Вионор Меретуков - Меловой крест
Марго, видно, всерьез вознамерилась получить от стареющего партнера исчерпывающую сексуальную сатисфакцию, ошибочно приняв меня за неутомимого, не знающего покоя любовника. Мне ничего не оставалось, как, сославшись на Библию, процитировать ей тут же в спешке придуманное изречение. "Да оскудеет мошна дающая", — сказал я и молитвенно сложил свои руки на ее маленькой груди…
Марго, переваривая услышанное, долго думала, потом произнесла бессмертную фразу.
— Не оскудеет, не переживай. Не оскудеет… — с угрозой сказала она и нежно погладила у себя между ног.
Да, по сравнению с тем, что я имел раньше, моя нынешняя жизнь на первый взгляд кому-то может показаться сказочной. Конечно, богатство и все, что с ним связано, штука совсем не плохая.
Когда я думаю о том, сколько было потрачено нравственных и физических усилий, чтобы состоялось то, что меня окружает, мне становится не по себе. Неужели все пережитые мною страдания, тяжкие сомнения, мучительные колебания стоили того, чтобы им отдаваться с такой неосмотрительной безоглядностью и самоедством?
Моя жизнь, действительно, похожа на сказку. Но все эти бесконечные интервью, тусовки со всякой нечистью, выдающей себя за сливки общества, разговоры с пустыми, неумными людьми, считающими, что если и есть где-то центр Вселенной, то он расположен в их канцелярии, — все это приедается…
И не радуют ни дорогие кабаки, ни дорогие женщины, ни известность, заработанная бесчестно, ни новые друзья, которые исчезают так же неожиданно, как и появляются…
Недавно мне приснился сон, заставивший меня задуматься. А, может, все то, что меня окружает, и есть сон, а настоящая жизнь — это то, что мне только что приснилось? Мысль не новая… Но…
И приснилась мне лунная дорожка, по которой я иду навстречу Алексу и Юрку…
И никак не могу их встретить.
А что если мне и в самом деле всё приснилось?..
И нет предательства…
И не было смерти…
Я протягиваю вперед руки, моля простить меня…
Еще можно все вернуть назад…
У меня был шанс, кричу я, и я не мог его упустить…
Но это ли мне было нужно?..
Ах, если бы время открутить назад!..
А время упирается…
Я кричу, требуя, чтобы меня хотя бы выслушали…
И голос мой, прерываемый слезами, тонет в черной тишине ночи.
Пылающие серебряным огнем звезды пронзают мое сердце леденящим светом…
Я слышу голос, подобный грому: И воздастся каждому по вере его!..
И воздастся каждому по делам его!..
Путь мой бесконечен…
И я готов идти по этому лунному пути, пока хватит сил…
Только бы встретить на своем пути друзей и все им рассказать…
Я приму все, что пошлет мне Господь. Абсолютно все… Я готов принять любое горе, любое несчастье, любую боль. Какой же долгий путь довелось пройти мне, чтобы понять все это! И быть готовым к этому…
Но это все во сне…
В реальности все иначе. Проснувшись, я принимаюсь разыгрывать каждодневный спектакль, и первое его действие начинается с того, что в спальню вносится поднос с шампанским…
Если не брать откровенных негодяев и святых, все мы примерно одинаковы. И Бова, и Шварц, и Дина, и Антонио, и Стоян, и Юрок, и Марго с ее братцем, и Алекс, и я, и сестра Дины с компанией утомленных скукой захребетников… Впрочем, почему "захребетников"? Может, они приносят пользу обществу. Хотя бы тем, что что-то потребляют. Сухое вино болотного цвета, например…
Итак, решено: все мы примерно одинаковы.
От Гоголя, Чехова — через Булгакова — до Довлатова эта мысль пронизывает книги русских писателей.
Это к вопросу о плохих и хороших людях…
Так что не стоит обольщаться мыслью о собственной исключительности, порочности, высокой нравственности, благородстве или низости.
К этому сводится почти все, что здесь написано.
Сны вплетаются в мою жизнь…
Неугомонный Юрок прислал мне письмо. С Того Света. Признаться, я ждал от него чего-то подобного.
Юрок писал:
"И ты заделался писателем. Несчастный… Малевал бы уж свои картины. Так нет, тебя так и тянет к нечистотам. Впрочем, ты всегда был таким…
Если ужать, потрясти, "почистить" твою книгу, то останется, думаю, не больше двух-трех страниц убористого текста. Остальное — бесцветная, безвкусная вода.
Так же и в жизни. Если наугад указать на некоего восьмидесятилетнего статистического индивидуума, то окажется, что вся его достаточно долгая жизнь, если ее ужать, потрясти и "почистить", легко вместится в несколько напряженных дней, в которых будет присутствовать в концентрированном виде всё то лучшее, что ему довелось пережить: редкие мгновения абсолютного счастья и те немногие часы наслаждений и удовольствий, которые выпали на его долю и которые по прошествии времени тоже воспринимаются как мгновения.
Остальное — вода. Естественно, безвкусная и бесцветная.
И если некто считает, что я сгущаю краски, то пусть сначала проживет эти восемьдесят лет. Тогда и поговорим.
Итак, выяснили: судьба дарит большинству из нас редкие минуты радости и награждает долгими, беспросветными годами, в течение которых мы вынуждены терзать свои девственно чистые мозги непосильным напряжением в школе…
Потом в институте мы пять лет слушаем ученую болтовню профессоров, потом десятилетиями трудимся на изматывающей душу работе и, проклиная все на свете, — жену в первую очередь, чтобы ее, старую каргу, черти забрали! — из года в год на наших убогих дачных участках гробим здоровье — перепахиваем свои бескрайние, уходящие за горизонт, огородные сотки, возделывая пораженную колорадским жуком картошку и выращивая помидоры размером с грецкий орех.
И что же с нами будет, спросит этот, уже упомянутый мною, некто, если мы отбросим в сторону беспросветные годы? Что у нас тогда останется? Какие-то жалкие два-три дня? Но мы же не мотыльки, в самом деле! Как-то же мы прожили эти не такие уж короткие восемьдесят лет!
И выяснится, что хорошо прожили! Даже очень хорошо!
С потеплевшим сердцем вспомним, как мы славно выпивали, закусывая розовым украинским салом, знаете, как вкусно, особенно, если оно, сало-то, слегка подмерзло, а ты его — на хохлацкий манер — уплетаешь с мягчайшим белым хлебом! Да со сладким репчатым лучком!
А какими влюбленными глазами мы смотрели на собутыльника! А как он, жуя наше сало, преданно смотрел на нас, понуждая одобрительным наклонением головы и поощрительными возгласами наливать и по второй, и по третьей! И по пятой!!
Какими соловьями разливались мы, до отвала налопавшись вареных раков и затопив их жбанами ледяного пива!
Как славно, припав жадным ртом к кринке, хлебали мы сметанный соус, приправленный тертым с укропцем чесноком и предназначенный для окунания в него самоделковых пельменей и толстобоких вареников, метко нареченных в народе колдунами! А мы его, соус-то, прямо так — опрокидонсом! — устремляли в глотку, да по пищеводу внутрь, где в горячей, как топка, утробе, способной, я знаю это! поглотить полвселенной, уже рядами лежали — дожидались! — эти вышеупомянутые восхитительные пельмешки и колдуны!
Ах, какие разносолы мы едали! Какие заливные из судака! Какие сациви!
Какие громадные сковородки, полные жаренной на смальце картошки! Какие маринованные грибочки, политые уксусом и подсолнечным маслом, какие жюльены, кулебяки, расстегаи и пироги!
Какими олюторскими, жупановскими и дунайскими сельдями мы закусывали, какими черноморскими заломами, какими провесными и вялеными балыками, какими копчеными угрями, севрюгами, нельмами и муксунами!
Сколько ястычной, паюсной и зернистой икры — столовыми ложками! — мы, задыхаясь от вожделения, вместили в свои безразмерные животы!
С каким наслаждением, объевшись, мы рыгали, дружелюбно поглядывая на наших обожавших застолье друзей, с которыми нас роднили общие цели и задачи, заключавшиеся в том, чтобы успеть за слишком краткий жизненный срок, отпущенный нам скупыми Небесами, побольше сожрать и выпить!
А какие краснощекие, задастые, толстомясые и неутомимые девки у нас были! Какие огненные, незабываемые ночи мы с ними проводили! Какие мутные рассветы мы с ними встречали, когда, постанывая от обжорства, перепоя и иных излишеств, мечтали о кружке пива и лечебной утренней стопке!
