Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов

— Кто же вы?

— Президент клуба поклонников Карла Молдена, отец. Неужели вы меня не узнаете?

Она обернулась и подмигнула. «Надо же так измениться!» — подумал отец Коллинз.

— Кэролин! — сказал он. — Вас действительно не узнать.

— Наберите двадцать фунтов, — сказала она, — и вы станете другим человеком. Очень рекомендую беглым преступникам и шпионам.

— Но вы не преступница и не шпионка.

— Рада, что вы так думаете.

— Я ошибаюсь?

— Если бы я к ним принадлежала, я могла бы считать, что толстею осмысленно и целенаправленно.

Отец Коллинз подошел поближе к панно и заложил руки за спину.

— Вы изменили прическу.

— Пришлось покраситься в этот жуткий черный цвет, — сказала Кэролин. — И постричься. После чего осталось напялить бесформенную куртку, подкрасить глаза — и я больше не я.

— Это сработало, — сказал священник. — Я бы вас не узнал.

Кэролин растерла румяна на скулах.

— Я приехала инкогнито не просто так. Не хочу иметь дело с ее чокнутыми поклонниками. Обезумевшими христианами с остекленевшими глазами. Но мне хотелось посмотреть, что будет сегодня. И я решила, что вы меня не узнаете.

— Я рад вас видеть.

— Не лгите, святой отец.

— Как-никак вы были подругой Энн.

— Едва ли, — сказала Кэролин.

— Как вы можете так говорить? Вы…

— Я убила ее, — сказала Кэролин. — Вы не забыли?

Она снова уткнулась в триптих.

— У вас найдется несколько минут? — вдруг спросила она.

Священник подумал, что Кэролин явилась очень не вовремя. У него не было ни минуты. Через два часа здесь соберется около десяти тысяч человек. У грота уже ждали представители прессы. Маршрутные автобусы то и дело подвозили к стоянке новых паломников. Следовало подготовиться к открытию церкви, он хотел еще раз просмотреть свои записи, не говоря уже о проповеди; надо было еще раз хорошенько продумать порядок церемонии, проследить за министрантами и поработать с диаконами. К тому же через пятнадцать минут подойдет отец Батлер.

— Это не может подождать до завтра? — спросил он.

— Завтра я собираюсь в Сиэтл, святой отец. Там у меня уйма дел. Пообедать. Побродить по магазинам. Сходить к массажистке. Сами понимаете, отменить все это невозможно.

— Видите ли, сейчас я страшно занят.

— Я не отниму у вас много времени, — сказала Кэролин. — К тому же без вас не начнут.

— Это верно.

Кэролин нацепила на нос очки с тонированными стеклами, которые висели у нее на шее на тонкой серебряной цепочке. Это были очки для чтения, с изящными линзами в форме полумесяца.

— Вы отлично выглядите, — сказала она священнику. — Полны сил и энергии.

— Вы смотрите на мир через розовые очки, Кэролин.

— Честное слово, не более пяти минут, — пообещала та.

Они отправились в исповедальню, где Кэролин примостилась на краешек стула и, чтобы не выходить из роли, положила ногу на ногу, достала пилку и принялась обтачивать ногти.

— Вы помните, меня ведь тогда арестовали, — сказала она. — Но я не знаю, известно ли вам, что случилось дальше. Мы ведь не поддерживали отношения.

— Я почти ничего не знаю, — сказал священник и взглянул на часы. — Я был очень занят. У меня было полно дел. С тех пор я все время занят по горло.

Даже в очках Кэролин близоруко щурилась.

— Меня освободили под подписку о невыезде, продержав в тюрьме целых три дня. Думаю, вам бы там не понравилось. При этом мне здорово испортил настроение государственный защитник. Он сказал, что меня могут осудить за непредумышленное убийство второй степени. Из-за дурацкого перцового аэрозоля. Аэрозоля, который стал орудием убийства.

— Это не было убийством.

— Нет было.

— Произошел несчастный случай.

— Католики считают иначе.

— Выходит, вас мучает чувство вины?

— На моем месте оно мучило бы кого угодно.

— Так вы пришли ко мне из-за этого?

— Я не на исповеди.

— Что ж, как я уже сказал, это не убийство. Не стоит терзаться из-за того, что существует только в вашем воображении.

Кэролин неловко поменяла позу и перестала ожесточенно терзать свои ногти.

— И все же Энн умерла, — сказала она с нажимом. — Это факт, и мое воображение тут ни при чем. Вы же не станете с этим спорить?

— Но никто не винит вас в том, что случилось. Это просто стечение обстоятельств, все это звезды, а не сами мы, и так далее[36], правда, у Шекспира все было наоборот.

— Значит, вы не верите в судьбу?

— Пожалуй, нет.

— Вы верите в звезды?

— В метафорическом смысле.

— И что для вас стоит за звездами?

— Для меня это метафора Бога.

Кэролин повертела в руках пилку.

— Если вернуться к тому, с чего вы начали, — сказала она, — то во всем следует винить Бога.

Священник пожал плечами.

— Не исключено, — сказал он. — Хотя, как мне кажется, вы выбрали не самое удачное слово. Винить.

— Но ведь смерть Энн — это плохо?

— Да, это плохо. Здесь я готов с вами согласиться, и все же ваш довод представляется весьма грубым.

— Грубым, — сказала Кэролин. — Может, и так. Грубым, но убедительным. Он не кажется вам убедительным?

— И все же, — сказал священник, — несмотря на его убедительность, многие упорно следуют путем Господним.

Кэролин помолчала, обдумывая его слова.

— Это не аргумент, — сказала она. — Высказывания «Бог существует» и «Энн умерла» не имеют логической связи.

— Ваш разум ограничен, — заметил священник.

— Просто ваши доводы несостоятельны. Вы не убедите меня, что мир становился лучше, когда невинные младенцы погибали на штыках казаков.

Она снова потеребила пилку и принялась изучать свои ногти.

— И все же, — сказала она, — я ускорила процесс.

— Почему вы не даете мне сожалеть о случившемся?

— Сожалейте на здоровье, — сказал отец Коллинз.

— Так-то лучше.

Отец Коллинз расправил складки на ризе.

— В любом случае, — сказал он, — хватит самобичевания. Так уж вышло. Стечение обстоятельств.

— Мне не дают покоя ее последние слова, — сказала Кэролин. — Она сказала, что видит мою ауру.

— Хм…

— Что бы это значило?

— Не знаю.

— Аура… — сказала Кэролин. — Сразу вспоминается Карлос Кастанеда.

— Я никогда не мог определить для себя, что такое аура.

— Может, что-то космическое? Или я ошибаюсь?

— В критическом состоянии человеку может привидеться всякое.

— И все же никто не говорил мне, что видит мою ауру.

— Мне кажется, — сказал отец Коллинз, — это что-то вроде ореола. Что-то похожее на свечение.

Кэролин снова принялась за свои ногти.

— Тогда в этом есть что-то неземное. Представляешь себе ангела, от которого исходит сияние.

— Вполне вероятно. Я полагаю.

— Неувязка в том, что я не ангел, — сказала Кэролин. — И меня смешно с ним сравнивать.

Священник украдкой взглянул на часы.

— Простите, у меня мало времени, — напомнил он. — Но мне хотелось бы знать, чем вы занимались Кэролин? Как вы провели этот год?

— Я была в Мексике. Недалеко от Сан-Лукаса. На зиму я всегда отправляюсь в Сан-Лукас. На этот раз я задержалась там почти до лета.

Отец Коллинз вспомнил объявление о работе, которое попалось ему на глаза год назад в «Национальном католическом вестнике»: «Должность приходского священника в Эквадоре, рыбацкий поселок на море». Звучит заманчиво. Весьма заманчиво. Тихая, спокойная жизнь.

— На самом деле тоска там смертная, — сказала Кэролин и почесала шею пилкой. — Всю зиму я была как на иголках. Постоянно звонила адвокату, узнавала, не выдвинуто ли против меня обвинение, и — будем считать, что сейчас я на исповеди, — выпила несколько тысяч «Маргарит».

— Не слишком полезно для здоровья.

— Еще я спала с кем попало.

Священник сделал вид, что затыкает уши.

— И частенько была под кайфом.

— Должно быть, на душе у вас пусто и тоскливо, — сказал священник.

— Но обвинений против меня так и не выдвинули, — подмигнув, сказала Кэролин. — Оказывается, исповедаться — приятная штука, — добавила она. — Я еще не рассказала вам про липосакцию, отец. В Энсенаде я нашла одного парня, который согласился заняться моими бедрами. После этого меня страшно разнесло. Наверное, жир просто перебирается с места на место. Не операция, а грабеж.

Она открыла сумочку и убрала пилку.

— Это весьма прискорбно, — сказал священник.

— Да, и еще кое-что, — сказала Кэролин. — Недавно я немного пошарила в Интернете. Решила провести небольшое исследование.

Она вытащила из сумочки упаковку от таблеток. Было видно, что фольга надорвана, а ячейки пусты.

— Я нашла это у себя в машине, — сказала она. — Под сиденьем, когда делала уборку. Наверное, это можно считать реликвией. Это от таблеток, которые принимала Энн.