Лоренс Даррел - Бунт Афродиты. Tunc
Ночь постепенно уступала молочной мути рассвета, белые клыки снежного пейзажа блестели в своём бесполезном великолепии. Природа ещё дремала, и даже Джулиан то и дело ронял голову на грудь. Должно быть, выйдя в очередной раз из забытья, он и ощутил её безвольную тяжкую неподвижность. Смерть, казалось, налила её пальцы свинцом, и он с трудом высвободил из-под них свою руку. Так всё и было. Он сидел не двигаясь. Миссис Хенникер тихонько похрапывала. Он пристально вглядывался в белый профиль, которым она поворачивалась к нему с таким застывшим старанием. Даже когда сонная муха уселась ему прямо на глаз, он не мог пошевелиться.
Но последнего унижения, которое репортёры приберегают для подобных событий, избежать не удалось. Каким-то образом тайна её местонахождения раскрылась. Больница была плохо приспособлена для защиты от шести десятков этих назойливых типов, особенно в такое раннее утро. Они ворвались во вращающиеся двери с вульгарной наглостью, свойственной их племени, сметя ошеломлённую дежурную сестру, глухие ко всяким протестам. Некоторые даже перелезли через балкон со стороны сада. Освещённая свечой тишина палаты была теперь нарушена их хриплым почтительным сопением, шарканьем их подошв, шипением вспышек и щёлканьем затворов фотокамер. Но даже сейчас Джулиан не двигался, сидел в изнеможении на стуле. И, как это ни странно, они не обратили на него внимания, поскольку никто не взглянул на него, не обратился с расспросами; и ни на одном из снимков, заполонивших газеты мира, не было и следа его присутствия — стул казался пустым. Что можно добавить? Запланированный выход из строя человеческого тела и так далее в том же роде. Миссис Хенникер всё проспала и проснулась, только когда хлопнула дверь. Джулиан исчез. «Не повезло ей, — сказала она позже, — что полюбила тебя, ну никуда это не годилось, и тебе всё равно было наплевать». Я больше не могу отвечать на подобные обвинения. Я измучен, ужас преследует меня. Я ни в чём не виновен — по сути, именно в этом моя настоящая вина. Позже в бульварной прессе довелось прочитать, что её могилу ограбили. Писали, что это дело рук её фанатов — действительно, фанаты ни перед чем не остановятся. Во всяком случае, вряд ли это мог быть Джулиан; и не обычные грабители, потому что её драгоценности не тронули. Хотя — волосы: волосы богинь высоко котируются. Она искала не союза сердец, а хрупкого союза надежд — но откуда Хенникер было знать это? Я чуть не задохся от её слов, сидел и смотрел на неё с таким чувством, будто проглотил жабу. Здесь очень тихо. Ом. Я сказал: Ом.
7
Несколько дней вялого одиночества в Афинах, когда я дожидался появления Кёпгена, совершенно измотали меня. Не знаю, почему мне казалось, что нужно увидеться с ним прежде… прежде чем сделать решительный шаг. Я следил за его излюбленной таверной; и тут та же тоска. Одно окно провалилось внутрь, вино отдавало плесенью. Вдова умерла, и дело продолжал её сын. Ночами я подолгу бродил по улицам… брутальными бархатными афинскими ночами с их резкой злобной музыкой и запахом ужаса преследуемых жертв. Я больше не могу записывать свои мысли, как будто кончилась катушка. Чёртов механизм в голове не крутится, его начало заедать, как мотор. И вдруг, бац, сегодня вечером я столкнулся с ним — Силеном в миниатюре в монашеском облачении. С лысинкой. Но никакого удивления при виде меня. Некоторое время мы сидели, пристально изучая друг друга; я заметил, что он прилично пьян, и поспешил догнать его в этом блаженном состоянии.
— Я знал, что ты вернулся.
Он кивает с видом мудрой совы и прикладывается к синей кружке.
— Хочешь услышать обо мне, мою историю.
Я действительно хочу. Мне любопытно, смутное возбуждение охватывает меня, потому что, несмотря на массу материала, касающегося Кёпгена, Авель почти ничего не может выдать мне, кроме пресловутых псевдоафоризмов.
— Об иконе там и прочем… всю эту небывальщину. Глаза у него заплясали, он опёрся спиной о белёную стену таверны.
— Господи, Чарлок, — сказал он. — Я в самом деле свободен. Вечность потратил, но добился своего и уволился по всем правилам. Свобода, приятель!
Я поднял кружку и чуть было не дал ему, чтобы он поставил её себе на голову, — так тошно было слышать этот бессмысленный набор из семи букв.
— Меня приняли очень хорошо, — продолжал он. — Но самое невероятное не это. Да, я нашёл наконец свою икону — и то, что я считал, так сказать, мистическим откровением, ждущим меня, оказалось самой прозаичной вещью, которую только можно вообразить. — Он от души рассмеялся. — К обратной стороне иконы было прикреплено завещание моего отца вместе с документами на нашу земельную собственность, национализированную Россией, — на тот случай, если когда-нибудь решат возвратить её нам.
— И тем не менее где она находится?
— Ещё одна фантастическая вещь — это Спиналонга.
— Остров прокажённых? Тот, что неподалёку от Крита?
— Тот самый. Когда Иокас сказал, где находится икона, я обратился к церковному начальству с просьбой перевести меня в тамошний монастырь, и, конечно, я нашёл её там. Это было совершенно невероятно. Но и это не всё. Был там один старичок, из прокажённых, находившийся при смерти, и меня попросили проводить его в мир иной, как это полагается. Но он долго не умирал и по ночам бредил. Знаешь, он был англичанин, он рассказал мне — ты не поверишь! Что он был самим Мерлином.
— Как бы не так!
— Звали его Мерлином, это точно; но как было узнать, настоящий ли это Мерлин или просто тёзка нашего? А? Но он много чего знал обо всех нас, о Бенедикте, о тебе; больше того, он дважды просил меня передать тебе кое-что. Я не вру, Чарлок. Секундочку, дай вспомнить. — Он отхлебнул из кружки горчащего вина. Вытер губы кусочком хлеба. — Он сказал: «Фирма для того только и существует, чтобы освобождаться от неё. Так и передай Чарлоку». Что ты на это скажешь? В другой раз он сказал: «Есть два вида смерти, которые открыты для жизни. Передай это Чарлоку». — Я смотрел на него со смешанным чувством недоверия и облегчения. Мы хлопнули в ладоши и потребовали ещё кувшин бодрящего. — А ещё он сказал, что фирма — это нечто разное для каждого из нас; для тебя она всё равно что память — её банковские запасы слишком велики, и никакие долговые расписки не разорят её.
— К чёрту всё это.
— Знаю, что у тебя на уме, — серьёзно сказал Кёпген. — Но прежде чем решишься, тебе следует навестить старый дом. А ещё ты должен понять, что подобное дело…
— Заткнись, Кёпген, — зарычал я, оскалив клыки.
— Ладно-ладно, извини. Свободному не следует поучать того, кто связан по рукам и ногам. Поговорим о чём-нибудь другом. Давай я расскажу тебе, как мне повезло; помнишь переводы, которые ты помогал мне делать? Переводы моих стихов? Я послал их в литагентство, не указав, кто автор. Так они их приняли, даже не пискнув. С ходу. Вот так! Сегодня я получил договор. Смотри!
Я взял у него документы и глянул на них. Потом посмотрел на него с возрастающим ужасом. Это была фирма Вайбарта. Договор был подписан его компаньоном. Возможно ли, чтобы дурень этого не знал? Я пристально, почтительно, нежно смотрел в глаза этому бедному глупому коротышке, и кадык у меня дёргался. Должен ли я сказать ему? «Нет! — закричал мой альтер феликс. — Ни слова!»
— Надо это отметить. — И Кёпген чокнулся со мной своей кружкой, в глазах у него блестели слёзы радости: мечта наконец-то сбылась.
Мы сидели ещё долго, пока фиолетовое небо не стало сиреневым, а потом начало розоветь, пока официанты не захрапели, положив головы на подоконники. Потом мы спустились с холма, пройдя мимо Акрополя.
Что ж, я готов. Навещу домик Ио, а уж тогда решу, как и когда.
* * *Нэш никогда не мог объяснить себе причины того подавленного настроения, которое охватывало его, когда машина медленно огибала холм и катила дальше по аллее вязов. Но человек в чёрном костюме, сидевший с ним рядом, нарочито сохранял ледяное спокойствие; всю первую часть пути Джулиан был довольно молчалив. Но когда осталось несколько миль, задумчиво заговорил в обычной своей манере.
— Да, красивым его не назовёшь, — сказал он, словно читая мысли Нэша. — Согласен. По-византийски пышен. Думаю, никто здесь никогда не сможет жить.
Нэш, согласно кивая, переключил скорость. По его птичьему лицу размазалось хмурое выражение.
— Это не её вина, — сказал он. — Вы должны согласиться, что её здоровье поразительно окрепло; и это несмотря на трагические вести, смерть и всё такое.
Джулиан раскурил сигару и сказал:
— Предположительная смерть — это не то же, что явная. Пока нет тела, чтобы это подтвердить. Для смерти тело так же необходимо, как для жизни. В случае Чарлока — придётся подождать, пока не появятся доказательства. Как бы там ни было, Средиземное море всегда отдаёт тела. Думаю, мы найдём его, если это вообще возможно. Надо лишь немного подождать. — Он кашлянул и сел поглубже на сиденье. Они ехали, чтобы взглянуть на странную игрушку, обнаруженную на хорах. («Мозаику интуиции — можешь ты сделать такое?») В ней, как и в других оставшихся вещицах, надо было разобраться. Джулиан мягко продолжал: — Это как в легендах об исихастах — умереть и оставить пустую могилу. С Чарлоком надо быть осторожным.