера мы надеемся разрешить загадку бытия. Не забудь прихватить толстый свитер и тонкие идеи, которые могли бы способствовать проникновению в философские тайны. К сожалению, из-за опасности лесных пожаров нам нельзя будет разжечь костер, но огонь фантазии может взметнуться как угодно высоко. Среди приглашенных будет по меньшей мере один настоящий философ, так что прием ожидается закрытый. (Представители прессы не допускаются!)

С приветом,

Затем девочки присоединились к взрослым, которые хотя бы вели более непринужденную беседу, чем раньше до того, как София и Йорунн сбежали на второй этаж.

— Пожалуйста, восемнадцать экземпляров, — сказала София, протягивая маме написанное каллиграфическим почерком приглашение. Она уже не раз просила ее сделать на работе какие-нибудь ксерокопии.

Бегло взглянув на приглашение, мама протянула его финансовому советнику.

— Вы только посмотрите. Она сошла с ума.

— Ну что вы, это должно быть очень увлекательно, — произнес советник, передавая листок жене. — Я бы и сам не отказался попасть на такой прием.

И тут вступила успевшая прочитать приглашение Барби.

— Я тоже хочу! София, можно мы придем?

— Тогда двадцать экземпляров, — поймала их на слове София.

— Ты что, ку-ку? — только и сказала Йорунн.

В этот вечер София надолго задержалась перед сном у окна. Ей вспомнился поздний вечер, когда она различила в темноте силуэт Альберто. Это было месяц назад. Сегодня было так же поздно, но вместо темноты на дворе стояла белая ночь.

Альберто не давал о себе знать. Он позвонил только утром во вторник, вскоре после маминого ухода на работу.

— София Амуннсен…

— И Альберто Нокс.

— Я так и думала.

— Прошу прощения, что давно не звонил, но я занимался нашим планом. Я могу плодотворно работать, только когда майор сосредоточивается на тебе и оставляет меня в покое.

— Странно.

— Тогда у меня, видишь ли, появляется шанс выйти из-под контроля, улизнуть от хвоста. Даже лучшая в мире разведка имеет ограниченную сферу деятельности, если в ней работает всего один человек… Я получил от тебя открытку.

— Ты имеешь в виду приглашение.

— Неужели ты осмелишься?

— Почему бы и нет?

— Никогда не известно, что может случиться на таком празднике.

— Так ты придешь?

— Конечно, приду. Но я хотел сказать кое-что еще. Ты подумала, что в тот же самый день приезжает из Ливана отец Хильды?

— Честно говоря, нет.

— Он явно не случайно позволяет тебе организовать философический прием в тот день, когда сам возвращается в Бьеркели.

— Я уже говорила, что не подумала об этом.

— Зато он подумал. Ну ладно, мы все обсудим. Можешь прийти в Майорстуа прямо сейчас?

— Мне нужно прополоть клумбы.

— Тогда к двум часам. Успеешь?

— Приду.

Альберто Нокс снова поджидал Софию на крыльце.

— Садись рядом, — сказал он и на этот раз тоже приступил прямо к делу. — Мы с тобой беседовали о Возрождении, барокко и эпохе Просвещения. Сегодня речь пойдет о романтизме, который можно назвать последней эпохой европейской культуры. Мы приближаемся к концу длинной истории, дитя мое.

— Неужели романтизм продолжался так долго?

— Он появился на исходе XVIII века и существовал до середины следующего, после чего говорить о целых «эпохах», охватывающих литературу и философию, изобразительное искусство, естественные науки и музыку, уже не приходится.

— А романтизм составлял такую эпоху?

— Романтизм называют последним в Европе выражением «общего мировоззрения». Он зародился в Германии в виде реакции на характерное для эпохи Просвещения одностороннее превознесение разума. Молодежь Германии, казалось, облегченно вздохнула, когда не стало Канта с его холодным рассудком.

— И что пришло ему на смену?

— Новыми лозунгами стали «чувство», «воображение», «ощущение» и «страсть». Отдельные мыслители эпохи Просвещения — в частности, Руссо — также указывали на значение чувств, но они делали это, критикуя односторонний акцент на разуме. Теперь же подводное течение вышло на поверхность и стало определяющим в культурной жизни Германии.

— Значит, Кант больше не пользовался успехом?

— И да и нет. Многие романтики считали себя его наследниками, ведь Кант доказал, что существуют пределы для нашего познания «вещи в себе». С другой стороны, он подчеркнул важность вклада, который вносится в познание нашим Я. Теперь индивидуум обрел свободу собственного толкования действительности. Романтики воспользовались этим для едва ли не беспредельного поклонения личности, что, в частности, заставило всех по-новому оценить гений Художника.

— И много было таких гениев?

— Например, Бетховен. В его музыке мы встречаемся с человеком, выражающим собственные чувства и страсти. Бетховен был, так сказать, «вольным художником» — в отличие от мастеров барокко, таких, как Бах и Гендель, которые сочиняли свои произведения в честь Бога и нередко придерживались крайне жестких правил композиции.

— Я знаю только «Лунную сонату» и «Симфонию Судьбы»[45].

— Но ты наверняка слышишь романтичность звучания «Лунной сонаты» и драматизм «Симфонии Судьбы».

— Ты говорил, что гуманисты эпохи Возрождения тоже были индивидуалистами.

— Да, между Ренессансом и романтизмом много общего. Их, в частности, объединяет упор на значении искусства для человеческого познания. Кант и здесь внес свою лепту, анализируя всепоглощающее впечатление, которое производит на нас красота, например, в произведении искусства. Когда мы отдаемся во власть искусства, не преследуя иных целей, кроме чисто художественного переживания, мы приближаемся к восприятию «вещи в себе».

— Значит, художник может передать то, что не способен выразить философ?

— Так считали романтики. Согласно Канту, художник свободно играет своей способностью к познанию. Мысли Канта развил немецкий поэт Шиллер. Он пишет, что творчество художника напоминает игру, а только в игре человек чувствует себя свободным, потому что тогда он диктует собственные законы. По утверждению романтиков, лишь искусство способно подвести нас к «невыразимому». Кто-то сделал следующий шаг — и сравнил художника с Богом.

— Художник ведь творит собственную действительность, как Бог сотворил мир.

— Говорили, что художник наделен силой воображения, которая ведет его по пути «магического миротворчества». В порыве творческого вдохновения он иногда перестает различать мечту и реальность, сон и действительность. Один из этих юных гениев, Новалис, который сказал, что «сон — как мир, и мир — как сон», сочинил роман из средневековой жизни под названием «Генрих фон Офтердинген». Роман остался незаконченным из-за последовавшей в 1801 году смерти писателя и тем не менее приобрел большое значение. В нем мы знакомимся с юношей по имени Генрих, ищущим «голубой цветок», который он однажды увидел во сне и по которому с тех пор томится. Английский романтик Кольридж выразил примерно ту же мысль:

«Что, если ты спал? Что, если тебе снился сон? И что, если во сне ты попал на небо и сорвал там диковинный, прекрасный цветок? И что, если проснувшись, ты ощутил цветок в своей руке? Да, что тогда?»

— Очень красиво.

— Подобная тяга к чему-то далекому и недосягаемому была типична для романтиков. Их также тянуло назад, в ушедшие времена — например, в средневековье, которое теперь переоценивалось и освобождалось от негативного отношения, сложившегося в эпоху Просвещения, романтиков привлекали и территориально отдаленные культуры, в частности Восток с его мистикой. Помимо этого, их притягивали ночь, «предрассветная мгла», древние развалины и все сверхъестественное. Их интересовала так называемая «ночная сторона» бытия, то есть вещи мрачные, неприятные или таинственные.

— По-моему, очень интересно. Кем же были эти романтики?