Майя Кучерская - Тётя Мотя

Тогда-то Сильвестров и заказал картинку Феде Лялечкину, многим торговцам ладившему вывески. Вскоре Федя нарисовал на плите (чайной плитке) все, как просил Сильвестров: крепкий дом, из крыши — труба, из трубы кудрявое облако. В облаке бегут слова: «Основание вашего дома». Этот дом с облаком и стал фирменным знаком Сильвестрова.

Постепенно, еще через год-полтора, Павел Сергеевич начал набирать обороты. Медленней, чем ему хотелось, зато когда после сложнейшей многоходовой операции, потребовавшей от него и унижений, и изрядных вложений в карманы тех, от кого это зависело, и чего уж там — прямого риска! — Сильвестрову удалось наладить поставки в армию, прибыль полилась в его карманы рекой. Кредит отцу был возвращен, один за другим открыл он в Москве еще три магазина, потом с десяток и по всей России, а на Цейлоне и в Китае устроил собственные конторы, чтобы не делиться с перекупщиками. Пусть не кузнецовские шестьдесят пять, свои пять миллионов оборота и полмиллиона прибыли в год он имел.

Так он и встал на ноги, положение крепкого середняка его устраивало вполне. Но едва дело его вышло на торную дорогу и покатилось, Павел Сергеевич почувствовал, что устал. Не спать ночей, трястись над сметами, подсчитывая доход и приход, хитрить, борясь с конкурентами, опаивать в ресторанах потенциальных партнеров, нередко и с «десертом» в финале — поездкой в веселые дома, уже глубокой ночью, с убитым следующим — довольно.

Сильвестров понимал, надо двигаться вперед, дальше, и… не хотел. Снова всерьез увлекся лаун-теннисом, и спортивные успехи занимали его теперь гораздо больше коммерческих. Дважды в неделю он ходил играть на Петровку. Пристрастился Павел Сергеевич и к скачкам, завел собственных рысаков, из которых двое принесли ему кубки и немалые суммы — он держал их трофеи в собственном кабинете, мечтал завести большую конюшню и купить наконец одну-двух американок — они бежали быстрей орловских, хотя на скачки их выводить пока запрещали. Но то дело времени.

Позволить себе увлечься скакунами и теннисом у Сильвестрова были не только экономические основания. Взрослыми стали и сыновья. Вырос и недавно женился старший — Алексей, который помогал отцу в деле почти на равных. Средний сын, Борис, учился в Лондоне, младший, Тихон, оканчивал гимназию, жил пока в родительском доме, но и ему оставалось хорониться за родителями недолго. Даже любимица, черноглазая Женечка, незаметно превратилась в старшеклассницу и мечтательницу — все читала книжки да ходила слушать каких-то молодых нахалов, утверждавших, что их галиматья — стихи. Зато на фортепьяно дочка выучилась играть славно и вечерами часто исполняла для папы пьеску-две.

Таким Павла Сергеевича Сильвестрова, члена Общества любителей лаун-тенниса, лошадника, фотографа, знатного московского чайника, и застало собственное пятидесятилетие.

Глава четвертая

Смерть оказалась белой. Тетя поняла, почему она изображается в белой накидке — в проживании смерти отсутствовали звуки, цвета, чувства, тепло, холод. Это была белизна абсолютной пустоты. Пустота совершеннейшей пустыни. Только песок скрипит на зубах. Жить больше было незачем. И нечем. Потому что ничем нельзя было поделиться. «Там зарыта только собака» — о прошлом, Бродский. Но эсэмэской уже не послать этой пронзившей фразы, а если это нельзя рассказать ему, значит, это бессмысленно. Но все, утратившее смысл, все эти «ничем», «ничего», «нечего» обладали железным привкусом, и Тетя не знала, где искать источник этой железистости.

Утром она просыпалась чуть свет, потому что вечером старалась лечь пораньше, просыпалась и лежала, почти с облегчением погружаясь в молчаливое оцепенение, стараясь опуститься в него как можно глубже — в неощущении себя не было страданий. Она знала: стоит ей встать и отправиться в ванную — вместе с необходимостью мыть тело, мылить и споласкивать волосы, вместе с потоками воды на нее нахлынет его равнодушие. Так же, как эта вода к ней равнодушна, равнодушен к ней он. Так же, как этот солнечный свет, заливший их деревянную и давно уже не слишком ухоженную кухню, несмотря на показной оптимизм, на самом деле совершенно равнодушен к ее существованию и он. Потом, на работе, появлялись люди, все те же, но и их лица были только льющаяся вода.

Оставалось узаконить несуществование внешним самоуничтожением. Уехать. Пропасть. Бездумно, почти рассеянно Тетя начала покупать «Из рук в руки», «Работа для вас», набирала в Интернете «работа за рубежом». Няни, горничные, помощницы по хозяйству. Гид, аниматор, бармен. Требуются чернорабочие. Это слово ей особенно понравилось, первой черной половиной, полным несовпадением с тем белым тошнотным гамаком, в котором она качалась здесь. Там она все же требовалась, там была черная-черная земля, которую должны были копать блестящими черными лопатами люди с черными-черными ногтями. Она думала об этом, читая очередную заметку, лучше всего понимая из текста, что буквы его тоже черны.

В поселке Кача под Севастополем оползень погреб под собой целый пляж. По оценкам специалистов, на отдыхающих обрушилось более 600 кубометров береговой породы. В результате загоравшие, среди которых находились и дети, оказались буквально погребены под восьмиметровым слоем каменистого грунта. По предварительным данным, под завалом оказались 26 граждан Украины и России, из них на настоящий момент спасены 16. 10, в том числе дети школьного возраста, остаются под завалом. Одна россиянка погибла.

Под завалом оказались граждане. Дети школьного возраста. А люди? Где оказались обычные люди? После запятых в оползне наступил обычный утренний перерыв, газетные корреспонденты только еще пощелкивали, прокашливались и чистили горло, чтобы запеть наконец свои кривые мелодии, тыкая в замызганные клавиши. Тетя задумчиво шла к киоску, вниз, за пряниками. Внезапно ее окликнули.

— Маринка… вот так и думала, что тебя встречу!

Алена.

Приехала в их большое здание, приютившее множество редакций, в очередной глянец, переподписать какой-то договор.

— Ничего, подождут, я вообще раньше времени, донеслась без единой пробки, специально, чтобы кофе с тобой попить! — Алена смеялась и уже тянула ее в буфет. Как легко с ней было, легко всегда. И свободно. Как обычно, Алена прекрасно выглядела — красиво уложенный белокурый шар волос, темно-голубое короткое платье в разноцветных бегущих линиях, поблескивающие искорками синие босоножки на каблуках.

Успешная, благополучная, красивая женщина, почему весь мир еще не у этих ног? — вновь недоуменно подумала Тетя. Впрочем, как она узнала за время пути на десятый этаж, художник Сева, снимавший у Алены комнату, а до этого ее студент («Ты еще и преподаешь?» — «Здрасьте, в Полиграфе два года уже».) оказался отличным другом («В каком смысле?» — «В прямом».), а неделю назад Алену пригласили главным редактором в новый, только рождающийся журнал. «Теперь хоть кредит за свою “микру” выплачу, а может, и поменяю ее вообще», — мечтательно щебетала Алена.

В буфете на десятом она, поклонница здоровой пищи, заказала свежевыжатый сок, Тетя потребовала чашку капучино, а на Аленину вскинутую бровь ответила: «Надо же подсластить»…

— У тебя что-то не так? Неприятности? — Алена немедленно переключилась с щебетанья на Тетину волну.

И Тетя рассказала ей, что хочет уехать, уехать из дома, не навсегда, на время — на месяц, а лучше на два — хотя бы до осени, пока Теплый у бабушки все равно. Потому что сразу бросить Колю она все-таки не может, вероятно, надо просто порепетировать…

— Ну, прям как в моем романе… — задумчиво проговорила Алена, кивая на все, что говорила сейчас Тетя, точно на хорошо известное.

— Романе?

— Ну да, заканчиваю очередной, — махнула рукой Алена, — как раз начинается все с кризиса в семье и ее отъезда. Да неважно, прочтешь, дальше рассказывай.

«Не хочу, не хочу, как в очередном романе», — думала про себя Тетя, но послушно рассказывала — что вовсю покупает газеты, читает объявления, выписывает телефоны, потому что лучше бы все-таки не просто так — а поработать, даже созвонилась с одной фирмой…

— Что? С фирмой? — Алена так и подпрыгнула. — Ты что телевизор не смотришь? Они же обманщики, неизвестно куда завезут и сколько потом заплатят! Это для девушек из Луганска. А ты, ты… Выберешься живой — уже будешь рада, — говорила она, быстро листая что-то в своем серебристом телефоне с большим экраном.

— Уехать не проблема. Причем за казенный счет, с ветерком, не за свои же, Марин? — продолжала удивляться Алена.

— Я думала, они дорогу оплачивают…

— Солнце! Какую дорогу!.. Да где же он у меня?

— Кто?

— Да Петька. Считай, тебе повезло, вчера буквально говорили, рыдал у меня на плече. Один его подставил, другая тоже не смогла, а все уже проплачено, договорено… Если никого еще не нашли… Ага, вот!